Авл Геллий - Аттические ночи. Книги XI - XX
[О том], что женщины в Риме не клянутся именем Геркулеса, а мужчины — именем Кастора
(1) В древних текстах женщины не клянутся именем Геркулеса, а мужчины — именем Кастора. (2) Причина, по которой женщины не клянутся Геркулесом, вполне ясна: дело в том, что они не принимают участия в жертвоприношениях Геркулесу. (3) Но почему мужчины не прибегают в клятвах к имени Кастора — сказать нелегко. Невозможно найти письменные свидетельства, по крайней мере у авторов, заслуживающих доверия, ни того, чтобы женщина говорила «клянусь Геркулесом» (mehercule), ни того, чтобы мужчина говорил «клянусь Кастором» (mecastor); (4) что же касается [слова] edepol, [обозначающего] клятву Поллуксом, то оно является общим и для мужчин, и для женщин. (5) Впрочем, Марк Варрон [34] решительно утверждает, что в древнейшие [времена] мужи не имели обыкновения клясться ни Кастором, ни Поллуксом, но клятва эта была в обиходе только у женщин, которые восприняли ее из Элевсинских мистерий. (6) Однако постепенно, ввиду незнания [традиций] древности, мужчины начали говорить edepol (клянусь Поллуксом), и привычка клясться таким образом стала обычаем; при этом невозможно найти в каком-нибудь древнем тексте указание на то, чтобы мужчина выразился mecastor (клянусь Кастором).
Глава 7[О том], что следует как можно реже использовать очень древние и вышедшие из употребления слова
(1) Одинаковой ошибкой представляется употребление слов как сильно устаревших и избитых, [35] так и неприятно поражающих своей новизной. Тем не менее я думаю, что хуже и предосудительнее употреблять новые, неизвестные, ранее не слышанные слова, чем общеупотребительные и грубые.
(2) Вместе с тем я замечаю, что кажутся неслыханными новшествами даже древние слова, если они вышли из употребления и основательно забыты. (3) Это весьма обычный недостаток позднего образования, который греки называют ο̉ψιμαθία: [36] тому, что ты [раньше] никогда не изучал, долгое время игнорировал и, наконец, в какой-то степени постиг, ты придаешь большое значение и готов говорить об этом с кем угодно. Так, в Риме, в нашем присутствии, пожилой человек, достигший известности в судебных делах, но чьи знания были поверхностны и беспорядочны, произнося речь перед префектом города и желая сказать, что некий человек жил бедно, ел хлеб с отрубями и пил прокисшее, дурно пахнущее вино, изрек: «Этот римский всадник ел мякину (apluda) [37] и пил винный осадок (flocces)». (4) Все присутствовавшие сначала с недоумением посмотрели друг на друга, [не понимая], каково значение этих двух слов, а потом рассмеялись, словно он сказал по-этрусски или по-галльски. (5) Ведь он прочитал, что когда-то раньше земледельцы называли [словом] apluda хлебные отруби, и это слово использовал в одной комедии Плавт, если, конечно, комедия под названием «Астраба» принадлежит ему. [38] (6) Точно так же он слышал, что в древнем языке слово flocces обозначает винный осадок (faex) после отжима, подобно масляному отстою (fraces) из олив. Прочитав об этом у Цецилия [39] в «Полуменах», он сохранил [в памяти] эти два слова для украшения [своей] речи.
(7) Другой человек, лишенный вкуса [40] и слабо знакомый с подобной литературой, в ситуации, когда противник [41] заявил о необходимости переноса рассмотрения дела, сказал: «Претор, прошу, помоги, приди на помощь. До каких же пор этот бовинатор (bovinator) [42] будет нас задерживать?»
Он три или четыре раза громким голосом воскликнул: «[Этот человек] бовинатор (bovinator)!» (8) Большинство присутствовавших стали перешептываться, придя в изумление от необычного слова. (9) Однако он, ликуя и размахивая руками, сказал: «Ведь вы не читали Луцилия, [43] который называет любителя уловок (tergiversator) bovinator». И действительно, в одиннадцатой книге Луцилия есть такой стих:
Если он создает трудности и прибегаетк уловкам (bovinatorque), нечестный,с наглым лицом. [44]
Глава 8Что думал и говорил Марк Катон об Альбине, который, будучи римлянином, написал римскую историю на греческом языке, попросив прощения за плохое его знание
(1) Справедливо и весьма изящно, как говорят, осудил Марк Катон Авла Альбина. [45] (2) Альбин, который был консулом вместе с Лицинием Лукуллом, [46] изложил по-гречески историю римского народа. (3) Начинается его сочинение примерно так: никто не должен на него сердиться, если что-либо в его книгах будет изложено не очень складно или недостаточно изящно, ведь, как он пишет, «я римлянин родом из Лация, греческий язык нам в высшей степени чужд»; поэтому он извиняется и просит о снисхождении при строгой оценке [своего труда], если что-либо окажется ошибочным. (4) Прочтя это, Марк Катон произнес: «Ты поистине большой пустомеля, Авл, раз предпочел скорее извиняться за ошибку, чем попытаться ее избежать. Ибо мы обыкновенно просим о снисхождении либо когда сами по неосторожности допускаем ошибку, либо тогда, когда дурно поступаем по принуждению. Но я спрашиваю, кто же заставил тебя поступить таким образом: просить прощения, прежде чем ты [что-либо] сделал»? (5) Это описано в сочинении Корнелия Непота «О знаменитых людях», в двенадцатой книге. [47]
Глава 9История о послах Милета и ораторе Демосфене, найденная в книгах Критолая
(1) Критолай [48] написал, что послы Милета приехали по государственным делам в Афины, вероятнее всего, с просьбой о помощи. Здесь они по собственному усмотрению назначили тех, кто должен был говорить в их защиту. Последние, как было поручено, выступили с речью перед народом в защиту милетян. Демосфен же [49] в ответ на требования милетян весьма энергично доказывал, что и милетяне недостойны помощи, и [просьба их] противоречит интересам [Афинского] государства. Слушание дела было перенесено на следующий день. Тогда послы пришли к Демосфену и стали усердно просить, чтобы он не выступал против них. Он потребовал денег и получил столько, сколько просил. На следующий день, когда дело стали рассматривать вновь, Демосфен, плотно обмотав шею и затылок шерстью, вышел к народу и заявил, что болен лихорадкой и поэтому не в состоянии выступить против милетян. Тогда один из толпы воскликнул, что Демосфен страдает не простой, а «золотой» лихорадкой. [50]
(2) Впрочем, даже сам Демосфен, как передает тот же Критолай, не делал из этого тайны, а, напротив, причислял к своим заслугам. Ибо когда однажды он спросил драматического актера Аристодема, [51] какую плату тот получает за игру и когда Аристодем ответил: «Один талант», Демосфен [в свою очередь] сказал: «А я получил больше за молчание». [52]
Глава 10О том, что Гай Гракх в одной из своих речей связывает представленную выше историю с оратором Демадом, а не с Демосфеном; а также слова самого Гая Гракха
(1) То, что, как мы сказали в предыдущей главе, было написано Критолаем по поводу Демосфена, Гай Гракх [53] в той своей речи, где он выступал против закона Ауфея, [54] отнес к Демаду [55] в следующих словах: (2) «Даже если вы, квириты, призовете на помощь всю свою рассудительность и порядочность, вы все равно не найдете среди нас никого, кто вышел бы на эту трибуну бескорыстно. Все мы, произносящие здесь речи, к чему-либо стремимся, и каждый, кто выступает перед вами, делает это лишь ради того, чтобы достичь выгоды, и ни для чего другого. (3) Я сам убеждаю вас увеличить пошлины с целью облегчения управления своими интересами и государственными делами. Я выступаю не задаром, но, по правде говоря, я хочу от вас не денег, а уважения и почета. (4) Те, кто выступают перед вами с намерением разубедить вас принимать этот закон, хотят не почета от вас, а денег от Никомеда. Те же, кто убеждают вас принять этот закон, тоже не стремятся к доброй славе. Они ждут от царя Митридата наград и денег на собственные нужды. Ну а те, кто [присутствуя] здесь сейчас молчат — самые ловкие: они получают деньги со всех сторон и всех обманывают. (5) Вы, полагая, что они держатся в стороне от этих дел, награждаете их хорошей репутацией; (6) посольства от царей, думая, что эти люди молчат именно в их интересах, предоставляют им большие суммы и оплачивают их расходы. Вот так обстояли дела в Греции, где некогда [один] трагический актер похвалялся тем, что за одну пьесу ему заплатили целый талант. В ответ на это Демад, красноречивейший человек своего города, как говорят, сказал: „Тебе кажется удивительным, что ты заработал один талант за то, что говорил? Я же за то, что хранил молчание, получил от царя десять талантов“. Точно так же эти люди получают и теперь за свое молчание наибольшую плату». [56]
Глава 11Слова Публия Нигидия, в которых он утверждает, что «лгать» (mentiri) и «говорить неправду» (mendacium dicere) — не одно и то же
(1) Вот точные слова Публия Нигидия, [57] человека, преуспевшего в изучении свободных искусств, которого Марк Цицерон весьма уважал за ум и ученость: «Есть различие между понятиями „говорить неправду“ (mendacium dicere) и „лгать“ (mentiri). Тот, кто лжет, сам не ошибается, но старается обмануть другого. А тот, кто говорит неправду, сам заблуждается». Кроме того, он добавил: (2) «Тот, кто лжет, обманывает настолько, насколько в состоянии, а тот, кто говорит неправду, сам, насколько это в его силах, не обманывает». (3) И далее он говорит о том же: «Добропорядочный человек должен брать на себя ответственность, чтобы не лгать; мудрый — чтобы не говорить неправды; одно зависит от человека, другое — нет». [58] (4) Различными изящными способами, клянусь Геркулесом, Нигидий осветил с разных сторон один и тот же вопрос, будто бы говоря всякий раз нечто новое.
