Амвросий Феодосий Макробий - Сатурналии
И:
(17) ...нимфы милетскую пряли
Пряжу окраски густой стекольно - зеленого цвета.
Дрима была там, Ксанфо, Лигейя была с Филодокой...
..........
Там и Низея была, Спио, Кимодока, Талия {49} [Георг. 4, 334 - 337 (334 - 338)].
{49 Кроме прочих греческих слов, которые видны и при переводе, здесь присутствует еще одно греческое слово hyalis — стекло.}
И:
[Галис погиб, а за ним] Ноэмон, Алькандр и Пританий [9, 767 (766)].
И:
[Пел] Амфион и Диркё на том Аракинфе Актейском [Букол. 2, 24].
И еще:
[Сын] Ино Палемон и Главка хор седовласый [5, 823].
(18) У Парфения - этим греческим грамматиком воспользовался Вергилий - есть строка:
Главку, и Нерею, и Ино Меликерту.
[И] он пишет:
[Чадо] Ино Меликерт, Панопея и Главк - беотиец! [Георг. 1, 437].
И также:
...и проворное племя Тритонов [5, 824].
И еще:
...[плещутся]... дельфины {50} [5, 822].
{50 В оригинале употреблено слово cete — «крупные морские животные».}
(19) Да и греческими склонениями он увлекается настолько, что говорил "Mnesthea" вместо "Mnestheum", {51} подобно тому как он сам в одном месте [сказал]:
{51 То есть употребил греческий винительный падеж вместо латинского. Где именно в «Энеиде» это имеет место, издатель не указывает.}
...и брату Мнесфею [10, 129].
И [в то же время] предпочел сказать согласно греческому склонению "Orphi" вместо "Orpheo", {52} как, [например]:
{52 Макробий приводит примеры того, что Вергилий применяет дательный падеж то латинского (Mnestheo, Orpheo), то греческого (Orphi) языка.}
...[был обучен] -
Каллиопеей Орфей (Orphi), {53} а Лин Аполлоном прекрасным! [Букол. 4, 57].
{53 В переводе С. Ошерова падеж имени Орфея (именительный) не совпал с оригиналом (дательный).}
И также:
Граждане! Видели мы Диомеда (Diomeden)... [11, 243], -
так как греческий винительный [падеж] таких существительных оканчивается на "en". Ведь если кто-нибудь думает, что он сказал по-латински "Diomedem", [то] в стихе будет утрачена правильность размера. {54}
{54 Макробий опирается на то правило латинского стихосложения (чтения стихов), что окончание слова на гласную и m (em — в данном случае) подвергается элизии перед гласной следующего слова, и, таким образом, один слог выпадает.}
(20) Наконец, все свои песнопения он предпочел озаглавить по-гречески: "Буколики", "Георгики", "Энеида", - образование названий которых не свойственно правилам латыни. {55}
{55 Помимо того, что сами слова «Буколики», «Георгики», «Энеида» — греческие, Макробий, возможно, имеет в виду то, что эти названия (Bucolia, Georgica) имеют вид, типичный для названий сочинений греческих авторов. Например, «Физика» (Ф? цхуйкЬ) Аристотеля.}
(18 , 1) Впрочем, до сих пор [речь шла] о том, большая [часть] чего известна всем, [а] кое-какая - [лишь] некоторым из римлян. [Теперь] я перехожу к тому, что, извлеченное из недр греческих сочинений, никому не известно, кроме [тех], кто усердно черпал [сведения] из греческой учености. Ведь этот [ваш] поэт был обучен насколько тщательно и старательно, настолько [же и] скрытно и как бы тайком, так что многое перевел, [но] откуда оно было переведено, трудно понять.
(2) В начале "Георгик" он помещает такие стихи:
Либер с Церерой благой! Через ваши деяния почва
Колосом тучным смогла сменить Хаонии желудь
И обретенным вином замешать Ахелоевы чаши! [Георг. 1, 7 - 9].
(3) Что касается этих стихов, то толпа грамматиков не объясняет своим ученикам ничего сверх того - [а это] подготовлено трудами Цереры, - что люди отказались от древнего образа жизни и воспользовались зерном вместо желудей и что Либер, создатель [виноградной] лозы, предоставил для человеческого питья вино, к которому примешивалась вода. Почему же Вергилий, хотя он хотел, чтобы [при этом] подразумевалась вода, назвал могущественнейший поток Ахелой, никто или не спрашивает, или совсем не подозревает, что [в этом] заключается нечто весьма поучительное. (4) [Но] мы, исследовав это очень глубоко, замечаем, что ученый поэт сказал [таким образом], как покажет пример, согласно обычаю древнейших греков, у которых в значении собственно воды предполагался Ахелой, и притом не без основания, ибо причину этого также донесли [до нас] с [большой] заботливостью. Но прежде чем я изложу [эту] причину, я покажу, согласно свидетелю - древнему поэту, то, что распространился такой обычай говорить вместо какой угодно воды "Ахелой". (5) Древний комедиограф Аристофан в комедии " Кокал" так пишет:
Тошнит меня, оттого что невмочь
Утробное вино.
В котором нет Лхелоя! {56}
{56 Аристофан. Кокал. 271 (365). Пер. М. Л. Гаспарова. См.: Аристофан. Комедии; Фрагменты. М., 2000. С. 868.}
Тяжело мне, говорит он, от вина, к которому не была примешена вода, то есть от чистого вина.
(6) Почему же имели обыкновение так говорить, показывает известнейший сочинитель "Истории" Эфор во второй книге в таких словах: "С одной стороны, только живущие поблизости приносят жертвы [своим] различным водам, но с другого стороны, случилось [так], что все люди почитают одного (Ахелоя не под общим именем вместо особенного), {57} превращая особенное имя "Ахелой" в общее [наименование вод]. (7) Ведь воду вообще, что является общим именем, мы называем Ахелоем от этого особенного имени. Но что касается других наименований, мы часто называем общие [имена] вместо особенных, именуя афинян эллинами, а лакедемонян пелопоинесцами. Впрочем, относительно этого вопроса мы не можем назвать ничего более основательного, чем прорицания из Додоны. (8) Ведь почти во всех них бог обыкновенно наставляет [людей] приносить жертвы Ахелою, так что многие подражают изречениям бога, соблюдая, вследствие прорицания, обычай называть Ахелоем не реку, текущую через Акарнанию, а всякую воду вообще. Доказательством же [является то], что мы имеем обыкновение так говорить, обращаясь к божеству, ибо чаще всего мы называем Ахелоем воду в клятвах, и в молитвах, и в жертвоприношениях, каковое все касается богов".
{57 В примечании издатель указывает на то, что одни предлагают это место исключить, другие считают, что тут лакуна (см.: р. 321). Мы перевели это место, изменив число существительных (и прилагательных соответственно), т. е. вместо пх фпът кпйнпът ьньмбуйн ЬнфЯ фюн йдЯщн перевели как п? ф? кпйн? ?ньмбфй ?нф? фп? ?д?пх; при этом, нам кажется, у слов, заключенных в скобки, появляется некоторый смысл.}
(9) Можно ли более ясно доказать, что древние греки обычно говорили "Ахелой" вместо какой бы то ни было воды? Ведь и Вергилий весьма учено утверждает, что Либер-отец смешал вино с Ахелоем. Хотя для этого дела свидетелей достаточно, так как мы [уже] передали слова сочинителя комедий Аристофана и историка Эфора, однако мы пойдем дальше. Ведь Дидим, несомненно самый образованный из всех грамматиков, изложив [ту] причину, о которой выше сказал Эфор, присовокупил также другую [причину] в таких словах: (10) "Но лучше сказать о том, что люди, вследствие того что Ахелой является самой старшей из всех рек, просто называют его именем все [речные] потоки, воздавая ему честь. По крайней мере, Агесилай в первом повествовании объявит, что Ахелой старше всех рек. Ибо он сказал: "Океан женится на Тефии, своего сестре; от них рождаются три тысячи рек, но Ахелой самая старшая из них и больше всего почитается".
(11) Пусть этого вполне достаточно для доказательства древнего обычая, в силу которого была привычка говорить таким образом, что Ахелой считался общим именем всякой воды, однако к этому будет прибавлен также еще пример [из] Еврипида, знаменитейшего сочинителя трагедий, который также грамматик Дидим изложил такими словами в тех книгах, какие он написал о трагедийном слоге: (12) "Еврипид утверждает в "Гипсипиле", [что] Ахелой [ - это] вся вода. Говоря о воде, находящейся очень далеко от Акарнании, в которой есть река Ахелой, он молвит:
Аргосцам покажу я воды Ахелоя. {58}
{58 ДеЯощ м?н ?сгеЯпйуйн ?чел?пх?ьпн. Издатель при этом указывает на стих «Андромахи» (167), который выглядит так: фехчЭщн чес? уреЯспхубн ?челцпх дсьупн (...[aus golden] Krugen mit / der Hand des Acheloos Nap versprengen...). См.: Euripides. Tragodien. В., 1975. Tl. 2. S. 310-311. В переводе И. Анненского: «...водою / Проточною из урны [золотой] / [Мой дом] кропить руке твоей придется» [Еврипид. Трагедии. М., 1998. Т. 1. С. 237).}
(13) Есть в седьмой книге такие стихи, в которых перечисляются герникские ополченцы и их знаменитейший, каким он тогда был, город Анагния:
...Анагния тучная кормит
Их, чей Амасен отец. Не у всех оружие оных,
Звон колесниц и щитов не звучит; но многие мечут
Белого комья свинца, другие держат во дланях
По два копья, да и волчьей шкуры рыжие шлемы
Им как покров головы; нагие следы оставляют
Левой ногой, а правая кожей сырою покрыта [7, 684 - 690].
(14) Нигде до сих пор, насколько мне известно, я не нашел [того], чтобы в Италии был такой обычай: идти на войну с одной ногой обутой, с другой - босой. Но благодаря заслуживающему доверия писателю я сейчас извещу [вас о том], что такая привычка была у некоторых из греков.
