О Египетских мистериях - Ямвлих Халкидский
24. Пусть на эти вопросы будет такой ответ. Но когда ты затем пытаешься объяснить способ предсказания, ты совершенно уничтожаешь его. Если причиной предсказания считать душевную страсть, то какой здравомыслящий человек приписал бы твердое и прочное предвидение ненадежному и безрассудному действию? И почему душа, будучи в здравом уме и неизменной соответственно своим лучшим силам — силам мысли и рассудка, не знает будущего, а испытывая состояние беспорядочных и беспокойных движений, постигает будущее? Разве страсть подходит для созерцания существующего? Не является ли она скорее препятствием для более правильного понимания? Далее, если бы все в мире было образовано страстями, то, испытывая аналогичные страсти, можно было бы обрести некое родство с тем, что есть в мире, но если действия в мире совершаются посредством разумных принципов и идей, то их предвидение будет другим, свободным от всякой страсти. Кроме того, страсть воспринимает только настоящее и уже существующее, в то время как предвидение обращается и к тому, что еще не существует. Следовательно, знать наперед — это нечто иное, чем испытывать какое-либо состояние.
Но рассмотрим также твои доводы в пользу этого мнения. Торможение чувств показывает противоположное тому, что ты говоришь, ибо оно есть знак того, что в это время не возникает никакой плод человеческого воображения. А дым жертвоприношений обладает родством с богом, а не с душой прорицателя. И заклинания пробуждают не вдохновение мысли или телесных страстей того, кто их воспринимает, ибо они совершенно неизвестны и тайны и произносятся так, что ясны только богу, к которому они обращены. Особая предрасположенность к этому не любых людей, а неискушенных и юных показывает, что они лучше подготовлены к восприятию извне приходящих и охватывающих их дуновений. Поэтому он[55] неправильно представляет, будто божественная одержимость является страстью, ибо из этих доводов следует, что одержимость приходит извне, как вдохновение.
25. Итак, мы рассмотрели эти вопросы. Последующее рассуждение нисходит от божественного помешательства к безумию, обращающему мысль к низким предметам, и ошибочно полагает случающееся в болезнях[56] сумасшествие причиной искусства прорицания. Такое рассуждение, как можно заключить, уподобляет божественную одержимость избытку черной желчи, сумасбродству опьянения и бешенству, вызываемому бешеными собаками. Поэтому нужно с самого начала разделить помешательство на два вида, один из которых склоняет к худшему, […][57] один наполняет безрассудством и сумасшествием, а другой предоставляет блага более ценные, чем человеческое благоразумие; один переходит в беспорядочное, нестройное и материальное движение, а другой вверяет себя причине, властвующей над самим порядком мира; один уходит от разума, будучи лишенным познания, а другой — связывая себя с тем, что превосходит весь наш рассудок; один изменчив, а другой устойчив; один противен природе, а другой выше природы; один низводит душу, а другой возвышает; один полностью исключает ее из божественного удела, а другой связывает ее с ним.
Так почему обсуждение этого вопроса настолько уклонилось в сторону, что от первых благ перешло к худшим бедствиям безумия? Неужели божественная одержимость подобна унынию, опьянению или другим происходящим от тела беспокойствам? Какое пророчество может быть от телесных признаков? Разве такое заблуждение не является окончательной погибелью, в то время как боговдохновенность — это совершенство и спасение души? Не случается ли дурная одержимость по болезни, а благая одержимость — от полноты силы? Короче, один вид одержимости, обладая спокойствием жизни и сознания, дает использовать себя другому виду, а другой вид, совершая собственные действия, являет их порочно и беспорядочно.
Итак, это различие совершенно ясно: если речь идет о божественных делах, то все преобразуемо. Как высшие роды превосходят всех остальных, так и их действия не похожи ни на что существующее. Так, если ты говоришь о божественном помешательстве, сразу исключи все человеческие заблуждения. Если ты приписываешь высшим существам жреческую воздержность, то не приравнивай к ней человеческую воздержность. Вообще, помутнения зрения, вызываемые болезнями тела, и возбуждаемые болезнями видения не сравнивай с божественными видениями, ибо что у них общего? И двусмысленные состояния, например промежуточные между равновесием и экстазом, не сравнивай с жреческими видениями богов, определяемыми одной деятельностью. Также не сопоставляй самое ясное созерцание богов с видениями, искусственно вызываемыми колдовством: они не обладают ни деятельной силой, ни реальностью видимого, ни истиной и дают пустые видения лишь в воображении.
Итак, эти вопросы, уклоняющиеся от темы, которые переходят от одной крайности к другой, как мы считаем, не касаются нашего вопроса. Поэтому, показав их несообразность, мы не считаем нужным заниматься ими дальше: они блуждают, углубившись в эристику, а не являются объектом философского исследования[58].
26. В этом спорном новшестве удивляет и многое другое, и действительно, можно поразиться различию мнений, если при том, что вся эта тема существует только в воображении колдунов без какой бы то ни было опоры на реальность или в воображении тех, кого возбуждает страсть или болезнь и кто целиком погружен в иллюзии, мы бы осмелились утверждать, что и такие люди могут постичь истину. Какое здесь может быть начало истины или какое основание, малое или большое, для интуиции реальности? Не следует принимать истину так, как она может представиться случайно (хотя о ней случалось писать и тем, кто блуждает, не зная дороги), или так, как она существует в соответствии совершающего действие с действием, ибо такое восприятие не свободно от ощущений и представлений живых существ. Стало быть, истина не имеет никакого своеобразия, божественной ли оно природы или превосходит обычную природу. Речь идет о той истине, которая остается неизменной в действии и имеет в наличии знание обо всем существующем, которая по природе
