Древняя Греция. Книга для чтения. Под редакцией С. Л. Утченко. Издание 4-е - Утченко Сергей Львович
Эратосфен сказал с усмешкой: «Это же вдвое больше того, что ты мне даешь».
Но ростовщик потерял свою любезность и разъяснил очень сухо: «У нас, ростовщиков, такой уж закон: мы даем ссуду под товары только тому, кто вложит в купленный груз половину своих денег. Давать деньги плывущему морем опасно. Море не шутит. Ты знаешь, что корабль, благополучно приходящий в гавань, называют “спасенным” кораблем? Я рискую, ты должен рисковать не меньше. Тогда я буду уверен, что при первом кораблекрушении ты не будешь прыгать за борт и спасать свою жизнь, ты не скажешь — пусть гибнет корабль и все, что на нем. Ты постараешься спасти, что можно: ведь там будут товары, купленные и на твои деньги. Есть у тебя свои три тысячи, Эратосфен? Если есть — покупай товары, я даю тебе свою половину денег. Нет — ступай своей дорогой. Ты напрасно отнял у меня время». Эратосфен помолчал, потом ответил: «У меня есть три тысячи драхм».
Ростовщик продолжал: «Обратно ты должен плыть на том же корабле. Когда прибудешь в Афины, ты должен отдать долг и проценты не позднее чем через 20 дней. Не вернешь деньги вовремя, недостачу я получу от продажи твоего имущества. Ты все понял?»
Голос Эратосфена прозвучал хрипло: «Все». Стратон давно перестал понимать происходящее. Откуда у бездельника такие деньги? Он подумал в ужасе: «Ведь для того чтобы получить три тысячи драхм, Эратосфен должен продать все до последней нитки». Стратон, правда, слышал от многих, что на Боспоре часто удавалось выгодно торговать. А если Эратосфену не повезет?
Заключительные слова: «Ничто не может быть прочное, чем этот договор» — прозвучали для него, как удары судьбы. Стратон послушно поставил свою подпись, подпись поручителя, и поплелся домой.
Через две недели брат отплыл на корабле Гиблесия. Стратон отправился в гавань. У причала покачивался широкий корабль. В ширину он был почти такой же, как в длину. Казалось, что корабль круглый. Двадцать весел, вытащенных из воды и выступавших сквозь отверстия в бортах корабля, были похожи на большие широкие лопаты. Прочными ремнями они были привязаны к специальным колышкам. На корме корабля — руль, его рукоять выдавалась над невысоким бортом. Здесь же, под небольшим деревянным навесом, место рулевого. Помощник рулевого командовал гребцами, отбивая такт молотком. Рослые и здоровые гребцы сидели на скамьях. В центре корабля — крепкая мачта. Сейчас на стоянке она опущена на специальные мачтовые вилы на корме. Но вот дан сигнал к отплытию. Канатами из воловьей кожи подняли и закрепили мачту. На поперечной рее заполоскался парус из полотна. С берега на корабль торопливо взбегали рабы, грузившие товары в обширный трюм. К своему удивлению, Стратон убедился в том, что на корабль был погружен и товар брата — амфоры с оливковым маслом. Среди народа, толпившегося на пристани, Стратон заметил Хрисиппа.
— Эта лисица пришла проведать, что я погружу на корабль, — сказал на ухо Стратону Эратосфен, — на корабле Гиблесия он посылает своего раба. Раб везет какие-то товары самого Хрисиппа и будет всю дорогу следить за мной.
— Что ты хочешь, — рассудительно ответил Стратон, — ростовщики всегда посылают кого-нибудь следить за должником.
Но Эратосфен злобно скривился: «Ну, ничего. Это мы еще посмотрим» — и направился к кораблю.
Подняли якорь — камень, привязанный к длинному канату.
Долго смотрел Стратон вслед кораблю. Последние слова Эратосфена встревожили его. И хотя Стратон знал, что раньше чем через месяц он не получит никаких известий (из Афин до Боспора плыть не меньше 14–15 дней), он каждый день ждал каких-нибудь неожиданностей. Но прошел месяц, другой. Наступила осень, близился конец навигации, а вестей все не было. Стратон старался как можно меньше бывать дома. Клея изводила его самыми мрачными предсказаниями.
Однажды вечером Стратон брел по пыльной улице. Быстро темнело. Вдруг кто-то взял его сзади за плащ. Обернувшись, Стратон увидел Сирийца — раба Хрисиппа. Тот сказал: «Хрисипп просит тебя прийти к нему. Пойдем».
Еще на улице Стратон услышал причитания Хрисиппа: «Мои деньги, мои деньги! Три тысячи драхм!» Тучный ростовщик встретил его без всякого почтения. «Ты и твой брат разорили меня, — закричал он, — иди послушай, что рассказывает Дорион, этот ленивый раб! Двадцать ударов бичами, которые он заслужил, подождут».
Тут только Стратон заметил раба, отплывшего вместе с Эратосфеном. Дорион выглядел усталым, голова его была перевязана. Вот что он рассказал.
Путь их корабля из Афин до Геллеспонта шел вдоль берега. Опытный рулевой вел корабль ночью по звездам. Днем он проверял себя, просматривая перипл — краткое описание морского пути. В нем указано, сколько дней длится плавание от одного пункта до другого, описаны особенности берега, указаны опасные места. Войдя в Понт, корабль сначала тоже шел вдоль берега, но, пройдя устье Истра (Дуная), он вышел в открытое море, чтобы прямым путем добраться до Боспора. Это вдвое короче, чем идти вдоль берега. Плавание было благополучным. Спокойно прошли все самые опасные места. Путешественникам не встретился ни один пиратский корабль. Но когда показался Пантикапей, все обрадовались. Каждому хотелось скорее ступить на берег и почувствовать себя в безопасности.
Еще издали они увидели, что берег почти безлюден. Это было странно. Греческих купцов всегда встречала шумная толпа: товары из Греции ценились дорого. То, что они узнали, высадившись на берег, потрясло всех: на Боспоре война со скифами, торговля нарушена, на товары нет спроса и цены на них немногим выше, чем в Греции. Хрисиппа это не коснулось. Его товары Дорион отдал компаньону ростовщика, жившему на Боспоре. Кончится война, и зимой, когда плавание между Боспором и Грецией прекратится, товары будут проданы по огромной цене. Но как быть остальным? Они ждать не могут. В Афинах надо платить долги.
Время шло. Сначала все ожидали, когда поднимутся цены. Затем многие, не выдержав, продавали товары очень дешево и уезжали. Наступил август, нужно было торопиться. Наконец, продали товары Эратосфен и сам Гиблесий. Стали нагружать корабль для обратного рейса. Зерна, на которое многие рассчитывали, было мало. Война помешала боспорским купцам закупить его у скифов и у подвластных Боспору племен. Грузили соленую рыбу, кожи, шерсть. Одному из купцов посчастливилось купить рабов.
Все ходили мрачные. К Эратосфену нельзя было подступиться. Товаров он погрузил мало, почти ничего. Дорион подходил к нему не один раз, но слышал в ответ только: «Пошел прочь, собака!»
Наступил день отъезда. Гиблесий объявил, что они поплывут вдоль берега до Борисфена (Днепра). Может быть, в Ольвии им посчастливится. Первый день пути прошел спокойно. Дорион бродил между пассажирами, издали наблюдая за Эратосфеном. Но тот сидел, закутавшись в плащ, и мрачно смотрел в сторону берега. Вечером Дорион заметил, что Эратосфен о чем-то шептался с Гиблесием. Когда все заснули, Дорион увидел, как Эратосфен поднялся, тихо прошел вдоль борта и вдруг исчез в темноте. Дорион неслышно последовал за ним. Ему стало страшно. Что задумал Эратосфен? Куда он так внезапно скрылся? Неясные, глухие удары донеслись до слуха Дориона. Они шли откуда-то снизу. И вдруг Дориону все стало ясно — звуки идут из трюма. Эратосфен рубит днище корабля. Дорион слышал о том, что должники, не желая платить, не останавливаются перед тем, чтобы погубить корабль. Сейчас вода хлынет в трюм, погибнут товары, утонув люди.
С криком ужаса Дорион бросился в трюм. Спотыкаясь о подставки для амфор, падая на связки вонючих кож, он торопливо пробирался к месту, откуда слышались равномерные удары топора. «Эратосфен, остановись! — крикнул он. — Что ты делаешь?»
Эратосфен кинулся навстречу Дориону. Сильный удар по голове оглушил его, и больше он ничего не помнит. Когда он очнулся, ему рассказали: на его крик в трюм кинулись матросы. Увидев людей, Эратосфен бросился бежать. Пользуясь темнотой, он выскользнул из трюма и кинулся в море. Пробоина оказалась небольшой, но пришлось вернуться на берег, чтобы заделать ее. На берегу Дорион узнал, что Эратосфен благополучно добрался вплавь, накупил на остальные деньги товаров и отплыл на Родос. Все говорят, что Гиблесий был с ним в сговоре. Он ведь тоже задолжал, и его корабль по возвращении в Афины все равно был бы продан за долги.
