Генрих Сузо - Книга Вечной Премудрости
Господи, вспомни о всей той любви, которую получил Ты от Нее во дни детства Своего, когда, сидя у Нее на коленях, Ты трогательно и мило улыбался, глядя на Нее Своими сияющими глазами, и в непостижимой благосклонности и любви, испытываемой Тобою к Ней более, чем ко всем другим творениям, обнимал Ее Своими детскими ручонками. Вспомни также и о великих страданиях, которые под Крестом материнское сердце Ее, плача, разделяло с Тобою, когда Она лицезрела Тебя в смертной нужде, и сердце и душа в глубокой печали и тоске многократно умирали в Ней. Вспомни это ради того, чтобы милостью Ее дать мне возможность преодолеть все препятствия для того, чтобы удостоиться Твоей благодати и впредь не терять ее.
Глава 17
О несказанных сердечных муках Матери Божьей[371]
Кто даст очам моим вместо букв такое множество слез, чтобы, плача ясными слезами, смог я описать преисполненную страданиями невыразимо глубокую печаль любезной Госпожи нашей? Пречистая Госпожа, благородная Царица неба и земли, омочи каменное сердце мое горючими слезами, которыми исходила ты под ужасным Крестом пред лицом горьких мук любезного Чада своего, дабы сердце это смягчилось и смогло бы постигнуть тебя, ибо страдания сердечные таковы, что никому не дано познать их правильно кроме того, кто сам их испытывает. Ах, несравненная Госпожа, коснись же сердца моего печальными словами своими, скажи кратко и понятливо – лишь для вразумления одного меня, – что было на сердце твоем и как вела ты себя под Крестом, когда лицезрела возлюбленное Чадо свое, прекрасную Вечную Премудрость, столь жестоко умирающим!
ОТВЕТ: Ты должен воспринимать это с горечью и в глубокой тоске. Ибо хотя ныне я и свободна от всех страданий, тогда это было совсем не так.
Не успела я встать под Крестом, как сразу почувствовала огромное, невыразимое страдание, особенно на том месте, с которого я видела, как Чадо мое избивали, хлестали и истязали, и тогда силы покинули меня. И так провожала я Сына своего возлюбленного до самого Креста. Если же ты спрашиваешь, что было на сердце у меня и как вела я себя там, слышу я тебя и отвечу, как могу, ибо никакому сердцу из когда-либо рожденных не дано постичь это вполне. Смотри, всякое страдание сердечное, когда-либо овладевавшее человеком – что капля против моря перед лицом тех безмерных страданий, которые чувствовало материнское сердце мое. Заметь, чем любезнее нам возлюбленный, чем богоподобнее и милее он нам, тем непереносимее для нас смерть его. Ах, разве рождалось когда-либо в мире сем что-либо более дорогое, более достойнее любви, чем единственное возлюбленное Чадо мое, в Котором было для меня все, что только может предложить эта земля? Сама я словно бы умерла и жила в Нем одном. И когда умерщвлено было возлюбленное Чадо мое, я умерла совершенно. Как было неповторимо и более всех достойно любви единственное Чадо мое, так неповторима и более чем любое другое когда-либо известное страдание преисполнена страданием была и боль моя по Единственному. Прекрасный и совершенный человеческий облик Его давал радость взору моему, досточестная божественность Его наполняла очи мои восхищением. Думать о Нем было радостью для сердца моего, говорить о Нем приносило мне удовольствие, слушать дружеские слова Его для души моей было подобно звучанию струнному. Он был образец сердцу моему, блаженством души моей. Небо и землю и все, что они обнимают, имела я в Его присутствии. Ах, что это было за зрелище, когда увидела я пред собою Возлюбленного своего висящим на Кресте в смертной нужде! Что за вид для очей моих! Как умерло тогда во мне сердце мое, омертвело сознание мое! Покинули меня силы и все чувства мои. Я смотрела и ничем не могла помочь возлюбленному Чаду моему. Огляделась я вокруг и увидела тех, кто так ужасно мучил Чадо мое. Сколь тесной показалась мне тогда вся земля! Я ничего не чувствовала, не могла вымолвить ни единого слова, силы мои совсем оставили меня. И когда снова пришла я в себя, то стала подавленным голосом произносить такие причитания, обращенные к Чаду моему: «Ах, Чадо, Чадо мое, преисполненное радостей зерцало сердца моего, глядя в которое, так часто преисполнялась я весельем, вижу я Тебя теперь таким страждущим пред взором своим! Ах, оплот мой, ценнее всего этого мира, Матерь моя, Отец мой, все, что может измыслить сердце мое, отнимают у меня вместе с Тобою! Кому доверишь Ты после кончины Своей беспомощную Матерь Свою? О, Чадо, если бы только позволили мне умереть вместо Тебя, претерпеть вместо Тебя эту горькую кончину! Ах, скорбь Матери, лишающейся возлюбленного Чада своего, ведь лишаюсь я всей своей радости, всей любви, всего утешения! Ах, смерть желанная, почему щадишь ты меня? Возьми, возьми вместе с Сыном и бедную Матерь, жизнь которой сделалась горше смерти. Ибо вижу я умирающим Того, кого любит душа моя. Ах, Чадо, Чадо возлюбленное!».
Смотри, когда предалась я так плачу моему, утешило меня Чадо мое, преисполненное благ, и помимо прочего сказало вот что: по-другому люди спастись не смогут; и на третий день хотел Он воскреснуть и явиться мне и ученикам Своим. «Госпожа, оставь плач свой, – сказал Он, – не рыдай более, любезная Матерь. Вовеки Я не покину тебя». И когда Чадо мое утешало меня столь благостно и поручало меня ученику Своему возлюбленному, также стоявшему рядом и преисполненному страдания, то слова эти наполнили болью и печалью сердце мое, словно пронзенное острым мечом, и даже жестокосердные люди, стоявшие вокруг, преисполнились вместе со мной великим состраданием. И воздела я руки, и подняла вверх ладони, и хотела полная сердечного горя обнять любезное Чадо свое, но не смогла сделать этого. Охватило меня горе, и падала я ниц под Крестом и затихала, и даже не помню, сколько раз это было. И когда вновь пришла я в себя, то не в силах была сделать большего, чем поцеловать Кровь, струившуюся из ран Сына моего, и она окрасила красным ланиты и уста мои.
СЛУЖИТЕЛЬ: О, непостижимое Благо! Сколь безмерны муки Твои и нужда Твоя! К чему должен обратиться я, на что направить взор свой? Когда взираю я на прекрасную Премудрость, то вижу нужду, повергающую дух мой. Господа моего снаружи подвергают хуле, а изнутри донимает Его страх смертельный. Жилы Его напряжены, Кровь истекает. Вид ужаса и горя, смерть, лишенная любви и поддержки. И когда обращаю я взор свой на пречистую Матерь, то вижу сердце ее, словно пронзенное тысячью мечей, светлую душу ее, изможденную страданием. Такого печального облика никогда не видели; такого плача материнского никогда не слышали. Слабая плоть ее повержена страданием, прекрасный облик ее окрасился Кровью умирающего. О, страдание непревзойденное; о, нужда не-превозмогаемая! Муки ее – это страдания несчастной Матери, горюющей о безвинной кончине возлюбленного Чада своего, смерть Которого причиняет ей боль большую, чем могла бы причинить собственная смерть. И Он взирает на нее и утешает ее благостно, а она, полная страдания, простирает руки свои к Нему и в страдании своем желает принять смерть вместо Него. Ах, кому из двух тягостнее, кто из них больше страдает? Страдание каждого столь непостижимо, что подобного ему не сыскать. Ах, сердце материнское; ах, любезная мягкость женская! Как смогло материнское сердце твое вынести эти немыслимые страдания? Да будет благословенно это верное сердце, против страданий которого все, о чем когда-либо говорили и писали как о страдании, есть всего лишь сон пред лицом истины.
Благословенна ты, заря восходящая, превыше всех творений; благословен неувядающий розовый цветник прекрасного облика твоего, украшенный рубиново-алой кровью Вечной Премудрости!
Ах, чудесный облик прекрасной Премудрости, умираешь Ты! Прекрасная Плоть, подвесили Тебя! Увы и ах! Пречистая Кровь, стекаешь Ты горячими струями на Матерь, родившую Тебя! Вы все, матери, да отзовется в вас это страдание. Вы все, чистые души, да наполнятся сердца ваши этой розово-алой пречистой Кровью, орошающей пресветлую Матерь. Глядите, вы все, вынесшие тяжкие страдания: с этой болью не сравнится никакая другая. Неудивительно, что сердца наши преисполнились плача и сострадания, и была нужда такой великой, что твердые камни раскалывались, земля сотрясалась, солнце померкло, когда страдали они вместе с Творцом.
Глава 18
О внутренних страданиях Спасителя, когда висел Он на Кресте
СЛУЖИТЕЛЬ: Чем глубже, о, Вечная Премудрость, погружаешься в безмерные страдания Твои, тем бездоннее они. Мучения Твои велики были уже под Крестом, еще большими были они на Кресте, когда объяли они внешние силы Твои, испытавшие в час тот горькую боль смерти. Ах, любезный Господи, а что было с внутренним человеком Твоим, с благородной душой Твоей? Ощущал ли Ты некоторое утешение и благость, как иные мученики, что позволило стойко переносить предназначенные Тебе ужасные страдания, и когда они оставили Тебя?
ВЕЧНАЯ ПРЕМУДРОСТЬ: Слушай о муках превыше всех мук, о которых ты когда-либо слышал. Даже если душа Моя в высших своих способностях созерцания и вкушения пресветлого Божества и пребывала, как сейчас, во славе, то низшие силы внутреннего и внешнего человека оставались сами по себе и погрузились в глубины непостижимой горечи безутешных страданий, прежде никем не пережитых. Ах, слушай: когда висел Я беспомощный и покинутый на Кресте, и Кровь истекала из ран Моих, и очи были полны слез, и руки распластаны, и жилы всех моих членов вздулись в смертельных мучениях, то возопил в беспомощности Своей ужасным гласом к Отцу Своему: «Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил?»[372]. Но при этом воля Моя была связана с Его волей в единое целое в вечном порядке. Смотри, когда истекла кровь Моя, и все силы покинули Меня, то стала мучить Меня в предсмертных муках Моих жестокая жажда. Но еще сильнее жаждал Я спасения всех людей! И тогда поднесли к пересохшим устам Моим желчь и уксус. И когда исполнил Я спасение человеков, сказал Я: «Consummatum est!»[373]. Я был совершенно послушен Отцу Своему даже до смерти[374], и предал дух Свой в руки Его, говоря: «In manus tuas etc.»
