Абу Мухаммед аль-Касим аль-Харири - Макамы
Говорит аль-Харис ибн Хаммам:
— Замолчав, засучил проповедник повыше рукав и вытянул руку, бесстыдство свое обнажая, от стоящих вокруг могилы щедрости ожидая. Все были растроганы и спешили одарить хитреца; этих людей благородных выдоил он до конца. И тогда он спустился, радуясь подношеньям, а люди глаз не сводили с него, полны восхищенья. За край плаща я сзади его потянул, он обернулся, лицо приоткрыл и весело подмигнул. Оказалось, что это — Абу Зейд, старинный наш друг; ловкие плутни всегда ему сходят с рук! Я сказал ему:
Долго ль, Абу Зейд беспутный,Будешь строить людям плутни,Лгать в в праздники и в будни,Чтоб добычу привлекать?
Абу Зейд ответил без промедленья (и в лице его не было ни тени смущенья):
Кто же нынче отвернется,Коль удача улыбнетсяИ проделка удается?Так не стоит упрекать!
Я сказал:
— Пропади ты, дьявол, плетущий козней узоры, верблюд, навьюченный грузом позора! Заслужил ты по праву упреки мои и проклятья: кто лучше тебя умеет порок одеть в добродетели платье? Ты словно навоз в золоченой ране иль отхожее место, увешанное коврами!
Выслушал Абу Зейд мои укоризны без обиды и гнева; мы простились и разошлись: я — направо, а он — налево.
Перевод А. Долининой
Дамасская макама
(двенадцатая)
Рассказывал аль-Харис ибн Хаммам:
— Раз из Ирака отправился я в Дамасскую Гуту[82]: снял с верблюдиц породистых крепкие путы, навьючил на них тюки с поклажей богатой, нагрузил свой кошель звонким златом — словно вымя, полное молока, — чтоб в дороге от скудости не сжималась рука. На пути много трудностей мы претерпели; устали наши верблюдицы и ослабели. Но я увидел, что справедлив о Гуте людской рассказ: все вокруг веселило душу и тешило глаз.
Благодарный судьбе за ниспосланные услады, сломал я страстей преграды и в их бесконечном кружении сбирал повсюду плоды наслаждения, пока мои спутники не замыслили возвращение. И тогда я от ослепленья очнулся, родину вспомнил и сердцем к ней потянулся. Свернул палатку разлуки и узду возвращения взял я в руки. Все были готовы, меж собой сговорились, но пуститься в путь не решились: нам нужен был сторож и проводник, что к трудным путям в пустыне привык. Мы по всем племенам его искали, тысячи хитростей употребляли, но напрасны были наши старания и ухищрения — скоро нас охватили сомнения: а найдется ли средь живых такой, кто сможет в пути сохранить нам покой?
И вот мы сошлись у дамасских ворот, чтобы решить, как дальше дело пойдет. И весы наших мнений то опускались, то поднимались, узлы решений то затягивались, то распускались. Наконец наши доводы все иссякли и не осталось надежды ни капли. А против нас сидел на камнях человек в капюшоне, по виду монах, четки ходили проворно в его руках. Он следил за нами пристальным взором и явно прислушивался к разговорам. Наши волнения он уловил и, когда мы решили расстаться, вдруг с нами заговорил.
Сказал он:
— О путники! Мне вас жаль! Пусть успокоятся ваши души и пусть растает печаль! Я готов рассеять вашу боязнь, с караваном пойти, чтоб охранять его в пути.
Говорит рассказчик:
— Обещав ему высокую плату, мы пожелали узнать, в его ли силах караван охранять. Он ответил: «Во сне мне ниспосланы были слова такие, что отводят любые козни — и джинновские[83] и людские».
Услыхав это, мы переглянулись, меж собою перемигнулись. А ему стало ясно по недоверчивым лицам, что нам кажется, будто он в сторожа не годится. Тогда он сказал:
— Зря вы золото считаете сором, а мои серьезные речи — вздором. Аллах свидетель, объездил я многие страны, из страшных опасностей выводил свои караваны, и ниспосланных слов чудесная сила без стрел и без стражников меня хранила. Я уничтожу ваши сомнения и в пути по пустыне рассею все опасения. Обо мне вы сами рассудите здраво, когда я проведу вас сквозь пустыню до ас-Самавы[84]. Коль окажутся правдой мои слова, вы меня за труд хорошо наградите; коль окажутся ложью мои слова, накажите меня, как хотите: хотите — колите позора копьем, хотите — рубите острым мечом.
Говорит аль-Харис ибн Хаммам:
— Так заставил он нас поверить в его сновидение и без спора принять его предложение, разорвав решимостью петли сомнения. Мы подумали: теперь нам не страшен ни разбойник, ни злой шутник, и кинули жребий — на чьем верблюде поедет наш проводник. Вот подвязаны седла, готов караван в дорогу, но мы задержались еще немного: попросить, чтоб слова заветные были и нам открыты — тогда мы будем в любое время под надежной защитой.
Проводник ответил:
— О друзья, услышьте меня! Дважды в сутки, на грани ночи и дня, каждый из вас пусть Фатиху[85] тихо прочтет и такую молитву смиренно произнесет: «О Аллах, оживляющий истлевшие кости! О господь, избавляющий от скрытой злости! От беды любой охраняющий, от щедрот своих награждающий! О прибежище жаждущих спасения! О владыка прощения и снисхождения! Своего посланника благослови, достойного почестей и любви, и его родных пресветлые лики, и его сподвижников — мужей великих! Спаси меня от наущений шайтана, от угнетений султана, от притеснений тирана, от гонений гонителя, от преследований притеснителя, от вражды ненавистника, от злобы завистника, от нападения подавляющих, от подавления нападающих, от козней хитрецов, от обмана лжецов! Спаси от соседей наседающих, от заступников наступающих, от друзей удручающих! Из бездны выведи, куда ввергнуты скверные, и под кущи введи, где рабы твои верные!
О Аллах! Сбереги меня в доме родном и в краю чужом, при отправлении и при возвращении, в дальней дороге и на от чем пороге, в делах утруждающих, в досугах услаждающих, в трудностях и превратностях, в радостях и приятностях! Сохрани души моей чистоту и мошны полноту! Сохрани мою честь и добро, которое в доме есть, и семью мою, и родных, и долю мою от благ земных, и силу, и бодрое состояние, и богатство, и щедрое достояние! Не готовь перемен мне от счастья к несчастью, злодею не дай надо мною власти и пошли мне помощника от всех напастей!
О Аллах! Моим охранителем и покровителем будь, в благодеяниях меня не забудь! Ко благу веди меня по пути благому и не поручай попечителю другому! Даруй мне здоровье завидное и благоденствие благовидное! От бедствия бедности меня избавь и заступника праведного ко мне направь! Не дай погубить меня когтям врагов — ты ведь внемлешь молитвам твоих рабов!»
Кончив речь, старец очи вниз опустил и замолчал, словно лишился сознанья и сил. То ли был он тайной мыслью томим, то ли страх пред Аллахом сделал его немым. Затем он голову поднял и стал глубоко вздыхать, прежде чем новую речь начать. Наконец он сказал:
— Клянусь созвездьями в небесных мирах, клянусь дорогами в земных краях, и солнцем, сияющим в вышине, и волной, разливающейся в глубине!
Клянусь морями бурливыми и ветрами шумливыми: это самый надежный амулет и вернее его защиты нет. Тот, кто им от угрозы ограждается, в оружье и войске не нуждается. Ты на рассвете эту молитву прочтешь — и весь день в безопасности проведешь. А прочтешь ее перед тьмой ночной — до утра не бойся беды никакой!
Говорит рассказчик:
— Мы стали молитву повторять, чтобы в памяти удержать, и друг за другом ее твердили, пока наизусть не заучили. Наших верблюдиц теперь не погонщики погоняли, а слова молитвы, что мы от старца узнали, и охраняли наш караван не воины храбрые, а его талисман. А старец следил, чтобы мы выполняли свой долг на рассвете и на закате, и словно не помышлял о плате.
Но как только вдали Аны[86] забрезжили очертания, он потребовал обещанного воздаяния. Мы ему показали все с собой увезенное, и все потаенное и предложили дружно:
— Выбирай, что тебе из этого нужно.
Так, раскрыв наши души, словно ключом, из бедняка он стал богачом: выбрал то, что поменьше величиной, но подороже ценой. Как вор, обобрал нас этот хитрец и вдруг ускользнул, как ловкий беглец.
Разлука с другом нас огорчила, исчезновение его удивило. И заблудшего спрашивали мы о нем, и того, кто идет прямым путем. А потом нам сказали, что с минуты прихода в Ану в винной лавке кутит он неустанно. Я подумал, что это — явная клевета, но все же рискнул пойти туда, хоть прежде в таких местах не бывал, заветы веры не нарушал.
Переодетый, с прикрытым лицом, ночью в винную лавку пришел я тайком и вижу: наш друг в одеянье цветном сидит среди сосудов с вином; красавцы-юнцы вино ему подливают, яркие свечи кругом мерцают, меж сосудов цветы благоухают, флейта и лютня слух ублажают. А он то губами к сосуду прильнет, то по струнам беглой рукой проведет, то ароматы цветов вдыхает, то красавца ласкает. Увидев, что вчерашний аскет нынче бесстыж и пьян, понял я его низкий обман и воскликнул:
