Повести о Куликовской битве - Михаил Николаевич Тихомиров
Все эти образы говорят о высоком поэтическом мастерстве не только тех, кто был первым создателем их, но и тех, кто их использовал в своих произведениях, о высоком поэтическом мастерстве автора Сказания о Мамаевом побоище.
Поэтической красочности автор Сказания о Мамаевом побоище в значительной степени достигает тем, что использует в своем произведении изобразительные средства Задонщины. Обращение автора Сказания к Задонщине объясняется прежде всего совпадением основной идеи этих двух памятников — их стремлением показать силу объединения всех князей русских под главенством великого князя московского. Эта идейная близость определила и совпадение более мелких деталей в обоих произведениях: в том и другом показана дружба и союз между Дмитрием и Владимиром, их внимание к Ольгердовичам, исход боя и в Задонщине и в Сказании решает засадный полк. Кроме того, влиянию Задонщины на Сказание как в авторском тексте, так и в последующих редакциях способствовала художественная специфика этих произведений: оба они являются произведениями художественного творчества.
Автор Сказания не только вставлял в свой текст отрывки из Задонщины, но свободно оперировал отдельными словами, фразами и образами этого памятника древнерусской литературы. Можно думать, что он делал не выписки из письменного текста Задонщиньц а, зная его наизусть, вставлял в свой текст либо целые отрывки, не подвергая их изменению или переработке, либо отдельные фразы и слова из различных мест, объединяя их в собственные поэтические картины.
Влияние Задонщины на Сказание не прекратилось и в дальнейшем. Переписчики и редакторы новых списков Сказания включали в переписываемый ими текст новые вставки из Задонщины, посвященные описанию битвы, воинства, иногда даже оговаривая, что это выписки из Задонщины. В свою очередь, в поздних списках Задонщины мы встречаем такие места, которые явно восходят к Сказанию о Мамаевом побоище.
5
Многочисленность дошедших до нашего времени списков Сказаний о Мамаевом побоище свидетельствует о большом интересе к этому памятнику у средневекового читателя. Изменения, вносимые в текст Сказания его переписчиками, как мелкие, так и крупные, указывают на то, что это произведение на протяжении многих десятилетий жило активной жизнью.
Мы можем проследить, как те или иные образы, эпизоды в Сказании со временем осложнялись новыми деталями, подробностями эпического характера. Посмотрим, как изменилось в нем описание татарского богатыря, противника Пересвета. В основном списке Основной редакции Сказания татарский богатырь характеризуется так: «Подобен бо бысть древнему Голиаду: пяти сажен высота его, а трех сажен ширина его». В некоторых списках Сказания различных редакций, генеалогически не связанных с Основной редакцией, слов о том, что Голиаф пяти сажен в высоту и трех сажен в ширину, нет. На основании этого можно судить, что и в авторском тексте памятника говорилось лишь о том, что татарский богатырь был подобен древнему Голиафу. Но уже в очень раннее время появилась потребность конкретизировать описание татарского богатыря, датъ более яркое определение его внешности: огромной величины по сравнению с обыкновенным видом русского воина-богатыря. В более поздний период литературной жизни Сказания о Мамаевом побоище образ татарского богатыря стал ассоциироваться у читателей и переписчиков этого произведения с былинным образом Идолища поганого. В некоторых списках мы встречаем уже такое описание противника Пересвета: «Таврул татарин приметами уподобился древнему Гольяду: высота того татарина трех сажен, а промеж очей локоть мерный» (список конца XVII в., БАН. 21. 10. 17). И уж совершенно как Идолище поганое рисуется татарский богатырь в списке XVII в. Уваровского собрания, № 802: «Трею сажень высота его, а дву сажень ширина его, межу плеч у него сажень мужа добраго, а глава его, аки пивной котел, а межу ушей у него стрела мерная, а межу очи у него, аки питии чары, а конь под ним, аки гора велия».
Поскольку оба упомянутых списка относятся к XVII в., то, исходя из этого, можно предположить, что такое описание татарского богатыря в Сказании появилось под воздействием устного народного творчества в XVII в. Приведем для сопоставления описание Идолища поганого в былине:
Идолищо нечестивый:
Голова у нево с пивной котел,
В плечах косая сажень,
Промеж бровми доброва мужа пядь,
Промеж ушми калена стрела [754].
Подобного рода эволюция образов Сказания о Мамаевом побоище может быть прослежена на ряде других примеров. Особенно характерно это явление для тех мест памятника, которые наиболее близки к эпическому творчеству — рассказ о посольстве Захария в Орду, описание битвы, плач великой княгини и т. п.
В свою очередь, и Сказание о Мамаевом побоище оказало влияние на устное народное творчество. Можно предположить, что оно наложило свой отпечаток на былину «Илья Муромец и Мамай» [755], а также на одну из записей былины о Сухмане[756]. И уж непосредственно на материале Сказания о Мамаевом побоище создана сказка «Про Мамая безбожного», записанная А. Харитоновым в Архангельской губернии Шенкурского уезда и напечатанная в сборнике сказок А. Н. Афанасьева[757] Кроме того, Сказание о Мамаевом побоище оказало влияние и на ряд памятников древнерусской литературы, на такие, как «Иное сказание», «Повесть об Азовском осадном сидении донских казаков», «Казанская история». В переработанном, сокращенном виде Распространенная редакция Сказания вошла в, состав Синопсиса, начиная с его третьего издания в 1680 г., став с этого времени неотъемлемой частью этой книги. Сказание в редакции Синопсиса являлось основным источником ряда литературных произведений на тему о Куликовской битве. В частности, Синопсисом пользовались при создании своих трагедий М. В. Ломоносов —
