Публий Назон - Метаморфозы

        Тескел сказал и готов был рукой роковое оружье

        Бросить, но так и застыл изваяньем из мрамора Ампик,

        Тотчас стоявший за ним, на полную доблестным духом

185 Грудь Линкида с мечом устремился, но в этом движенье

        Окоченела рука, ни вперед, ни назад не движима.

        Тотчас Нилей, что солгал, семиречным будто бы Нилом,

        Он порожден, на щите обозначивший семь его устий, —

        Часть из них серебром, другую же золотом, — молвил:

190 «Вот полюбуйся, Персей, на источники нашего рода!

        К манам немым унесешь утешенье немалое в смерти,

        Пав от такого, как я!» Но часть последняя речи

        Вдруг прервалась, и мнится, что рот, вполовину открытый,

        Хочет еще говорить, но слова не находят дороги.

195 «От малодушия вы, а совсем не от мощи Горгоны

        Остолбенели! — бранит их Эрикс. — Накинемся вместе,

        Наземь повергнем юнца с его чародейным оружьем!»

        Кинуться был он готов; но землею задержаны стопы, —

        Вооруженный стоит из камня недвижного образ.

200 Кару те все понесли по заслугам. Но воин Персея

        Был там один, Аконтей; пока за Персея сражался,

        Лик он Горгоны узрел и в камень тотчас обратился.

        Астиагей же его, за живого сочтя, ударяет

        Длинным мечом. Засвистел его меч пронзительным свистом,

205 Астиагей изумлен, — но принял он ту же природу,

        Мраморным став, и лицо выраженье хранит изумленья.

        Долгое дело — мужей имена из простого народа

        Перечислять. Их двести всего после боя осталось, —

        Остолбенев, все двести стоят: увидали Горгону!

210 Тут лишь Финей пожалел наконец о неправедной битве, —

        Только что ж делать ему? Он лишь образы разные видит,

        Он и своих узнает и, по имени каждого клича,

        Помощи просит; не веря себе, касается ближних

        Тел, — но мрамор они; отвернулся и так, умоляя,

215 В стороны руки простер, изъявляя покорность, и молвил:

        «Ты побеждаешь, Персей: отврати это чудище, в камень

        Все обращающий лик Медузы, какой бы он ни был.

        О, отврати, я молю! Не злоба, не царствовать жажда

        К брани подвигли меня: за супругу я поднял оружье.

220 Право заслугами ты приобрел, а я — ожиданьем.

        Не уступил, — и мне жаль. Из всего, о храбрейший, мою лишь

        Душу ты мне уступи, да будет твоим остальное!»

        И говорившему так, и того, к кому сам обращался,

        Видеть не смевшему, — «Что, — говорит, — о Финей боязливый,

225 Дать тебе ныне могу, — и дар то не малый для труса! —

        Дам, ты страх свой откинь. Не обижу тебя я железом.

        Наоборот, на века, как памятник некий, оставлю.

        Будешь всегда на виду ты в доме у нашего тестя,

        Чтобы супругу мою утешал нареченного образ!»

230 Молвив такие слова, он главу повернул Форкиниды

        К месту, куда был Финей лицом обращен трепетавшим.

        И, между тем как глаза повернуть пытался он, шея

        Окоченела его, и в камень слеза затвердела.

        Но умоляющий лик и уста боязливые в камне

235 Видны досель, о пощаде мольба и покорности знаки.

        Вот победитель Персей с супругою в отчие стены

        Входит. Защитник семьи, неповинности дедовой мститель,

        Вот он на Прета напал: затем, что, оружием выгнав

        Брата, Прет захватил твердыню Акризия силой.

240 Но ни оружьем своим, ни присвоенной подло твердыней

        Грозных не мог одолеть он очей змееносного чуда.

        Все же тебя, Полидект, небольшого правитель Серифа,

        Юноши доблесть, в делах очевидная стольких, ни беды

        Все же смягчить не могли. Ненавидишь упорно Персея,

245 Непримиримый, и нет неправому гневу предела.

        Хочешь и славы лишить, утверждаешь ты, будто измыслил

        Он, что Медузу убил. «Я дам тебе знак непреложный.

        Поберегите глаза!» — воскликнул Персей и Медузы

        Ликом царево лицо превращает он в камень бескровный.

250 Сопровождала досель своего златородного брата

        Дева Тритония. Вот, окруженная облаком полым,

        Бросив Сериф и Китн и Гиар направо оставив,

        Наикратчайшим путем через море отправилась в Фивы,

        На Геликон, обиталище Дев. Геликона достигнув,

255 Остановилась и так обратилась к сестрам ученым:

        «Слава наших ушей об источнике новом достигла,

        Том, что копытом пробил в скале Быстрокрылец Медузы.[202]

        Ради того я пришла. Я хотела чудесное дело

        Видеть. Я зрела, как сам он из крови возник материнской».

260 «Ради чего б ни пришла, — отвечала Урания[203], — в наши

        Сени, богиня, всегда ты нашему сердцу желанна!

        Верен, однако же, слух: Пегасом тот новый источник

        Был изведен», — и свела Тритонию к влаге священной.

        Долго дивилась воде, от удара копыта потекшей,

265 Обозревала потом и лесов вековечные чащи,

        Своды пещер и луга, где цветы без счета пестрели,

        И назвала Мнемонид[204] счастливыми и по занятьям,

        И по урочищам их. Одна из сестер ей сказала:

        «О, если б доблесть твоя не влекла тебя к большим деяньям,

270 Что бы тебе не примкнуть, Тритония, к нашему хору!

        Молвишь ты правду, хваля по заслугам и дело и место.

        Наша прекрасна судьба, — да лишь бы нам жить безопасно!

        Но — до чего же ничто не запретно пороку! — девичьи

        Все устрашает сердца: Пиреней пред глазами жестокий

275 Так и стоит, до сих пор не могу отойти от испуга.

        Лютый, в давлидских полях и фокейских он стал господином

        С войском фракийским своим и без права владел государством.

        В храмы парнасские мы направлялись: нас увидал он

        И, с выраженьем таким, будто чтит божественность нашу, —

280 «О Мнемониды! — сказал, — он по виду узнал нас. — Постойте!

        Не сомневайтесь, молю, от дождя с непогодой укройтесь —

        Дождь пошел, — под кровлей моей! И в меньшие клети

        Боги входили не раз». Побуждаемы речью и часом,

        Дали согласие мы и в передние входим хоромы.

285 Дождь меж тем перестал, был Австр побежден Аквилоном,

        По небу, чистому вновь, лишь темные тучи бежали.

        Мы собрались уходить. Но дом Пиреней запирает.

        Нам же насильем грозит. Его мы избегли — на крыльях.

        Как бы вслед устремясь, во весь рост он стоял на твердыне!

290 «Тем же путем понесусь, — говорит, — где вы понесетесь!»

        Вдруг, безрассудный, стремглав с верхушки бросился башни;

        Вниз головой он упал и раздробленным черепом оземь

        Грянулся, землю залив, перед смертью, проклятою кровью».

        Муза вела свой рассказ. Но крылья вверху зазвучали,

295 И от высоких ветвей раздался приветствия голос.

        Глянула вверх, не поймет, откуда так слышится ясно

        Говор. Юпитера дочь полагает: то речи людские.

        Были то птицы! Числом же их девять: на рок свой пеняя,

        В ветках сороки сидят, что всему подражают на свете.

300 И удивленной рекла богиня богине: «Недавно

        Птиц приумножили сонм побежденные в споре сороки.

        Их же богатый Пиер породил на равнине пеллейской.[205]

        Мать им Эвиппа была пеонийка, что к мощной Луцине[206],

        Девять рождавшая раз, обращалась девятикратно.

305 Вот возгордилась числом толпа тех сестер безрассудных.

        Множество градов они гемонийских прошли и ахайских,

        К нам пришли и такой состязанье затеяли речью:

        «Полно вам темный народ своею обманывать ложной

        Сладостью! С нами теперь, феспийские[207], спорьте, богини,

310 Если себе доверяете вы! Ни искусством, ни звуком

        Не победить нас. Числом нас столько же. Иль уступите,

        Сдавшись, Медузы родник заодно с Аганиппой гиантской,[208]

        Иль эмафийские[209] вам мы равнины уступим до самых

        Снежных Пеонов, — и пусть нам нимфы судьями будут».