Скоморошины - Сборник Сборник
Возвратимся к своему предмету, к порче любовной и любже. Это поверие, кроме случаев, объясненных выше, принадлежит не столько к числу вымыслов праздного, сказочного воображения, сколько к попыткам объяснить непонятное, непостижимое и искать спасения в отчаянии. Внезапный переворот, который сильная, необъяснимая для холодного рассудка, страсть производит в молодом парне или девке, – заставляет сторонних людей искать особенной причины такому явлению, и тут обыкновенно прибегают к объяснению посредством чар и порчи. То, что мы называем любовью, простолюдин называет порчей, сухотой, которая должна быть напущена. А где необузданные, грубые страсти не могут найти удовлетворения, там они также хотят, во что бы ни стало, достигнуть цели своей; люди бывалые знают, что отговаривать и убеждать тут нечего; рассудок утрачен; легче действовать посредством суеверия – да притом тем же путем корысть этих бывалых людей находит удовлетворение. Но я попрошу также и в этом случае не упускать из виду – на всякий случай – действие и влияние животного магнетизма, который, если хотите, также есть не что иное, как особенное название общего нашего невежества. – Настойчивость и сильная, непоколебимая воля и в этом деле, как во многих других, несмотря на все нравственные препоны, достигали нередко цели своей, – а спросите чем? Глазами, иногда может быть и речами, а главное, именно силою своей воли и ее нравственным влиянием. Если же при этом были произносимы таинственные заклинания, то они, с одной стороны, не будучи в состоянии вредить делу, с другой чрезвычайно портили его, дав преданному им суеверу еще большую силу и ничем не неколебимую уверенность. Бесспорно, впрочем, что самая большая часть относящихся сюда рассказов основаны на жалком суеверии отчаянного и растерзанного страстями сердца.
Парень влюбился однажды насмерть в девку, которая, по расчетам родителей его, не была ему ровней. Малый был не глупый, а притом и послушный, привыкший сызмала думать, что выбор для него хозяйки зависит безусловно от родителей и что закон не велит ему мешаться в это дело; родители скажут ему: мы присудили сделать то и то, а он, поклонившись в ноги, должен отвечать только: власть ваша. Положение его становилость ему со дня на день несноснее; вся душа, все мысли и чувства его оборотились вверх дном и он сам не мог с собою совладать. Он убеждался разумными доводами, а может быть, более еще строгим приказанием родителей, но был не в силах переломить свою страсть и бродил ночи напролет, заломав руки, не зная, что ему делать. Мудрено ли, что он в душе поверил, когда ему сказали, что девка его испортила? Мудрено ли, что он Бог весть как обрадовался, когда обещали научить его, как снять эту порчу, которая-де приключилась от приворотного зелья или заговора, данного ему девкой? Любовь, несколько грубая, суровая, но тем более неодолимая, и без того спорила в нем с ненавистью, или по крайней мере с безотчетною досадою и местью; он подкрепился лишним стаканом вина, по совету знающих и бывалых людей, и сделался вне себя, чему его научили: пошел и прибил больно бедную девку своими руками. Если побьешь ее хорошенько, сказали ему, то как рукой сымет. И подлинно, как рукой сняло; парень хвалился на весь мир, что он сбыл порчу и теперь здоров. Опытные душесловы наши легко объяснят себе эту задачу. Вот вам пример – не магнетический, впрочем – как, по-видимому, самое бессмысленное средство, не менее того иногда довольно надежно достигает своей цели. И смешно и жалко. Не мудрено, впрочем, что народ, склонный вообще к суевериям и объясняющий все недоступное понятиям его посредством своей демонологии, состояние влюбленного до безумия не может объяснить себе иначе как тем же, необыкновенным образом. Указание на это находим мы даже в народных песнях, где например отчаянный любовник говорит своей возлюбленной, что она ему «раскинула печаль по плечам и пустила сухоту по животу!». Вот пример другого рода: молодой человек, без памяти влюбившийся в девушку, очень ясно понимал рассудком своим, что она ему, по причинам слишком важным, не может быть четой – хотя и она сама, как казалось, бессознательно отвечала его склонности. Ему долго казалось, что в бескорыстной страсти его нет ничего преступного, что он ничего не хочет, не желает, а счастлив и доволен одним этим чувством. Но пора пришла, обстоятельства также – и с одной стороны. он содрогнулся, окинув мыслями объем и силу этой страсти и бездну, к коей она вела, – с другой, почитал вовсе несбыточным, невозможным, освободиться от нее. Тогда добрые люди, от коих он не мог утаить своего положения, видя, что он близок к сумасбродству и гибели, – сумели настроить разгоряченное воображение его на то, чтобы в отчаянии искать помощи в таинствах чар: «встань на самой заре, выдь, не умывшись, на восход солнца и в чистом поле, натощак, умойся росою с семи трав; дошедши до мельницы, спроси у мельника топор, сядь на бревно верхом, положи на него перед собою щепку, проговори такой-то заговор, глядя прямо перед собою на эту щепку, и подняв топор выше головы при последнем слове: “и не быть ей в уме-помысле моем, на ретивом сердце, в буйной в головушке, как не сростись щепе перерубленной – аминь”, ударь сильно топором, со всего размаху, пересеки щепку пополам, кинь топор влево от себя, а сам беги без оглядки вправо, домой, и крестись дорогой – но не оглядывайся: станет легко». Что же? Благородная решимость молодого человека в этом бестолковом средстве нашла сильную подпору: не веря никоим образом, при выходе из дому, чтобы стало сил человеческих на подавление этой страсти, хотя и был убежден, что долг и честь его требуют того – он возвратился от мельницы веселый, спокойный – на душе было легко: – вслед за тем он возвратил девице полученную от нее записку нераспечатанною. Так сильно был он убежден, что дело кончено, союз расторгнут – и с этого дня, об этой несчастной любви не было более речи!
Сглаз, притка или порча от сглазу, от глаза, недобрый глаз – есть поверие довольно общее, не только между всеми славянскими, но и весьма многими другими, древними и новыми народами. Мы ставим его сюда потому, что оно, по народному поверию, близко к предыдущему. Уже одна всеобщность распространения этого поверия должна бы, кажется, остановить всякое торопливое и довременное суждение о сем предмете; хотя всякое образованное общество и считает обязанностью издеваться гласно над таким смешным суеверием, – между тем как втайне многие искренно ему верят, не отдав себе в том никакого отчета. Скажем же не обинуясь, что поверие о сглазе, без всякого сомнения, основано на истине; но оно обратилось, от преувеличения и злоупотреблений, в докучную сказку, как солдат Яшка, Сашка серая сермяжка, или знаменитое повествование о постройке костяного дома. Бесспорно есть изредка люди, одаренные какою-то темною, непостижимою для нас силою и властью, поражать прикосновением или даже одним взглядом своим другое, в известном отношении подчиненное слабейшее существо, действовать на весь состав его, на душу и тело, благотворным или разрушительным образом, или по крайней мере обнаруживать на него временно явно какое-либо действие. Известно, что ученые назвали это животным магнетизмом, месмеризмом, и старались объяснить нам, невеждам, такое необъяснимое явление различным и весьма ученым образом; но, как очень трудно объяснить другому то, чего и сам не понимаешь, – то конец концов был всегда один и тот же, то есть, что мы видим в природе целый ряд однообразных, но до времени необъяснимых явлений, которые состоят, в сущности, в том, что животные силы действуют не всегда отдельно в каждом неделимом, но иногда также из одного животного, или через одно животное на другое, в особенности же через человека. Ученые называют это магнетизмом, а народ сглазом. Стало быть и тут опять ученые разногласят с народными повериями только в названии, в способе выражения, а сущности дела они согласны. Как бы то ни было, но если только принять самое явление это за быль, а не за сказку, то и поверие о сглазе и порче, в сущности своей, основано не на вымысле, а на влиянии живой, или животной, природы. Переходя, однако же, затем собственно к нашему предмету, мы бесспорно должны согласиться, что описанное явление применяется к частным случаям без всякого толка и разбора, и от этого-то злоупотребления оно обратилось в нелепую сказку. Изо ста, а может быть даже из тысячи случаев или примеров, о коих каждая баба расскажет вам со всею подробностью, едва ли найдется один, который более или менее состоит в связи с этою таинственною силою природы; все остальные были, вероятно, следствием совсем иных причин, коих простолюдин не может, или не хочет доискаться; поэтому он, в невежестве своем, сваливает все сподряд, по удобству и сподручности, на сглаз и порчу – который же кстати молчит и не отговаривается, а потому и виноват.
