Сюэцинь Цао - Сон в красном тереме. Т. 1. Гл. I — XL.

— Очень интересно, — согласились все.

— Поскольку мне первой пришла в голову мысль создать общество, то и право первой устроить угощение принадлежит мне, — заявила Таньчунь.

— В таком случае открытие общества назначаем на завтра, — предложила Ли Вань и обратилась к Таньчунь:

— Согласна?

— Давайте это сделаем прямо сейчас, — сказала Таньчунь. — Ты задашь тему для стихов, Властительница острова Водяных каштанов задаст рифмы, а Обитательница павильона Благоухающего лотоса будет следить за порядком.

— А по-моему, несправедливо, чтобы задавал тему и рифмы кто-нибудь один, — заметила Инчунь. — Лучше всего тянуть жребий.

— По дороге сюда я видела, как в сад принесли два горшка с очень красивой белой бегонией, — сказала Ли Вань. — Почему бы нам не сочинить о ней стихи?

— Так ведь ее никто не видел! — запротестовала Инчунь.

— Все знают, какая она, белая бегония, — возразила Баочай. — Зачем же на нее смотреть? Древние слагали стихи в минуты вдохновения и не всегда писали о том, что видели в данный момент. Иначе у нас не было бы так много замечательных стихов.

— В таком случае я задам рифмы, — уступила Инчунь.

Она взяла с полки томик стихов, раскрыла наугад, показала всем четверостишие с семисловной строкой и заявила, что все должны писать такие стихи. Затем она обратилась к одной из служанок:

— Назови первое пришедшее тебе в голову слово.

Девушка стояла, прислонившись к дверям, и не задумываясь выпалила: «У дверей».

— Итак, первое понятие — «дверь», — сказала Инчунь. — Оно по своему звучанию попадает в тринадцатый раздел. В наших стихах дверь должна быть упомянута в первой строке.

Она потребовала шкатулку с карточками рифм, извлекла из нее тринадцатый ящичек…

— Попались слова, которые очень трудно сочетаются, — заметил Баоюй.

Тем временем Шишу приготовила четыре кисти и четыре листа бумаги и подала каждому. Все стали сочинять стихи, одна лишь Дайюй как ни в чем не бывало играла листьями утуна, любовалась осенним пейзажем и шутила со служанками.

Одной из служанок Таньчунь приказала возжечь благовонную палочку «аромат сладостного сна». Эта палочка, длиной в три цуня и толщиной с обыкновенный фитиль, сгорала довольно быстро, и за это время нужно было написать стихотворение; кто не успеет, того штрафуют.

Таньчунь сочинила первая, записала, подправила и передала Инчунь.

— Царевна Душистых трав, у тебя готово? — спросила она у Баочай.

— Готово-то готово, но, кажется, плохо получилось, — откликнулась та.

Баоюй, заложив руки за спину, медленно прохаживался по террасе. Вдруг он обратился к Дайюй:

— Слышала? У них уже готово!

— Обо мне не беспокойся, — отозвалась Дайюй.

Баоюй заметил, что Баочай успела начисто переписать свои стихи, и воскликнул:

— Вот беда! От благовонной палочки остался всего цунь, а у меня лишь четыре строки!

И он снова обратился к Дайюй:

— Палочка вот-вот истлеет! Поторопись!

Дайюй пропустила его слова мимо ушей.

— Ладно, не буду тебя ждать, — сказал наконец Баоюй. — Надо записать, посмотрю, что получилось.

Он подошел к столу, взял кисть и принялся писать.

— Приступаем к чтению! — объявила Ли Вань. — Кто не успел, кончайте, не то оштрафуем.

— Крестьянка из деревушки Благоухающего риса не умеет писать стихов, зато она хорошо их читает, — заметил Баоюй, — к тому же она самая справедливая из нас, поэтому давайте договоримся принимать все ее замечания.

Девушки закивали в знак согласия.

Первыми Ли Вань прочла стихи Таньчунь.

Тяжелая, захлопнутая дверь.Холодная трава, вечерний луч погас.

У лестницы дворца зеленым мхомБока покрыты в ряд стоящих ваз.

Что есть нефрит? Чистейшая душа.Нет ничего прозрачнее нефрита.

А снег — что это?[263] Это феи лик,У ней, растаяв, вся душа открыта.

А сердца аромат? Пылинка в пустоте.А гордость, красота? Им сила не дана…

…Уж в третьей страже ночь. Причудливая тень.Бегония цветет, и светит ей луна…

Не надо говорить, что может вознестисьСвятая в скромном белом одеянье, —

О том она поет, как луч вечерний гасИ как потухло дня последнее сиянье.

Стихи Таньчунь всем очень понравились, и Ли Вань стала читать написанное Баочай.

Как будто за закрытыми дверямиСокровища хранишь и аромат.

Возьму кувшин, чтобы наполнить вазуЖивительною влагой до краев.

Тень осени я со ступеней смою, —Тебя румяна, пудра не прельстят.

Твоя душа как из росинок слита,Ты — холодность, ты — белизна снегов…

Ты — бледность. Но таинственная бледность,Что не бывает у других цветов.

Да, ты грустна, но грусть твоя такая,Которая не затемнит нефрит.

Пусть Чистоту наш Белый император[264]Приемлет в дар как лучший из даров!

…Прелестна и печальна ты, как солнце,Что на закате грустный свет струит.

— Ведь и вправду Царевна Душистых трав! — воскликнула Ли Вань и взяла стихотворение Баоюя.

Окрасила ласково двериОсенняя бледность и свежесть,

Встряхнулась седьмая из веток[265],И вазу наполнила снежность.

Тай-чжэнь из бассейна выходит…А ты — ее тень ледяная.

Душа твоя, словно у Си-цзы,Трепещет, нефритом сияя.

Нет, ветер под утро не сдунулПечали столикой и тяжкой,

Следы твоих слез безутешныхДождь, видно, умножил вчерашний,

И я, опершись на перила,Предчувствием смутным объятый,

И звуки валька различаюИ флейту в минуты заката…

— Лучше всех сочинила Таньчунь! — заявил Баоюй, когда Ли Вань кончила читать. Однако Ли Вань отдала предпочтение Баочай.

— Стихи сестры Баочай самые выразительные, — сказала она и стала торопить Дайюй.

— Разве все уже окончили? — спросила Дайюй.

— Все.

Дайюй взяла кисть, единым духом написала стихотворение и бросила на стол. Ли Вань принялась читать:

Сянцзянский полог[266] не задернут,Проход в двери полуоткрыт,Разбитый лед — земле убранство,А вазу красит лишь нефрит.

Едва Ли Вань закончила, как Баоюй не выдержал и стал громко выражать свое восхищение:

— И как только она сумела так придумать!

Ли Вань продолжала:

Возьму тайком бутончик груши, —Бегонии в ней белой — треть,Зато в душе у дикой сливыВозможно всю ее узреть![267]

— Сколько глубокого чувства в этих строках! — закричали все. — Замечательно!

Святыми лунных дебрей, видно,Рукав твой белый был расшит,Ты — дева грустная в покоях,Что, вся в слезах, одна скорбит…

Нежна, застенчива… Кому жеХотя бы слово скажешь вслух?Ты к западным ветрам склонилась[268].Уж скоро ночь. Закат потух.

— Это стихотворение самое лучшее! — в один голос заявили все.

— Если говорить об утонченности и оригинальности, не возражаю, — сказала Ли Вань, — что же касается глубины мысли, оно несомненно уступает стихотворению Царевны Душистых трав.

— Суждение вполне справедливое, — согласилась Таньчунь. — Фее реки Сяосян присуждается второе место.

— Самое неудачное — это стихотворение Княжича, Наслаждающегося пурпуром, — заявила Ли Вань. — Вы согласны?

— Ты совершенно права, — подтвердил Баоюй. — Стихи мои никуда не годятся. А вот стихи Царевны Душистых трав и Феи реки Сяосян следовало бы еще раз обсудить.

— Не вмешивайся, будет так, как я решила, — оборвала его Ли Вань, — а если еще кто-нибудь об этом заведет разговор, оштрафуем.

Баоюю ничего не оставалось, как замолчать.

— Собираться будем второго и шестнадцатого числа каждого месяца, — продолжала Ли Вань. — Задавать темы и рифмы позвольте мне. Можно устраивать и дополнительные собрания, хоть каждый день, если на кого-нибудь вдруг снизойдет вдохновение, я возражать не стану. Но второго и шестнадцатого все должны непременно являться.

— А название какое будет у общества? — спохватившись, спросил Баоюй.

— Слишком простое — неоригинально, — заметила Таньчунь, — слишком вычурное тоже нехорошо. Лучше всего назвать его «Бегония». Ведь именно о ней наши первые стихи! Быть может, название несколько примитивно, зато соответствует действительности.

Никто не стал возражать. Поболтав еще немного, они выпили вина, полакомились фруктами и разошлись кто домой, кто к матушке Цзя и госпоже Ван. Но об этом мы рассказывать не будем.

А сейчас вернемся к Сижэнь. Она никак не могла догадаться, что за письмо получил Баоюй и куда ушел вместе с Цуймо. Вдобавок появились женщины с двумя горшками бегонии. Сижэнь еще больше изумилась, стала расспрашивать, откуда цветы, и ей рассказали.