О милосердии - Луций Анней Сенека
2
Рассуди, сколь многого я жду от твоей снисходительности: твердо надеюсь пересилить горе, сильнее которого люди в своем несчастье ничего не испытывают. Причем я не тотчас вступлю с ним в бой, но прежде помогу ему, подкормлю пламя, обнажу и открою все успевшие затянуться раны. Мне возразят: «Какое же это утешение — возвращать забытые беды и насильно обращать душу к созерцанию всех ее мук, ее, плохо способную стерпеть и одну?» Но пусть возражавший учтет, что самый гибельный, устойчивый к терапии недуг подчас излечивается противоположными средствами. Итак, явлю душе заново все печали, обновлю траур: в нынешней болезни ей показаны не щадящие лекарства, но огонь и нож. Какова моя цель? Чтобы душа, сумевшая превозмочь все эти невзгоды, устыдилась боли, которую одна рана причиняет покрытому столь частыми шрамами телу. Пусть продолжает лить слезы и голосить тот, чей изнеженный ум расслабило долгое счастье; пусть таких людей несправедливость сбивает с ног, слегка толкнув. Но проведший свои годы в тяжких бедствиях перенесет даже самое суровое испытание со спокойствием бодрым и незыблемым. В непреходящем злополучии есть одно преимущество: кого судьба постоянно преследует, того в конце концов закаляет.
Тебе она не давала передышки в тягчайших печалях начиная с самого твоего рождения: едва родившись, вернее, еще только рождаясь, на пороге жизни, ты потеряла мать. Ты выросла под опекой мачехи, которую своим послушанием и почтением, более чем дочерним, вынудила стать матерью. Однако и добрая мачеха обходится дорого. Своего дяди, самого прекрасного, снисходительного и вместе с тем мужественного человека, ты лишилась в тот час, когда ждала его приезда. Судьба не захотела облегчить свою свирепость промедлением: меньше чем через месяц ты предала земле любимого мужа, от которого имела троих детей. Не избыв прежнего, встретила ты известие о новом горе, причем еще и дети все оказались в отъезде — словно бы твоим бедам нарочно выпало случиться именно в то время, когда не было рядом плеча, на которое смогла бы опереться скорбь. Не стану перечислять непрестанно угрожавшие тебе опасности, умолчу о всех перенесенных страхах. Трех внуков ты качала на коленях, и вот, совсем недавно, на эти колени лег прах трех внуков. Не прошло и двадцати дней, как ты предала земле моего сына, который умер, когда ты, целуя, держала его на руках, и вот уже ты слышишь, что меня увезли. Только этого недоставало тебе — оплакивать живых.
3
Признаю, что последняя рана тяжелее всех, которые до сих пор поражали твое тело: проколов кожу, копье не остановилось, проникло в грудь и рассекло внутренние органы. Но ведь это новобранцы вопят, едва их заденет, и рук врача боятся больше, чем вражеской стали, тогда как ветераны даже при проникающем ранении спокойно, без единого стона, словно бы это было не их тело, переносят операцию. Так и ты теперь должна вытерпеть врачевание. Шумные проявления женского горя, все эти смятенные жалобы и вопли, — оставь их! Если ты не научилась быть несчастной, значит впустую потрачены столь многие горести. Я дерзок с тобой, не правда ли? Не утаив ни одной из твоих бед, собрал их все и нагромоздил перед твоим взором.
4
Поступить так меня побудил смелый план. Веда я намереваюсь не умалить, а победить твое горе; Победить же смогу, показав сперва, что не терплю ничего такого, что позволяло бы назвать несчастным меня самого, и тем более сообщило бы мое несчастье людям, с которыми я связан узами родства и дружбы. Затем; обратившись уже непосредственно к тебе, я докажу что и твоя участь, которая целиком зависит от моей, не столь тяжка.
Вначале успокою заботу материнского сердца: объясню, что ничего плохого со мной не происходит. Покажу по возможности ясно, что обстоятельства, которые, как ему представляется, угнетают меня, на самом деле вполне сносны. Если убедить тебя в этом окажется невозможно, я все-таки буду больше прежнего доволен собой — поскольку совершенно счастлив в той обстановке, которая обыкновенно делает людей несчастными. Не требуется верить тому, что говорят обо мне другие. Чтобы ты не смущалась их неопределенными отзывами, я сам извещу тебя, что далек от неблагополучия. Добавлю для пущего твоего спокойствия, что не только быть, но и стать несчастным в моем случае не-возможно.
5
Настрой на жизнь, данный нам при рождении, остался бы самым лучшим, пожелай мы его придерживаться. Природой устроено так, что для отличного существования не требуется многих удобств: каждый может сделать себя счастливым. Привходящее малосущественно; сила внешних обстоятельств, сложатся ли они успешно или неблагоприятно, одинаково невелика: ни вознести, ни стеснить мудреца они не способны. Ибо приложение всех его усилий — он сам; ни в чем, кроме себя, мудрец не ищет отрады. Что же, по-твоему, я возомнил себя мудрецом? Конечно нет. Ведь если бы я смог сказать о себе такое, то не только отрицал бы, что несчастен, но утверждал, что сверх меры счастлив и пребываю по соседству с богом. Пока этого нет, для утоления всех печалей мне достаточно было прибегнуть к поддержке ученых мужей и, не имея до времени сил помочь себе самостоятельно, перебежать в чужой лагерь, а именно — к тем, кто вполне в состоянии позаботиться и о себе, и о близких. А они велели мне быть постоянно настороже, подобно часовому, заблаговременно предугадывая все вылазки и набеги судьбы. Тяжело тому, кого она настигнет внезапно. Всечасно ожидающий ударов жребия снесет их легко. Ведь и враг, наступая, опрокидывает тех, кого застанет врасплох. Если же готовиться к грядущей войне заранее, тренируясь и принимая необходимые меры, то первый натиск, обычно самый сокрушительный, нетрудно будет отбить. Что до меня, я никогда не доверял фортуне, даже когда казалось, что у нас с ней мир: все ее обильно сыпавшиеся на меня милости — деньги, должности, влияние — я оставлял в том углу, откуда она могла бы взять их назад, ничуть меня не обеспокоив. Я держал эти вещи на значительном расстоянии от себя, так что, отбирая, она не вырывала их из рук и сердца. Враждебность судьбы может сломить лишь обманутого ее прежней благосклонностью. Любившие ее дары, величавшиеся ими как достоянием собственным и долговечным, повергаются в уныние, когда их пустую, детскую, незнакомую с устойчивым наслаждением душу покинут утехи суетные и шаткие. Но кто в благополучии не раздувается от спеси, тот и при повороте к худшему не впадает
