Ксенофонт - Киропедия

Так говорил Кир. Его поддержал перс Гистасп из числа гомотимов, сказавший следующее:

— Было бы странно, Кир, если бы мы, привыкнув во время охоты подолгу обходиться без пищи, лишь бы поймать зверя, хотя бы и мало стоящего, теперь, когда речь идет о приобретении великих благ, допустили ошибку под влиянием чувств, управляющих низкими людьми и подавляемых благородными, и не сделали все для того, чтобы выполнить свой долг. Так сказал Гистасп, и все остальные одобрили его речь. Кир же сказал при этом:

— Итак, раз мы все единого мнения об этом, пусть каждый направит по пять человек от лоха из числа самых толковых воинов. Пусть эти воины обойдут лагерь и похвалят служителей в палатках, которые заготовляют нам припасы. Тех же, кто не проявляет надлежащей заботы, пусть они накажут более сурово, чем хозяин своих рабов. Это приказание было ими исполнено.

Глава III

Между тем группа мидийских воинов захватила по дороге повозки врага и, повернув их, пригнала в лагерь Кира. Они были полны всего, что необходимо для войска. Другие пригнали коляски с прекрасными женщинами — законными женами и наложницами, которых враги возили с собой ради их красоты. Ведь еще и поныне все живущие в Азии народы, отправляясь в поход, берут с собой все, что более всего ценят. Они говорят, что в присутствии дорогих им людей сражаются храбрее, так как, по их словам, им приходится тогда по необходимости изо всех сил защищать своих близких. Может быть, это и действительно так, но, возможно, они поступают таким образом в угоду своим страстям.

Кир, глядя на подвиги мидян и гирканцев, едва сдерживал досаду и на себя, и на своих воинов, поскольку все в этот момент опережали их, совершая ратные подвиги и добывая богатые трофеи, они же были вынуждены бездействовать. А те, пригоняя добычу, показывали ее Киру и вновь бросались в погоню за оставшимися беглецами, говоря при этом, что действуют так по приказу своих начальников. Хотя все это и было неприятно Киру, он, тем не менее, размещал добычу в лагере. Однако он вновь созвал своих таксиархов и, став так, чтобы все могли его слышать, произнес следующую речь:

— Друзья! Всем, как я полагаю, ясно, что если мы сохраним захваченную нашими союзниками добычу, то на долю персов достанутся большие богатства — нам, естественно, больше всех, ибо благодаря нашим усилиям достигнут такой успех. Но, чтобы мы могли самостоятельно распоряжаться добычей, а в настоящий момент мы не можем без посторонней помощи добывать ее, — я вижу только одно средство: создать свою собственную персидскую конницу. Обратите внимание при этом на следующее. Мы, персы, обладаем оружием, пригодным, по нашему мнению, для ближнего боя; с помощью этого оружия мы можем обратить врага в бегство. Но сможем ли мы после этого захватить в плен или уничтожить бегущего противника — всадников, лучников, пельтастов, метателей дротиков, — не обладая конницей? Да и какой противник побоится напасть на нас и нанести нам урон, кто бы он ни был — стрелки ли, метатели дротиков или всадники — если хорошо известно, что с нашей стороны ему грозит опасность не большая, чем от вросших в землю деревьев? И поскольку дело обстоит таким образом, то разве не ясно, что всадники, входящие в наше войско, считают всю добычу, попадающую к ним в руки, своей настолько же, насколько и мы, и даже больше, клянусь Зевсом! Все это неизбежно именно по указанной причине. Если же мы создадим конницу, не уступающую коннице мидян, тогда мы, разумеется, сможем расправляться с врагами и без союзников, — подобно тому как теперь мы побеждаем врагов лишь с их помощью. И тогда они будут вести себя по отношению к нам гораздо скромнее. Захотят они присоединиться к нашему войску или не захотят — об этом мы будем весьма мало беспокоиться и вполне сможем обойтись и без них. Поэтому, я полагаю, никто не станет возражать, что для нас, персов, весьма важно иметь свою собственную конницу. Но, возможно, вы задумываетесь над тем, как это сделать. Давайте посмотрим — если уж мы собираемся создавать конницу — чем мы располагаем для ее создания и чего у нас недостает. В лагере врагов мы захватили множество коней, уздечек, которыми они взнуздываются, и много другого снаряжения для кавалерии. Есть у нас и оружие, в котором нуждаются всадники: панцири для защиты тела, копья, которые мы можем метать или использовать для ближнего боя. Чего же нам недостает? Ясно, что необходимы сами люди. Но именно ими мы обладаем в избытке, ибо ни на кого мы не можем положиться больше, чем на самих себя. Возможно, кто-нибудь скажет, что мы не умеем ездить верхом. Но, клянусь Зевсом, даже искусные наездники не сразу научились этому искусству! Пожалуй, другой возразит, что прочие люди учились ездить верхом с детства. Но разве дети более способны воспринимать то, что им показывают и рассказывают, чем взрослые? И кто более вынослив, применяя на деле все, чему научился, — ребенок или взрослый мужчина?

Что же касается досуга, необходимого для учения, то у нас его больше, чем у детей и у зрелых мужей. Ведь нам не надо учиться стрелять из лука, как детям; этому мы давно уже научились. Точно так же нам не надо учиться метать дротик; ведь и это мы умеем. В то время как другие вынуждены все свое время посвящать занятию земледелием или ремеслам или другим домашним делам, нам нет нужды заниматься всем этим. Военное дело не только заполняет весь наш досуг, но и является нашим призванием. При этом дело здесь обстоит вовсе не так, как при выполнении других воинских упражнений, которые хоть и полезны, но тягостны. Разве не приятнее отправиться в дорогу верхом на коне, чем идти пешком? И разве не приятно быстро прибыть к другу, когда необходимо срочно его увидеть? Или, во время преследования, быстро настигнуть человека или зверя? И разве это не удобно, что конь не только несет всадника, но и его оружие, в то время как пеший воин вынужден сам тащить его на себе? Ведь это не одно и то же — держать оружие и нести его. А если кто-нибудь боится, что нам придется вступить в бой верхом на коне прежде, чем мы в совершенстве овладеем искусством верховой езды, и что, перестав быть пехотинцами, мы не окажемся тогда и всадниками хорошими, то и из этого положения можно найти выход: стоит нам только захотеть, и мы сразу же спешимся и так станем продолжать бой: ведь, обучаясь искусству сражаться в конном строю, мы не забудем службы в пехоте. Так говорил Кир. Хрисант поддержал его в следующих словах.

— Мое желание научиться искусству верховой езды так сильно, что мне кажется, будто я обрету крылья, если стану всадником. Ныне я уже рад, если, взявшись с кем-либо бежать взапуски, опережу его хотя бы на голову и если, увидев пробегающего мимо зверя, успею, напрягаясь изо всех сил, поразить его дротиком или застрелить из лука прежде, чем он убежит. А вот сев на коня, я смогу уничтожить врага, как только он окажется в поле моего зрения. Я смогу, преследуя диких зверей, одних убивать собственноручно, других поражать дротиком, так, как если бы они стояли на месте, (ибо, хотя лошадь и зверь бегут быстро, они, оказавшись рядом, кажутся неподвижными).[90] Среди живых существ, — добавил он, — я более всего завидую гиппокентаврам,[91] если действительно они рождались такими, что могли мыслить, подобно людям, руками делать все необходимое, и притом обладали силой и быстротой коня, чтобы настигать всех, кто бежит от них, и оттеснять тех, кто встает им на пути. Но, сев на коня, я тоже приобрету способность все это делать! Благодаря своему человеческому разуму я смогу все предусмотреть, в руках я буду держать оружие, а верхом смогу преследовать и стремительным натиском коня буду теснить любого врага. При этом, однако, я не срастусь со своим конем, как гиппокентавры, (а это гораздо удобнее, чем быть слитым с конем воедино).[92] Как я полагаю, гиппокентавры не могли пользоваться многими благами, созданными для человека, и вместе с тем не могли наслаждаться и многими из тех удовольствий, которые природа предназначила для лошадей. Я же, научившись ездить верхом, буду действовать, сидя верхом на коне, как гиппокентавр; а спешившись, смогу есть, спать и одеваться, как все люди. Чем же я буду, как не разборным и вновь собирающимся из составных частей гиппокентавром?

Более того, у меня будут еще и многие другие преимущества по сравнению с гиппокентавром. Ведь он смотрел всего двумя глазами и слушал одной парой ушей; я же смогу видеть четырьмя глазами и ловить звуки двумя парами ушей. Говорят ведь, что конь глазами видит многое прежде, чем это увидит человек, да и слышит конь многое раньше человека, давая ему знать об этом. Итак, Кир, запиши меня в число тех, кто страстно желает научиться ездить верхом.

— Клянемся Зевсом, — в один голос сказали все, — и нас также. После этого Кир сказал:

— Почему бы тогда — коль скоро мы все так горячо пожелали стать наездниками — не принять нам закона, навлекающего позор на любого, кто, получив от меня коня, будет отправляться в путь пешком, независимо от того, большая ли, малая ли дорога ему будет предстоять? Тогда люди и вовсе станут считать нас гиппокентаврами!