Лукиан - Лукиан Самосатский. Сочинения
Трифена. Нет, клянусь Афродитой, я бы не пришла, если бы мне сказали, что меня берут для того, чтобы огорчить другую, и вдобавок Филематию, погребальный горшок! Но я ухожу, так как петух пропел уже в третий раз.
4. Хармид. Не торопись уж так, Трифена. Ведь если правда все то, что ты говоришь о Филематии, — про накладные волосы, что она красит их, и про белые пятна, то я не могу больше видеть ее.
Трифена. Спроси мать, если она когда-нибудь купалась с ней; а о годах тебе дед твой мог бы порассказать, если он еще жив.
Хармид. Ну если она, действительно, такова, так пусть же исчезнет препятствие между нами; обнимемся, будем целовать друг друга и проведем ночь по-настоящему! А Филематия пусть себе живет на здоровье!
12 Иоэсса, Питиада и Лисий
1. Иоэсса. Что за гордеца ты разыгрываешь передо мной, Лисий? Как это хорошо с твоей стороны! Ведь я ни разу еще не требовала у тебя денег, а сама, если ты приходил, никогда перед тобой не закрывала дверей, говоря, что у меня кто-нибудь другой, и никогда я не заставляла тебя обманывать отца или обкрадывать мать, чтобы только принести мне какой-нибудь подарок, как другие делают; но с самого начала принимала тебя даром, без вознаграждения. Ты знаешь, сколько любовников я отослала: Теокла, который теперь притан, судовладельца Пасиона и твоего сверстника Мелисса, хотя у него недавно умер отец, и он сам хозяин всего имущества.
Ты был мой единственный Фаон, и я не глядела ни на кого другого и не допускала к себе никого, кроме тебя. Я думала, неразумная, что все, в чем ты клялся, было правдой! И поэтому я была тебе предана и скромна, как Пенелопа, несмотря на крики моей матери и ее жалобы подругам. А ты, как только понял, что я в твоих руках, потому что таю перед тобой, — ты стал заигрывать с Ликеной на моих глазах, чтобы огорчить меня, а недавно, лежа подле меня, стал расхваливать арфистку Магидию. Вот и вчера, когда вы устроили пирушку, — Трасон, ты и Дифил, — была также флейтистка Кимбалия и Пираллида, мой враг. А ты, зная это, — ты Кимбалию поцеловал пять раз, что меня еще не так задело: целуя подобную женщину, ты себя унизил. Сколько раз ты кивал Пираллиде и, каждый раз как пил, показывал ей потихоньку чашу, а отдавая ее слуге, шептал ему на ухо, чтобы он не наливал никому другому, если не захочет Пираллида! И, наконец, надкусив яблоко, когда увидел, что Дифил не обращает внимания, — он болтал с Трасоном, — ты слегка наклонился вперед и метко пустил яблоко ей в грудь, даже не стараясь сделать это незаметно для меня. А она, поцеловав, опустила яблоко под пояс между грудей.
2. Скажи, для чего ты это делаешь? Чем я тебя в большом или малом обидела или огорчила? Разве я глядела на кого-нибудь другого? Разве не для тебя одного я живу? Нетрудное дело, Лисий, огорчать несчастную, беспомощную женщину, которая без ума от тебя! Но ведь есть еще богиня Адрастея, и она видит все это. Может быть, и ты когда-нибудь почувствуешь горе, услышав про меня, что я умерла, задушив себя веревкой или бросившись в колодец головой вниз, или придумала еще какой-нибудь другой род смерти, чтобы больше не сердить тебя, попадаясь на глаза. Ты можешь тогда торжествовать, как будто сделал большое и славное дело. Что же ты смотришь на меня исподлобья, стиснув зубы? Ведь если ты в чем-нибудь упрекаешь меня — скажи: пусть нас рассудит Питиада. Что это? Ты уходишь, оставляя меня даже без ответа? Видишь, Питиада, что я переношу от Лисия!
Питиада. Какая жестокость! Не быть тронутым даже ее слезами! Да это камень, а не человек! Но, впрочем, если говорить правду, ты сама, Иоэсса, испортила его, чрезмерно любя его и слишком обнаруживая это. Не следовало так много за ним ухаживать. Потому что, кто это замечает, тот сейчас же возгордится. Перестань же плакать, несчастная, и, если хочешь меня послушаться, раз или два захлопни дверь перед ним, когда он придет к тебе. И ты увидишь, что он снова сильно воспламенится и будет, в свою очередь, без ума от тебя.
Иоэсса. Да замолчи ты, перестань! Чтобы я отказала Лисию! Только бы он сам не покинул меня раньше!
Питиада. Но он опять возвращается. Иоэсса. Ты погубила нас, Питиада: может быть, он услышал, как ты сказала "захлопни дверь".
3. Лисий. Я вернулся не ради нее, Питиада, — я не стану и смотреть на такую женщину, — но ради тебя, чтобы ты не ожидала меня и не говорила: "Лисий безжалостен".
Питиада. Но я именно это и говорю, Лисий.
Лисий. Ты, значит, сама хочешь, Питиада, чтобы я терпел эту Иоэссу, которая в слезах разливается теперь, а как-то недавно я сам ее, изменницу, застал спящей вместе с другим юношей.
Питиада. Лисий! Ведь, в конце концов, она же гетера! Но когда ты, говоришь, застал их вместе?
Лисий. Примерно дней шесть тому назад… да, клянусь Зевсом, это было ровно шесть дней тому назад — во второй день этого месяца, а сегодня ведь седьмой. Отец, зная, что я издавна люблю эту добрую девушку, запер меня, запретив привратнику открывать мне дверь. Но так как я не мог вытерпеть, чтобы не провести ночи с ней, то я приказал Дромону стать, согнувшись, у стены двора, там, где она пониже, и подставить мне свою спину, чтобы таким образом я мог легко влезть. Что же тут долго рассказывать? Я перелез через стену, пришел сюда, нашел ворота тщательно запертыми, потому что дело было среди ночи. Я, стало быть, не постучал, но тихонько приподнял дверь, — я уже не раз это делал и раньше, — и, сняв ее с петель, бесшумно вошел. Все спали. Тогда, ощупью идя вдоль стены, я стал у постели…
4. Иоэсса. Договаривай! О, Деметра, я умираю от тревоги!
Лисий. Когда же я заметил не одно дыхание, — сначала подумал, что с ней спит Лида. Но это было не так, Питиада, так как, ощупывая рукой, я нашел, что то был кто-то без бороды, очень юный, остриженный догола и надушенный. Когда я это заметил, то, приди я с мечом, не стал бы колебаться, знайте это хорошо! Что же вы смеетесь, Питиада? Разве этот рассказ вам кажется смешным?
Иоэсса. Так тебя это огорчило, Лисий? Да ведь это же сама Питиада со мной спала!
Питиада. Не говори ему, Иоэсса.
Иоэсса. Почему же не сказать? Это была Питиада, дорогой мой, которую я позвала, чтобы спать с ней вместе. Мне было так грустно, что тебя нет со мной.
5. Лисий. Как, Питиада — тот остриженный догола? Значит, через шесть дней она отрастила себе такие волосы?
Иоэсса. Она обрилась после болезни, Лисий, потому что у нее падали волосы. А теперь она носит парик. Покажи, Питиада, покажи, как это делается, убеди его. Смотри, вот юноша-прелюбодей, к которому ты меня ревновал!
Лисий. Не следовало, значит, Иоэсса, ревновать, даже когда я ощупывал его рукой?
Иоэсса. Так, значит, ты уже убедился! А не хочешь ли, чтобы теперь я тебя огорчила в отместку? Я имею полное право теперь сердиться, в свою очередь.
Лисий. Ни в каком случае! Лучше будем пить теперь, и Питиада вместе с нами: ведь она заслужила участие в пирушке.
Иоэсса. Она будет. Но что я перенесла из-за тебя, Питиада, благороднейший из юношей!
Питиада. Но зато я же вас и примирила, — так что не сердись на меня. Только вот что, Лисий: смотри не говори никому про мои волосы!
13 Леонтих, Хенид и Гимнида
1. Леонтих. А как в сражении с галатами, расскажи-ка, Хенид, как я летел впереди других всадников на белом коне и как галаты, хоть и храбрые они люди, а дрогнули, едва меня увидели, так что никто из них не устоял. Тогда я, пустив копье, пронзил начальника конницы галатов вместе с лошадью, а на остальных, которые еще держались, — некоторые оставались, расстроив фалангу и построившись четырехугольником, — на этих я устремился, сжимая в руке меч, со всем воодушевлением и опрокинул натиском коня, наверно, человек семь, стоявших впереди; потом я ударил мечом одного из начальников отряда и рассек ему надвое голову вместе со шлемом. Тут-то и вы, Хенид, немного спустя появились, когда враги уже бежали.
2. Хенид. А разве ты не показал себя блистательно, Леонтих, в Пафлагонии, в единоборстве с сатрапом?
Леонтих. Хорошо, что ты припомнил это дело, выполненное не без доблести. Ведь этот сатрап был человек громадного роста и считался превосходным бойцом. Презирая греческое войско, он выступил на середину и крикнул клич, не захочет ли кто-нибудь вступить с ним в поединок. Ну, никто не двинулся с места, ни лохаги, ни таксиархи, ни даже сам предводитель, хоть он и был человек нетрусливый. Нами командовал этолиец Аристехм, превосходно владевший копьем, а я еще был только хилиархом. И все-таки у меня хватило смелости, я вырвался от товарищей, которые меня удерживали из страха за меня, видя этого громадного, страшного варвара, сверкающего золоченым оружием, потрясающего султаном и копьем.
Хенид. Я боялся тогда за тебя, Леонтих Львиное Сердце, и ты знаешь, что я удерживал тебя, прося не подвергаться опасности. Нестерпима жизнь для меня, если бы ты умер!
3. Леонтих. Но я набрался храбрости и выступил на середину, вооруженный не хуже пафлагонца, потому что и я был весь раззолоченный, так что тотчас же крик поднялся и у нас, и у варваров. Они тоже меня узнали, как только увидели, особенно по щиту, нащечникам и султану. Скажи, Хенид, с кем меня тогда сравнивали?
