Повесть о браслете - Иланго Адигаль
— Богиня красоты Лакшми родилась вместе с тобой из вспененного океана[16], и великий бог Шива, украсивший свои волосы полумесяцем, даровал тебе прекрасный луноподобный лик. Согласно обычаю дарить оружие тому, кто победил превосходившего силою врага, Бестелесный Кама подарил тебе в виде двух больших черных бровей свой большой лук из тростника. Оттого что ты появилась раньше, чем напиток вечной юности[17], властелин богов Индра подарил тебе талию, узкую, как ваджра, которой он оберегает богов. Не для того ли, чтобы увидеть, как я буду пронзен, Шестиликий[18], хотя он и лишен такой власти, подарил твоему лицу одно из своих копий с красивым отблеском, как два глаза с красными линиями по уголкам? Павлины изумрудного цвета с длинным черным хвостом, завидуя твоей красоте, стыдливо прячутся в зарослях лотоса. О дивноликая! Увидев твою грациозную походку, лебеди в смущении скрываются среди цветов, в изобилии растущих на увлажненном поле. Лишь маленькие зеленые попугайчики великодушны к тебе: восхищенные твоими сладкими звуками, перед которыми меркнет музыка ви́ны и флейты и даже сама амброзия, они будут жить неразлучно с тобой, не покидая твоих рук, что подобны цветам, о красавица со скромной походкой! О украшенная благоухающими цветами! Смогут ли сравниться с тобой женщины, хотя бы у них и были твои приносящие счастье драгоценности? Пусть даже твои пышные черные волосы не будут украшены цветами, — разве сравнились бы с тобой другие женщины, украсившись гирляндой, блеск которой меркнет? Даже если бы ты не благоухала ароматом душистой аквилярии, разве смогли бы они соперничать с тобой, прибегнув к помощи мускусной пудры? И пусть не будет на твоей дивной груди никакого узора, неужели они сумеют сравниться с тобой, украсивши себя нитью жемчуга? Для чего ты украсила себя этими драгоценностями — ведь теперь от их тяжести на твоем луноподобном лике появляются, словно жемчужины, росинки пота и нежнейшая талия вот-вот переломится[19]. Золото, лишенное изъяна! Жемчужина, рожденная раковиной с линиями, идущими вправо[20]. О чистое благоухание! О сахар! О мед! Статуя, которую едва ли можно обрести! О напиток, дарующий полную жизнь! Я назову тебя изумрудом, что не рождается в горах! Назову амброзией, что не рождается во вспененном океане! Назову сладкой музыкой, что не рождается в звуках ви́ны! О красавица с черными ниспадающими локонами! — Так говорил ей Ковалан, украшенный гирляндой сверкающих сплетенных цветов, в один из тех дней, когда радость охватывала его при мысли об объятиях с возлюбленной неописуемой красоты.
Старая хозяйка дома, обладающая великой добродетелью, вместе с досточтимыми родичами пожелала поселить Ковалана и Каннахи отдельно со множеством слуг, дабы Каннахи могла постигнуть семейную дхарму, обрести величие добродетелей и усвоить искусство заботы о гостях.
Минуло несколько лет, в течение которых Каннахи, наделенная редким величием, постигала достойную хвалы дхарму семейной жизни.
* * *
Как рассерженных змей, свившихся в один клубок, нельзя разъединить возлюбленных: слившись в любви, как Кама со своей супругой, они испытывали нескончаемые наслаждения и спешили вновь предаться любви, словно уже убедились в непостоянстве радостей на земле.
Глава III
Начало драмы
Великий муни Агастья, обитавший на горе Поди, однажды предал проклятию младшего сына Индры[21] и одну небесную деву за их недозволенное поведение. Позднее они показывали свое искусство с театральных подмостков и получили прощение. От этой божественной четы и вел свое начало род широкоплечей танцовщицы Мадави, вьющиеся локоны которой были украшены распустившимися цветами; ее искусство танца было столь прекрасно, что она не знала соперниц в мире танцовщиц. Ее обучали этому искусству с пяти лет, и в течение семи лет под руководством наставника она постигала тайны танца, пения и умения быть привлекательной; ни одно из этих трех ее искусств не знало изъяна. И в двенадцать лет она пожелала выступить перед царем, ноги которого украшены браслетами воина.
Ее учитель танцев в совершенстве знал правила обеих разновидностей танца. Ему было известно, какие движения должны соответствовать той или иной мелодии. Он знал одиннадцать положений фигуры и правила, которым подчинялись движения рук и ног танцовщицы. Он наизусть помнил каждую мелодию. Он без труда отличал звук любого инструмента, и его владение искусством жеста, композиции и ритма было безупречно. Объясняя элементы танца, он знал, где нужен жест одной руки, а где — движение спаренных рук. Знал он, какие движения соответствовали пантомиме и какие — самому танцу. Наставник учил различать простой жест и сложный, объяснял, какой жест требует ослабления руки. Он научил ее различиям между чистым танцем и танцем любви. В движении ног учитель отличал движения чистого ритма от тех, что выражали чувства.
Ее учитель музыки прекрасно играл на лютне и флейте, в совершенстве схватывал ритм и успешно проводил упражнения для голоса. Он умел выделить барабаны с глубоким и густым звуком. Он знал, какая музыка подходит к жесту рук и какая — к движению ног. Он постиг содержание трактатов о музыке, написанных на чужеземных языках. Он умел искусно сочинять новые вариации и сочетать стиль танца и музыки, не нарушая замысла ее творца.
Сочинитель песен всесторонне овладел звучным тамильским языком, и его ученость была известна всей стране тамильской, огражденной бурными морскими волнами. Его суждения о драматическом искусстве были безупречны; в своих творениях он проник в тайны создания танцев для царского двора и для толпы. В стихах ого слышался неподражаемый ритм: зная ошибки в сочинениях своих соперников, он создавал собственные произведения на безукоризненном языке.
Учитель игры на барабане изучил стили танца, все виды пения и музыки. Он постиг различные наречия страны, мелодии и ритмы; умел оттенить звучание паузой. Он знал множество народных мелодий. Ударяя в барабан, он добивался точного ритма и двойными ударами создавал мелодичный аккомпанемент лютне, флейте и низкому голосу. Редкий знаток искусства игры на барабане, он умел создать фон для звучания других инструментов — и он же знал, когда можно заглушить барабаном все остальные звуки.
Флейтист постиг все древние тайны своего искусства. Он умел придать сладкий тембр звукам. Он
