Квинт Флакк - Сочинения
Аристофан и Кратин, Евполид и другие поэты,
Мужи, которые древней комедии славою были,
Всякого, кто заслужил посмеянья в стихах комедийных,
Вор ли, убийца ль, супружних ли прав оскорбитель бесчестный, —
Смело, свободно всегда на позор выставляли народу.
В этом последовал им и Луцилий, во всем им подобный,
Кроме того, что в стихе изменил он и стопы и ритмы.
Весел, тонок, остер, лишь в составе стиха был он жесток:
Вот в чем его был порок. Он считал за великое дело
10 Двести стихов произнесть, на одной ноге простоявши.
Мутным потоком он тек, немало в нем было излишеств,
Лени, пустой болтовни; не любил он трудиться над слогом.
Много ль писал — умолчу! А то уж я вижу Криспина;
Он подзывает мизинцем меня: «Возьми-ка таблички,
Ежели хочешь; назначим свидетелей, время и место,
Да и посмотрим, кто больше напишет!» — О нет! Превосходно
Сделали боги, что дали мне ум и скудный и робкий!
Редко и мало ведь я говорю; но тебе не мешаю,
Если угодно тебе, подражать раздувальному меху?
20 И напрягаться, пока от огня размягчится железо.
Пусть блаженствует Фанний, свой лик и свои сочиненья
Выставив всем напоказ; но мои-то стихи неизвестны,
Их не читает никто; а публично читать я боюся,
Ибо немало на свете людей, порицанья достойных
Все они — против сатир! Возьми из толпы наудачу —
Этого скупость томит, того честолюбие мучит,
Этому нравятся женщины; этому мальчики милы;
Этого блеск серебра восхищает, а Альбия — бронза,
Этот меняет товары от стран восходящего солнца
30 Вплоть до земель, где оно закатными греет лучами:
Множа богатства, убытков страшась, он мчится сквозь бури
Мчится, как пыльный столб, закруженный ударами вихря.
Люди такие боятся стихов, ненавидят поэта:
«Сено, — кричат, — на рогах у него! Берегись! Он пощады
Даже и другу не даст, коли вздумает сыпать насмешки!
Только б ему написать, а уж там все мальчишки, старухи,
Что из пекарни да с пруда идут, затвердят его сплетни!»
Пусть! Но примите, прошу, два слова в мое оправданье!
Прежде всего: я совсем не из тех, кто заслуженно носит
40 Имя поэта: ведь стих заключить в известную меру —
Этого мало! Ты сам согласишься, что кто, нам подобно,
Пишет, как говорят, тот не может быть признан поэтом.
Этого имени честь прилична лишь гению, духу
Божеской силы, устам, великое миру гласящим.
Вот отчего и комедия многих вводила в сомненье,
И задавали вопрос, уж точно ль поэзия это?
Ибо ни силы в ней духа, ни речи высокой: отлична
Только известною мерой стиха от речей разговорных.
«Так! Но и в ней — не гремит ли отец, пламенеющий гневом,
50 Ежели сын, без ума от развратницы, брак отвергает
И от невесты с приданым бежит и при факелах, пьяный,
Засветло бродит туда и сюда?» — Но разве Помпоний,
Если бы жив был отец, не те же слыхал бы угрозы?
Стало быть, мало в размер уложить обыденные речи,
Если, размера лишась, они подошли бы любому
Гневному старцу не только на сцене, но даже и в жизни!
Если в писаньях моих и Луцилия ритм уничтожить,
И переставить слова, поменяв последнее с первым
(То ли дело — стихи: «Когда железные грани
60 И затворы войны сокрушились жестоким раздором…»!), —
В нас ведь никто не найдет и разбросанных членов поэта!
Но подождем разбирать, справедливо ль считать за поэмы
То, что пишу я теперь. Вот вопрос: справедливо ль считаешь
Ты, что опасны они для людей? Пусть Сульций и Каприй,
Оба охриплые, в жарком и сильном усердии оба,
Ходят с доносом в руках, негодяев к великому страху;
Но — кто честно живет, тому не страшны их наветы.
Ежели ты и похож на разбойника — Целия, Бирра,
Я-то не Каприй, не Сульций: чего же меня ты боишься?
70 В книжных лавках нет вовсе моих сочинений, не видно
И объявлений о них, прибитых к столбам; и над ними
Не потеет ни черни рука, ни рука Гермогена!
Я их читаю только друзьям; но и то с принужденьем,
Но и то не везде, не при всех. А многие любят
Свитки свои оглашать и на форуме людном, и в бане,
Ибо под сводом купальни звончей раздается их голос.
Суетным людям приятно оно; а прилично ли время,
Нужды им нет, безрассудным. — «Но ты, — говорят мне, — ты любишь
Всех оскорблять! От природы ты склонен к злоречью!» — Откуда
80 Это ты взял? Кто из живших со мной в том меня опорочит?
«Тот, кто на друга возводит поклеп; кто слышит о друге
Злые слова и не хочет промолвить ни слова в защиту;
Тот, кто для славы забавника выдумать рад небылицу
Или для смеха готов расславить приятеля тайну:
«Римлянин! Вот кто опасен, кто черен! Его берегися!»
Часто мы видим — три ложа столовых; на каждом четыре
Гостя; один, без разбора, на всех насмешками брызжет,
Кроме того, чья вода; а как выпьет, как только откроет
Либер сокрытое в сердце, тогда и тому достается.
90 Этот, однако же, кажется всем и любезным, и кротким,
И откровенным; а я лишь за то, что сказал, как противно
«Пахнет духами Руфилл — и козлом воняет Гаргоний»,
Я за это слыву у тебя и коварным и едким!
Если о краже Петиллия Капитолина кто скажет
Вскользь при тебе, то, по-твоему, как ты его защищаешь?
«С детства он был мне товарищ; а после мы были друзьями;
Много ему я обязан за разные дружбы услуги;
Право я рад, что он в Риме и цел-невредим; и, однако ж…
Как он умел ускользнуть от суда, признаюсь, удивляюсь!»
100 Вот где злословия черного яд; вот где ржавчины едкость!
Этот порок никогда не войдет в мои сочиненья,
В сердце ж — тем боле. Поскольку могу обещать — обещаю!
Если же вольно что сказано мною; и ежели слишком
Смело, может быть, я пошутил — не сердись и одобри,
Это уроки отца: приучал он меня с малолетства
Склонностей злых убегать, замечая примеры пороков.
Если советовал мне он умеренно жить, бережливо,
Жить, довольствуясь тем, что он сам для меня уготовил,
Он говорил: «Посмотри, как худо Альбия сыну,
110 Или как бедствует Бай! Вот пример, чтоб отцом нажитое
Детям беречь!» Отвращая меня от уличных девок,
Он мне твердил: «Ты не будь на Сцетана похож!» Убеждая
Жен не касаться чужих: «Хороша ли Требония слава? —
Мне намекал он. — Ты помнишь: застали его и поймали!
В чем причина того, что одно хорошо, а другое
Плохо, — тебе объяснят мудрецы. Для меня же довольно,
Если смогу я тебе передать обычаи дедов
И без пятна сохранить твое доброе имя, покуда
Нужен наставник тебе. А когда поокрепнут с годами
120 Тело твое и душа, тогда уж и плавай без пробки!»
Так он ребенком меня поучал; и если что делать
Он мне приказывал: «Вот образец, — говорил, — подражай же!»
И называл отборных мужей из судейского чина.
Если же что запрещал: «Ни пользы ведь в этом, ни чести!
Ты не уверен? А ты припомни такого-то славу!»
Как погребенье соседа пугает больного прожору,
Как страх смерти его принуждает беречься, так точно
Юную душу от зла удаляет бесславье другого.
Так был я сохранен от губительных людям пороков.
130 Меньшие есть и во мне; но, надеюсь, вы мне их простите!
Может быть, годы меня от тех недостатков излечат,
Может быть, искренний друг, а может быть, здравый рассудок,
Ибо, ложусь ли в постель иль гуляю под портиком, всюду
Я размышляю всегда о себе. «Вот это бы лучше, —
Думаю я, — вот так поступая, я жил бы приятней,
Да и приятнее был бы друзьям. Вот такой-то нечестно
Так поступил; неужель, неразумный, я сделаю то же?»
Так иногда сам с собой рассуждаю я молча; когда же
Время свободное есть, я все это — тотчас на бумагу!
140 Это — тоже один из моих недостатков; но если
Ты мне его не простишь, то нагрянет толпа стихотворцев,
Вступятся все за меня; а нас ведь, право, немало!
Как иудеи, тебя мы затащим в нашу ватагу!
125
5После того, как оставил я стены великого Рима
С ритором Гелиодором, ученейшим мужем из греков,
В бедной гостинице вскоре Ариция нас приютила;
Дальше был — Аппиев форум, весь корабельщиков полный,
Да и плутов корчмарей. Мы в два перехода покрыли
Этот путь, но кто не ленив, те и в день проезжают.
Мы не спешили; без спешки на этой дороге приятней.
Здесь, от несвежей и мутной воды повздорив с желудком,
Я поджидал с беспокойством, чтоб спутники кончили ужин.
10 Ночь между тем расстилала уж тень, рассыпала уж звезды.
Слуги с гребцами, гребцы со слугами стали браниться:
«Эй! причаливай здесь! У тебя человек уже триста!
Хватит!» Пока разочлись, пока мула впрягали в постромки,
Час уже целый прошел. Комары и лягушки в болоте
