Книга тысячи и одной ночи. Арабские сказки - Коллектив авторов

«О царевна, – сказала ей дочь везиря, – не печалься, и пойдем сейчас к окну дворца, – у нас в конюшне есть красивый юноша со стройным станом и сладкою речью, и, кажется, он покинутый влюбленный». – «По какому признаку ты узнала, что он покинутый влюбленный?» – спросила Ситт-Мариам. И дочь везиря сказала: «О царевна, я узнала это по тому, что он говорит касыды и стихи в часы ночи и часы дня». И Ситт-Мариам подумала про себя: «Если слова дочери везиря истинны, то это примета огорченного, несчастного Али-Hyp ад-Дина. Узнать бы, он ли тот юноша, про которого говорит дочь везиря!» И тут усилилась любовь Ситт-Мариам, ее безумие, волнение и страсть, и она поднялась в тот же час и минуту, и, подойдя с дочерью везиря к окну, посмотрела в него и увидела, что тот юноша – ее возлюбленный и господин Hyp ад-Дин. И она пристально всмотрелась в него и узнала его как следует, но только он был больной от великой любви к ней и влюбленности в нее и от огня страсти, мук разлуки и безумия любви и тоски и сильно исхудал. И он начал говорить и сказал:

Сердце пленено, глаза в неволе,

И у них заступников нет боле.

В плаче и в тоске неумолимой,

В страсти и в печали о любимой,

В слове: «Как мне быть в моей заботе!» —

Восемь свойств любимой вы найдете.

Назову к ним шесть и пять в придачу.

Слушайте, как говорю и плачу:

Мысли, вздохи, боль, воспоминанья,

Страсти, безнадежность и страданье.

Брошенность, безумство, беспокойство,

Горе, беды, – вот все эти свойства.

Уж мое терпенье истощилось.

Гибель для меня – господня милость.

Страсть моя растет, мне нет покоя.

Ты, кто спрашиваешь – что такое

Огонь в груди, который полыхает? —

Знай, что он в слезах не затухает.

Утопаю я в морях рыданий

И горю от неземных страданий.

И увидев своего господина Hyp ад-Дина и услышав его разбивающие сердце стихи и дивные слова, Ситт-Мариам убедилась, что это он, но скрыла это от дочери везиря, сказав ей: «Клянусь Мессией и истинной верой, я не думала, что тебе ведомо о стеснении моей груди!»

А затем она в тот же час и минуту поднялась, и отошла от окна, и вернулась на свое место, и дочь везиря ушла к себе. И Ситт-Мариам выждала некоторое время, и вернулась к окну, и, сев у окна, стала смотреть на своего господина Hyp ад-Дина и вглядываться в его тонкость и нежность его свойств, и увидела она, что он подобен луне, когда она становится полной в четырнадцатую ночь, но только он вечно печален и струит слезы, так как вспоминает о том, что минуло. И он произносит такие стихи:

Я ждал свиданья, думал, что оно

Бессрочно. Нет! Страдать мне суждено.

И слез потоки с морем в состязанье.

Лишь от хулителей таю рыданья.

Разлуки вестник! Если бы я мог,

Ему язык без жалости отсек.

Виню я дни за их насмешку злую,

На их нерасторопность негодую.

К кому идти – лишь ты мне дорога?

Я сердце шлю – оно тебе слуга.

Кто оскорбительницу обуздает

За то, что своевольно унижает?

Я дал ей душу, чтобы берегла,

Но вся судьба разорена дотла.

Я жизнь свою истратил на страданья,

Хотя б в награду получить свиданье!

Газель моя, властительница сил,

Довольно расставаний я вкусил.

Лицо твое – всей красоты слиянье,

Грех на тебе – что я на расстоянье.

Зачем я отдал сердце на постой,

Сам виноват, что разлучен с тобой.

Струятся слезы бурною рекою,

Пойду за ними, ибо нет покоя,

И умереть лишь потому боюсь,

Что навсегда с надеждой расстаюсь.

И когда Мариам услышала от Hyp ад-Дина, влюбленного, покинутого, это стихотворение, пришло к ней из-за его слов сострадание, и она пролила из глаз слезы и произнесла такие стихи:

Свиданья я просила: вот оно,

Но я нема, я смущена жестоко.

И потому не произнесено

Ни одного готового упрека.

И Hyp ад-Дин, услышав слова Ситт-Мариам, узнал ее, и заплакал сильным плачем, и воскликнул: «Клянусь Аллахом, это звук голоса Ситт-Мариам-кушачницы – без сомнения и колебания и метания камней в неведомое…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Когда же настала восемьсот восемьдесят девятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Hyp ад-Дин, услышав, что Мариам произносит стихи, воскликнул про себя: «Поистине, это звук голоса Ситт-Мариам, без сомнения и колебания и метания камней в неизвестное! Посмотреть бы, правильно ли мое предположение, действительно ли это она или кто-нибудь другой!» И потом усилилась печаль Hyp ад-Дина, и он заохал и произнес такие стихи:

Когда я увидал хулителя любви,

Любовь нашла простор и растеклась в крови.

Но я не попрекнул любимую ни словом,

Несчастный, не умел казаться я суровым.

Хулитель произнес: «Так что же ты молчишь!

Как подобает, с ней зачем не говоришь?»

И я ему в ответ: «Не понимая нас,

Влюбленных, для кого советы ты припас?

Ведь первый знак любви, когда, лишаясь речи,

Возлюбленный молчит при долгожданной встрече».

А когда он окончил свои стихи, Ситт-Мариам принесла чернильницу и бумаги и написала в ней после священных слов: «А затем – привет на тебе Аллаха и милость его и благословенье! Сообщаю тебе, что невольница Мариам тебя приветствует и что велика по тебе ее тоска, и вот ее послание к тебе. В минуту, когда эта записка попадет к тебе в руки, тотчас же и немедленно поднимайся и займись тем, чего Мариам от тебя хочет, с крайней заботой и берегись ослушаться ее или заснуть. Когда пройдет первая треть ночи (а этот час – самое счастливое время), у тебя не будет иного дела, кроме как оседлать обоих коней и выйти с ними за город, и всякому, кто спросит: «Куда ты идешь?» – отвечай: «Я иду их поводить». Если ты так скажешь, тебя