Катулл - Лирика Древнего Рима

Было бы Трое славней из-за тебя погибать!

35 Я изумлялся порой, что Европа с Азией биться

К стенам Пергама пришла из-за одной лишь жены,

Ну, а теперь, Менелай и Парис, вы оба премудры:

Ты — что ее отнимал, ты — что ее не давал.

Да, она так хороша, что и сам бы Ахилл согласился

Ради нее умереть, да и Приам воевать.

Если бы кто захотел превзойти живописцев старинных,

Пусть он себе образцом ставит мою госпожу:

Странам ли западным иль восточным ее он покажет, —

Он разожжет и Восход, он разожжет и Закат.

45 В этих пределах бы мне и держаться… Но что, коль другая —

Нет, пусть я лучше умру! — мной овладеет любовь?

Но как быки, что сперва из плуга отчаянно рвутся,

А, покорившись, потом кротко идут под ярмом,

Так и влюбленный: сперва он в оковах неистово бьется,

50 Ну, а потом исполнять все он причуды готов.

Твердо сносил прорицатель Меламп позорные цепи,

Будучи пойман как вор, кравший Ификла коров;

И не корыстью он был покорен, но Перо красотою,

И Амифаона сын скоро взял в жены ее.

Часто твоя госпожа досаждать тебе будет сначала,

Часто ты будешь просить, часто уйдешь со стыдом,

Будешь нередко ты грызть ни в чем не повинные ногти

И в раздраженье не раз топать со злости ногой.

5 Я понапрасну себе помадил волосы, зря я

Шел, замедляя шаги, и потихоньку входил.

Тут не поможет тебе ни трава, ни ночная Китея,368

Ни Перимеды369 рукой сваренный зелий отвар.

Ибо, где мы усмотреть не можем причины болезни,

10 Как в темноте мы искать будем источник ее?

Здесь уж не нужен ни врач, ни мягкое ложе больному,

Ветер, ненастье ему вовсе уже не вредят.

Ходит себе он и вдруг друзей изумит своей смертью:

Неосмотрителен тот, кем овладела любовь!

15 Лживых каких колдунов не стал я желанной добычей?

Иль не толкуют мне сны ведьмы на десять ладов?

Только врагу своему пожелаю любить я красавиц,

Мальчика лучше пускай любит мой искренний друг.

Вниз по спокойной реке поплывешь в челноке безопасно:

20 Страшны ли волны, коль ты к берегу можешь пристать?

Словом одним ты его всегда легко успокоишь,

Сердца же той не смягчит даже кровавый поток.

Правда ли, Кинфия, ты по всему прославилась Риму

И не скрываешь ничуть жизни распутной своей?

Мог ли я этого ждать? Вероломная, ты мне заплатишь:

Кинфия, ведь и меня ветер способен умчать.

5 Знай, — отыщу я себе среди многих обманщиц такую,

Что пожелает в моих песнях прославленной быть,

Нравом несносным меня не замучит, тебе на досаду,

Ты же, хоть поздно, всплакнешь, долгую вспомнив любовь!

Надо скорей разойтись, скорей, пока я разгневан:

10 Стоит досаде пройти, — право, вернется любовь.

Вдруг перекрасить нельзя Аквилонам Эгейские волны,

Светлой не сделает Нот тучу внезапно, но вот

Слово одно — и опять улыбается гневный любовник —

Выдался случай, — скорей сбрасывай с шеи ярмо!

15 Право, одна только ночь тебе и будет тоскливой:

Всякая мука любви, коль перетерпишь, — легка,

Ты ж, умоляю тебя я нежным законом Юноны,

Не повреди, моя жизнь, собственной спесью себе.

Ведь не один только бык кривыми рогами бодает,

20 Но нападенье врага может отбить и овца.

Я ни одежды тебе не сорву с вероломного тела,

Ни твоей двери в сердцах не расшибу запертой,

Я не вцеплюсь вне себя в твои заплетенные косы

И не посмею побить грубым тебя кулаком:

25 Только мужик, головы плющом никогда не венчавший,

Не постыдится с тобой в драку такую полезть.

Лучше уж я напишу, чего во всю жизнь не сотрешь ты:

«Кинфия — верх красоты, Кинфия — ложь и обман».

Верь мне, хоть ты свысока и смотришь на всякие сплетни,

Ты побледнеешь, прочтя, Кинфия, этакий стих.

Нет, не толпилися так во дворе у эфирской Лайды,

В двери которой ломясь, Греция вся полегла;

Большей не знала толпы ни Таида Менандра, которой

Так увлекался всегда эрихтонийский народ,370

5 Ни от бессчетных мужей настолько богатая Фрина,

Что помогла возродить стены разрушенных Фив!371

Мало тебе! Ты себе и поддельных родных измышляешь,

Многим на свете дано право тебя целовать.

Ах, обижают меня портреты, и юношей клички,

10 И бессловесный малыш в крохотной люльке своей;

Ах, оскорбительно мне, если мать тебя часто целует,

Если подруга, сестра спит на постели твоей.

Все оскорбляет меня: я трус (извини мою трусость!), —

Вижу и в женщинах я переодетых мужчин.

15 Слышно, с пороков таких в старину разгорались сраженья,

Смертоубийственный бой в Трое отсюда пошел.

Тот же недуг охватил и кентавров, когда Пирифоя

В диком припадке они кубками начали бить.372

Что мне примеров искать у греков? Ты вождь преступлений,

20 Ромул, — вскормили тебя хищной волчицы сосцы.

Ты научил, как украсть безнаказанно чистых сабинок;

Из-за тебя в наши дни в Риме беспутен Амур.

Славься, Адмета жена373 и брачное ложе Улисса,

Каждая славься жена, верная мужу навек.

25 Что за нужда для жен воздвигать Целомудрию храмы,374

Если любая из них быть чем угодно вольна?

Тот, кто впервые писать непристойные начал картины,

Гнусности все напоказ выставив в чистых домах,

30 Тот без стыда развратил простодушные девичьи глазки

И в непотребства свои их захотел посвятить.

Стонет пускай под землей, кто таким искусством посеял

Столько раздоров, укрыв их под личиной утех!

Прежде стены домов не так расписаны были,

И соблазнительных там не было видно картин.

35 Видно, недаром теперь паутина опутала храмы,

Лики забытых богов сорной травой поросли!

Грозных каких сторожей у порога тебе я поставлю,

Чтобы его преступить вражья нога не могла?

Нет, против воли твоей бессильна угрюмая стража,

40 Сторож не нужен для тех, Кинфия, кто не блудит.

Нет, ни жене разлучить, ни любовнице нас не под силу:

Вечной любовницей мне, вечной ты будешь женой.

Кинфия, рада теперь ты, конечно, отмене закона375:

Долго ведь плакали мы после изданья его, —

Как бы он нас не развел. Но, впрочем, Юпитеру даже

Любящих не разлучить против желания их.

5 Правда, Цезарь велик, но величие Цезаря в битвах:

Покорены племена, но непокорна любовь.

С плеч себе голову снять, поверь, я скорей бы дозволил,

Нежели ради жены факел любви погасить

Или, женившись, пройти у твоей затворенной двери

10 И об измене своей горькие слезы мне лить.

Ах, какие тогда нагнала б тебе сны моя флейта,

Более скорбная, чем звук похоронной трубы!

Есть ли мне смысл нарождать детей для отчих триумфов?

Кровь моя ни одного воина не породит.

15 Вот если б я воевал в защиту и честь моей милой, —

Мал показался бы мне Кастора конь-великан.

Этим-то имя мое и снискало громкую славу,

Славу, какая дошла до борисфенских снегов.376

Только тебя я люблю, люби меня, Кинфия, так же:

20 Будет мне эта любовь даже потомства милей.

Ту, что давно я люблю, из рук у меня вырывают,

Ты же, мой друг, не даешь горестно плакать о том.

Кроме раздора в любви, никакая вражда не печалит:

Лучше убей ты меня, это я легче снесу!

5 Как перенесть, коль увижу ее в объятьях другого?

И не своей назову ту, что моею была?

Знаю: меняется все. И любовь меняется тоже:

Или победа иль смерть в круговороте любви.

Много великих вождей и владык великих погибло.

10 Фивы когда-то цвели, мощною Троя была.

Сколько даров я принес и сколько стихов написал я!

Но непреклонная мне не прошептала «люблю».

Сколько лет я терпел холодность твою безрассудно

И без упрека сносил рабство свое и тебя!

15 Разве меня хоть раз сочла ты свободным? Доколе

Будешь меня осыпать градом презрительных слов?

Стало быть, в юных годах погибнуть ты должен, Проперций?

Что же, умри! А ее пусть твоя смерть веселит!

Душу пусть мучит мою и тень преследует злобно,

20 Пусть оскверняет костер, кости пусть топчет мои.

Иль беотиец Гемон над могильным холмом Антигоны

Разве меча своего, горестный, в грудь не вонзил,

Разве костей не смешал с костями девы несчастной,

Не пожелав без нее в отчие Фивы идти?

25 Но не уйдешь от меня, умрешь ты со мной неизбежно: