Платон - Государство (litres)
– Подобного рода люди таковы и в частной жизни, еще прежде, чем станут у власти. С кем бы они ни вступали в общение, они требуют лести и полной готовности к услугам, а когда сами в чем-нибудь нуждаются, тогда так и льнут к человеку, без стеснения делая вид, будто с ним близки, но чуть добьются своего, они опять с ним чужие.
– Это очень верно подмечено.
– Значит, за всю свою жизнь они ни разу ни с кем не бывали друзьями; они вечно либо господствуют, либо находятся в рабстве: тираническая натура никогда не отведывала ни свободы, ни подлинной дружбы.
– Конечно.
– Разве не правильно было бы назвать таких людей не заслуживающими доверия?
– Как же иначе!
– Да и в высшей степени несправедливыми, если в нашей беседе мы правильно сделали раньше вывод относительно того, в чем заключается справедливость.
– Конечно, мы сделали его правильно.
– Итак, о крайне дурном человеке давай мы в общих чертах скажем так: это человек, который и наяву таков, как в тех сновидениях, что мы разбирали.
– Совершенно верно.
– А таким становится тот, кто при своих природных тиранических склонностях достигает единоличной власти, и, чем дольше он обладает такой властью, тем более он становится таким.
– Это уж обязательно, – сказал Главкон, в свою очередь вступая в беседу.
Тираническая душа несчастна
– Так вот, – сказал я, – разве не окажется самым несчастным человеком тот, кто является отъявленным негодяем? И чем дальше и больше была бы в его руках власть, тем больше и на более долгий срок он был таким в действительности, хотя большинство представляет это себе по-разному.
– Это необходимо обстоит именно так, – ответил Главкон.
– А также и в отношении сходства: человек тиранический соответствует тиранически управляемому государству, а демократ – государству демократическому. И в остальных случаях не то же ли самое?
– Как же иначе?
– И как государство относится к государству в смысле добродетели и благополучия, так и человек относится к человеку?
– Не иначе.
– А как в смысле добродетели относится государство с тираническим строем к государству, управляемому царем, которое мы разбирали раньше?
– Они совершенно противоположны друг другу: одно из них – самое благородное, другое – самое низкое.
– Я не стану спрашивать, какое из них ты считаешь каким, – это и без того ясно. Но в смысле процветания или, наоборот, бедности ты так же решаешь или иначе? Нас не должно поражать зрелище тирана, отдельно взятого или окруженного немногочисленной свитой, нам надо рассмотреть все государство в целом, войти в него, во все вникнуть и, присмотревшись, уже тогда высказывать о нем свое мнение.
– Твое требование правильно. Однако всякому ясно, что нет более жалкого государства, чем управляемое тиранически, и более благополучного, чем то, в котором правят цари.
– А если и применительно к отдельным людям я потребовал бы того же самого, разве мое требование не было бы правильным? Я считаю, что о них может судить лишь тот, кто способен рассматривать человека, вникая мысленно в его нрав, а не глядеть, как дети, только на внешность и поражаться всему тому, что у тиранов придумывается для представительства, чтобы произвести впечатление на окружающих: надо уметь в этом разбираться. Мне думается, всем нам следовало бы прислушаться к отзывам того, кто действительно имел возможность составить себе суждение, то есть кто проживал бы в одном доме с тираном, наблюдал бы его в быту и его отношение к членам семьи, тогда тиран предстал бы перед нами в наиболее обнаженном виде, без этих пышных одеяний, словно для постановки трагедии. То же самое и когда положение в государстве принимает опасный оборот: кто наблюдал все это, пусть бы сообщил нам, как обстоит у тирана дело в смысле благополучия либо несчастья сравнительно с остальными людьми.
– И это твое требование было бы в высшей степени правильным.
– Хочешь, мы предположим, что принадлежим к числу тех, кто может так судить, кто уже встретился с подобного рода людьми? Тогда у нас было бы кому отвечать на наши вопросы.
– Конечно, хочу.
– Ну так подойди к рассмотрению этого вопроса вот каким образом: припомни, в чем сходство между государством и отдельным человеком, и по очереди бери ту или иную черту, указывая, каково при этом состояние того и другого.
– Но с чего начать?
– Прежде всего, если говорить о государстве: свободным или рабским ты назовешь государство с тираническим строем?
– Как нельзя более рабским.
– Однако ж ты видишь, что там есть господа и свободные люди.
– Да, вижу, но их совсем мало, а все государство в целом, да и самое в нем порядочное находится в позорном и бедственном рабстве.
– Раз отдельный человек подобен государству, то и в нем необходимо должен быть тот же порядок: душа его преисполнена рабством и низостью, те же ее части, которые были наиболее порядочными, находятся в подчинении, а господствует лишь малая ее часть, самая порочная и неистовая.
– Это неизбежно.
– Что же, назовешь ли ты такую душу рабской или свободной?
– Я-то назову ее рабской.
– А ведь рабское и тиранически управляемое государство всего менее делает то, что хочет.
– Конечно.
– Значит, и тиранически управляемая душа всего менее будет делать что ей вздумается, если говорить о душе в целом. Всегда подстрекаемая и насилуемая яростным слепнем, она будет полна смятения и раскаяния.
– Несомненно.
– Богатым или бедным бывает по необходимости тиранически управляемое государство?
– Бедным.
– Значит, и тиранически управляемой душе приходится неизбежно быть всегда бедной и неудовлетворенной.
– Да, это так.
– Что же? Разве такое государство и такой человек не преисполнены неизбежно страха?
– И даже очень.
– Где еще, в каком государстве, по-твоему, больше горя, стонов, плача, страданий?
– Нигде.
– А думаешь ли ты, что всего этого больше у кого-нибудь другого, чем у человека тиранического, неистовствующего из-за своих вожделений и страстей?
– Как можно?
– Глядя на все это и тому подобное, я думаю, ты решил, что такое государство – самое жалкое из государств?
– А разве это неверно? – спросил Главкон.
– Даже очень верно, – ответил я. – Но что ты скажешь о человеке с тираническими наклонностями, если заметишь в нем то же самое?
– Он много несчастливее всех остальных.
– Вот это ты уже говоришь неверно.
– Как так?
– Я думаю, что вовсе не он всех несчастнее.
– А кто же?
– Еще несчастнее его покажется тебе, пожалуй, вот какой человек…
– Какой?
– Да тот, кому при его тиранических наклонностях не удастся прожить весь свой век частным лицом, раз уж его постигнет такая беда, что какое-нибудь стечение обстоятельств позволит ему стать тираном.
– Из того, о чем у нас раньше шла речь, я заключаю, что ты прав.
– Да, но в таких вопросах нельзя довольствоваться общими соображениями, а нужно таким же способом, как раньше, исследовать все досконально. Ведь тут исследование касается самого главного – хорошей и дурной жизни.
– Совершенно верно.
– Посмотри же, дело ли я говорю. При рассмотрении этого вопроса надо, по-моему, исходить из следующего…
– Из чего именно?
– Да из того, в каком положении находится любой из богатых граждан, владелец многих рабов. Эти люди очень похожи на тиранов тем, что им подвластны многие: тут разница только в том, что тирану подвластно больше народа.
– Да, в этом вся разница.
– Как ты знаешь, такие люди живут спокойно и не боятся своей челяди.
– С чего же им бояться?
– Да не с чего. Но понимаешь ли ты, что этому причиной?
– Да то, что любому из частных лиц приходит на помощь все государство.
– Вот именно. Ну а если кто из богов возьмет такого человека, имеющего пятьдесят или больше рабов, и перенесет его в пустыню вместе с женой, детьми, челядью и со всем имуществом – туда, где не найдется свободнорожденных людей, чтобы оказать ему помощь, – сколько бы у него, по-твоему, возникло разных опасений, страхов за себя, за детей и за жену, как бы их всех не погубила челядь?
– По-моему, он всегда был бы в страхе.
– Разве не стал бы он заискивать кое перед кем из своих рабов, не давал бы разные обещания, не начал бы отпускать их на волю без всякой надобности? Он сам оказался бы льстецом у своей прислуги.
– Это для него неизбежно, иначе он погибнет.
– Ну а если вокруг него бог поселит множество соседей, однако таких, что они не выносят притязаний человека на господство, и если уж им подвернется такой человек, карают его крайними мерами?
– Тогда он и вовсе попадет в беду, раз его кругом сторожат одни лишь враги.
– А разве не в такой тюрьме сидит тот тиран, чью натуру мы разбирали? Ведь он полон множества разных страстей и страхов; со своей алчной душой только он один во всем государстве не смеет ни выехать куда-либо, ни пойти взглянуть на то, до чего охотники все свободнорожденные люди; большей частью он, словно женщина, живет затворником в своем доме и завидует остальным гражданам, когда кто-нибудь уезжает в чужие земли и может увидеть что-то хорошее.
