Квинт Флакк - Сочинения
Пусть же каждый прием соблюдает пристойное место!
Впрочем, порой говорит и комедия голосом звучным,
Если Хремет, разъярясь, величавые сыплет проклятья, —
Как и в трагедии речь становится скромной и жалкой,
Если Телеф и Пелей, нищетой и изгнаньем томимы,
Вдруг позабудут напыщенный слог и слова в три обхвата,
Думая лишь об одном — чтобы зрителя жалобой тронуть.
Мало стихам красоты — пускай в них будет услада,
100 Пусть увлекают они за собой наши лучшие чувства!
Лица людей смеются с смеющимся, с плачущим плачут, —
Сам ты должен страдать, чтобы люди тебе сострадали,
Только тогда твои злоключения вызовут слезы,
Будь ты Телеф иль Пелей. А начнешь болтать как попало, —
Я посмеюсь, а то и засну. Печальные лица
С грустною речью в ладу, сердитые — с гневною речью,
Лица веселые — с шуткой, а строгие — с важным уроком.
Так уж устроены мы: на любое стеченье событий
В нас сперва отвечает душа — удовольствием, гневом
110 Или тоской, что гнетет до земли и сжимает нам горло, —
А уж потом движенья души выливаются в слово.
Если же речи лица несогласны с его положеньем,
Весь народ начнет хохотать — и всадник и пеший.
Разница будет всегда: говорят ли герои, иль боги,
Или маститый старик, или юноша свежий и пылкий,
Властная мать семьи иль всегда хлопотливая няня,
Вечный скиталец — купец, или пахарь зеленого поля,
Иль ассириец, иль колх, иль фиванец, иль Аргоса житель.
Следуй преданью, поэт, а в выдумках будь согласован!
120 Если выводишь ты нам Ахилла, покрытого славой,
Пусть он будет гневлив, непреклонен, стремителен, пылок,
Пусть отвергает закон и на все посягает оружьем;
Будет Медея мятежна и зла, будет Ино печальна,
Ио — скиталица, мрачен Орест, Иксион — вероломен.
Если же новый предмет ты выводишь на сцену и хочешь
Новый характер создать, — да будет он выдержан строго,
Верным себе оставаясь от первой строки до последней.
Впрочем, трудно сказать по-своему общее: лучше
Песнь о Троянской войне сумеешь представить ты в лицах,
130 Нежели то, о чем до тебя никто и не слышал.
Общее это добро ты сможешь присвоить по праву,
Если не будешь ты с ним брести по протоптанной тропке,
Словом в слово долбя, как усердный толмач-переводчик,
Но и не станешь блуждать подражателем вольным, покуда
Не заберешься в тупик, где ни стыд, ни закон не подмога.
Не начинай, например, как древний киклический автор:
«Участь Приама пою и деянья войны знаменитой».
Что хорошего будет тебе от таких обещаний?
Будет рожать гора, а родится смешная на свет мышь.
140 Право, разумнее тот, кто слов не бросает на ветер:
«Муза, поведай о муже, который по взятии Трои
Многих людей города посетил и обычаи видел»,
Он не из пламени дым, а из дыма светлую ясность
Хочет извлечь, чтобы в ней явить небывалых чудовищ,
Как Антифат, циклоп Полифем и Сцилла с Харибдой.
Он Диомедов возврат не начнет с Мелеагровой смерти,
Он для Троянской войны не вспомнит про Ледины яйца,
Сразу он к делу спешит, бросая нас в гущу событий,
Словно мы знаем уже обо всем, что до этого было.
150 Все, что блеска рассказу не даст, он оставит в покое —
И, наконец, сочетает он так свою выдумку с правдой
Чтобы началу конец отвечал, а им — середина
Слушай, чего от тебя и я и народ мой желаем,
Если ты хочешь, чтоб зритель сидел, не дыша, наготове
Хлопать, как только актер под занавес: «Хлопайте!» — скажет.
Должен представить ты нам все возрасты в облике верном
Для переменчивых лет приискав подходящие краски.
Мальчик, который едва говорить и ходить научился,
Любит больше всего возиться среди однолетков,
160 То он смеется, то в плач, что ни час, то с новою блажью.
Юноша с первым пушком на щеках, избавясь от дядьки,
Рад и псам, и коням, и зелени Марсова поля,
К злому податлив, как воск, а добрых советов не слышит,
Думать не хочет о пользе своей, тратит деньги без счету,
Самоуверен, страстями горит, что разлюбит, то бросит.
Зрелый муж на иное свои направляет заботы —
Ищет богатств, полезных друзей, блистательной службы,
Остерегается ложных шагов и лишних усилий.
Старца со всех сторон обступают одни беспокойства —
170 Все-то он ищет, а то, что найдет, для него бесполезно,
Все свои дела он ведет боязливо и вяло,
Медлит решенье принять, мечтает пожить да подумать,
Вечно ворчит и брюзжит, выхваляет минувшие годы,
Ранние годы свои, а юных бранит и порочит.
Много приносят добра человеку бегущие годы,
Много уносят с собой; так пусть стариковские роли
Не поручают юнцу, а взрослые роли — мальчишке:
Каждый должен иметь соответственный возрасту облик.
Действие мы или видим на сцене, иль слышим в рассказе,
180 То, что дошло через слух, всегда волнует слабее,
Нежели то, что зорким глазам предстает необманно
И достигает души без помощи слов посторонних.
Тем не менее ты не все выноси на подмостки,
Многое из виду скрой и речистым доверь очевидцам.
Пусть малюток детей не при всех убивает Медея,
Пусть нечестивый Атрей человечьего мяса не варит,
Пусть не становится Кадм змеею, а птицею — Прокна:
Видя подобное, я скажу с отвращеньем: «Не верю!»
Действий в пьесе должно быть пять: ни меньше, ни больше,
190 Ежели хочет она с успехом держаться на сцене.
Бог не должен сходить для развязки узлов пустяковых,
И в разговоре троим обойтись без четвертого можно.
Хору бывает своя поручена роль, как актеру:
Пусть же с нее не сбивается он, и поет между действий
То, что к делу идет и к общей направлено цели.
Дело хора — давать советы достойным героям,
В буйных обуздывать гнев, а в робких воспитывать бодрость.
Дело хора — хвалить небогатый стол селянина,
И справедливый закон, и мир на открытых дорогах;
200 Дело хора — тайны хранить и бессмертным молиться,
Чтобы удача к смиренным пришла и ушла от надменных.
Флейта была не всегда, как теперь, окована медью,
Спорить с трубой не могла, и отверстий имела немного;
Вторила хору она, и силы в ней было довольно,
Чтоб оглашать дуновеньем ряды не слишком густые,
Где собирался народ, еще малочисленный, скромный,
Знающий цену труду, известный строгостью нравов.
Только когда рубежи раздвинул народ-победитель,
Город обнес просторной стеной, и под праздник без страха
210 Начал с утра вином ублажать хранителя-бога,
Стала являться в ладах и напевах сугубая вольность:
Что в них мог понимать досужий невежда-крестьянин,
Сев, как мужик средь мужей, с горожанами чуткими рядом?!
Тут-то к былой простоте прибавились резвость и роскошь,
И зашагал по помосту флейтист, волоча одеянье;
Тут и у строгих струн явилися новые звуки;
Тут и слова налились красноречьем, дотоль небывалым,
Так что с этой поры и хор, как вещун и советник,
Стал в песнопеньях своих темней, чем дельфийский оракул.
220 А трагедийный поэт, за козла состязаясь в театре,
Стал заголять сатиров лихих, деревенскою шуткой
Неколебимую строгость смягчив, — и все потому, что
Были приманки нужны и новинки, которые любит
Зритель, после священных пиров и пьяный и буйный.
Впрочем, даже самих сатиров, насмешников едких,
Так надлежит представлять, так смешивать важность и легкость,
Чтобы герой или бог, являясь меж ними на сцене,
Где он за час до того блистал в багрянице и злате,
Не опускался в своих речах до убогих притонов
230 И не витал в облаках, не чуя земли под ногами
Легких стихов болтовни трагедия будет гнушаться —
Взоры потупив, она проскользнет меж резвых сатиров
Словно под праздничный день матрона в обрядовой пляске.
Я бы, Пизоны, не стал писать в сатировских драмах
Только простые слова, в которых ни веса, ни блеска.
Я бы не стал избегать трагических красок настолько,
Чтобы нельзя уже было понять, говорит ли плутовка
Пифия, дерзкой рукой у Симона выудив деньги,
Или же верный Силен, кормилец и страж Диониса.
240 Я б из обычнейших слов сложил небывалую песню,
Так, чтоб казалась легка, но чтоб всякий потел да пыхтел бы,
Взявшись такую сложить: великую силу и важность
Можно и скромным словам придать расстановкой и связью.
Фавнам, покинувшим лес, поверьте, совсем не пристало
Так изъясняться, как тем, кто вырос на улицах Рима:
То услаждая себя стишком слащавым и звонким,
То громыхая в ушах похабною грязною бранью.
То и другое претит тому, у кого за душою
Званье, и род, и доход; и он в похвале не сойдется
250 С тем, кто привычен жевать горох да лузгать орехи.
