Я знаю, что ничего не знаю - Сократ
Прозаическое – в оригинале «простое», «ровное», в противовес поэзии как украшенной речи, с ее музыкальностью и необычными словоупотреблениями. Противопоставление прозы как безыскусной практической речи и поэзии как украшенной и выделанной речи лежит в основе античных, средневековых и ренессансных поэтик. Можно сопоставить это с противопоставлением простого шага и танца или голой доски и узора. Сократ утверждает, что прозаическая похвала оказывается «на втором плане», так как гимническая поэзия всегда заведомо в центре внимания.
Дела – обычный предмет прозы, события («практическое»), имеющие моральные значения. Здесь видна ирония: поэты не воспевают многие дела, потому что они думают не об истине, а о внимании со стороны людей и богов. Не следует смешивать дела с «фактами», по-гречески «энергиями», как называются эффекты в том числе поэтической речи, а не только человеческого действия.
Из дел, о которых я говорю, первое место занимают следующие. Когда персы, владычествуя над Азией, порабощали и Европу, тогда удержали их выходцы из здешней страны – предки наши; поэтому справедливость требует вспомнить о них первых и восхвалить их добродетель. Но кто намерен хвалить хорошо, тому надобно говорить, вращаясь своим словом в том времени, в которое вся Азия раболепствовала уже третьему царю. Первый из них, Кир, освободив своим умом сограждан своих, персов, вместе с этим поработил и господ их мидян, и овладел прочею Азией до Египта; потом сын его завоевал Египет и Ливию, сколько она была доступна; третий же, Дарий, сухопутно распространил свое царство до пределов скифских, а на кораблях овладел морем и островами, так что никто не смел противиться ему, – порабощены были умы всех людей. Столько-то великих и воинственных народов покорено было персидскою монархией!
Выдумав предлог, будто мы имели замыслы в отношении к Сардам, Дарий обвинял вас и эретрийцев и, на судах и кораблях, которых было триста, послал пятьсот тысяч войска под предводительством Датиса, сказав ему, чтобы он, если хочет иметь голову на плечах, на возвратном пути привел пленных эретрийцев и афинян. Приплыв в Эретрию, где из тогдашних эллинов были люди, в военном деле знаменитейшие и немалочисленные, Датис в течение трех дней овладел ими и проследил всю их страну так, чтобы никто не ушел. Пришедши к пределам Эретрии, воины его протянулись от моря до моря и, схватившись за руки, прошли чрез всю эту область, чтобы могли сказать царю, что никто из нее не ушел. С таким же намерением из Эретрии прибыли они в Марафон, думая, что им легко будет забрать и афинян, застигнутых тою же самою необходимостью, какою и эретрийцы.
Эретрия – город на острове Эвбея, стратегически важный для Афин.
Между тем как то совершалось, а это предпринималось, никто из эллинов не подавал помощи ни эретрийцам, ни афинянам, кроме лакедемонян. Да и эти пришли в последний день сражения; все же прочие, пораженные страхом, помышляя в настоящее время о собственном спасении, молчали. Вот тогда-то кто жил бы, так узнал бы, каковы по доблести были марафоняне, встретившие силу варваров, наказавшие за высокомерие всю Азию и поставившие прежде всех варварские трофеи, став вождями и учителями других, что персидская армия была не непобедима и что всякая многочисленность и всякое богатство уступают добродетели.
Марафоняне – всем известные 300 спартанцев.
Трофеи – памятники, созданные из отнятого у потерпевших поражение врагов оружия. Тогда «варварские трофеи» – составленные из оружия варваров.
Добродетель и доблесть выражаются в греческом языке одним словом «арете», которое можно переводить как «отменное качество», «высокое качество». В русском языке «добродетель» – слово слишком книжное, а «доблесть» – слишком воинское, и если мы представим соединение этих понятий в едином, что-то вроде «внутренняя сила», «достойное поведение, идущее изнутри», мы поймем смысл этого слова.
Поэтому тех мужей я называю отцами не только наших тел, но и свободы, как нашей, так и всех живущих на этом материке; ибо взирая на сие дело, эллины отваживались на опасность и в последующих сражениях за свое спасение и были учениками марафонян.
Материк – любая не островная суша, скорее всего, означает здесь всю не островную Грецию, включая малоазиатские колонии, а не только географическую Грецию, так как дальше названы сражения против персов при Саламине и Артемисии, обеспечившие господство Афин в греческом мире. Далее Сократ и говорит об «одноязычных» городах – то есть Афины защищали всех говорящих на греческом языке.
Итак, лучшую дань речи надобно посвятить выдержавшим морское сражение и победившим при Саламине и Артемисии. Ведь о тех мужах иной мог бы рассказать многое: какие выдержали они нападения на суше и на море и как эти нападения были грозны; но я упомяну о том, что кажется мне и того превосходнее и что совершили они вслед за подвижниками в деле марафонском. <…>
Но тяжесть этой-то войны против варваров истощила весь город, хотя велась им как за себя, так и за прочие одноязычные города. Когда же наступил мир и наш город был почтен, – восстала против него (что в отношении к благополучнейшим из людей обыкновенно случается) сперва зависть, а за завистью ненависть. И это против воли поставило его в войну с эллинами.
Эллины – спартанцы (лакедемоняне), с которыми афиняне начали войну за власть над Беотией, с самого начала признавались эллинами (греками), в отличие от македонцев, не сразу признанных эллинами.
После сего, по случаю воспламенившейся войны, афиняне вступили в сражение с лакедемонянами при Танагре, за свободу Беотии. Сражение колебалось; но последняя битва решила дело: одни отступили и удалились, оставив беотян, которым помогали; а наши, на третий день одержав победу при Иноситах, справедливо возвратили несправедливо изгнанных.
Они первые после персидской войны, помогая воюющим за свою свободу эллинам против эллинов, явились мужами доблестными, освободителями тех, кому помогали, и за то легли первые в этом памятнике, которым почтил их город. После того, когда возгорелась война великая и все эллины, вооружившись против афинян, разоряли их страну и воздавали им недостойную благодарность, – наши, победив их в морском сражении и взяв у них в Сфагии лакедемонских военачальников, которых могли бы умертвить, пощадили их, отдали и заключили мир – в той мысли, что с единоплеменниками надобно воевать до победы и не губить общего блага эллинов, потворствуя гордости своего города, а с варварами – до
