Авл Геллий - Аттические ночи. Книги XI - XX

О том, что Гомер в своих поэмах и Геродот в „Истории“ высказали различные мнения о природе львов

(1) Геродот в третьей книге „Истории“ написал, что львицы только один раз в жизни рожают и во время этих единственных родов никогда не приносят более одного детеныша.

(2) Слова из этой книги таковы: „Львица рожает только один раз в жизни сильного и смелого детеныша, ибо при родах вместе с ним выбрасывает также и матку“. [240] (3) Гомер же говорит, что львы — ведь и к самкам он также применяет категорию мужского рода, который грамматики называют ε̉πίκοινον (общим), — рождают и воспитывают нескольких котят. (4) Вот стихи, в которых он ясно это показывает:

Грозен стоял, как становится лев пред своими детями,Если ему, малосильных ведущему, в мрачной дубраве,Встретятся ловчие. [241]

(5) И в другом месте он говорит о том же:

Часто и тяжко стенал он, подобно как лев густобрадый,Ежели скимнов его из глубокого леса похититЛаней ловец: возвратяся он поздно, по детям тоскует;Бродит из дебри в дебрь и следов похитителя ищет. [242]

(6) Поскольку это разночтение и различие мнений между известнейшим из поэтов и самым прославленным из историков нас обеспокоило, нам показалось правильным обратиться к трактату философа Аристотеля „О животных“, составленному с величайшей точностью. То, что мы найдем у него по данному вопросу, мы поместим в этих [наших] записках вместе с текстом самого Аристотеля. [243]

О том, что поэт Афраний точно и изящно сказал, что Мудрость является дочерью Опыта и Памяти

(1) Отменно и совершенно справедливо поэт Афраний [244] выразился по поводу возникновения и обретения мудрости, когда сказал, что она является дочерью Опыта и Памяти.

(2) Ведь этим определением он показывает, что тому, кто хочет быть мудрым в делах человеческих, потребны не одни только книги или риторические и диалектические науки. Помимо этого необходимо, чтобы [стремящийся к мудрости] непосредственно приобщался к познанию окружающей действительности, приобретал навыки и опыт, а также твердо запоминал все действия и события, был рассудительным и принимал решения, исходя из того, чему может научить сама жизнь, а не только на основании тех вещей, о которых столько трезвонили книги и преподаватели, предлагая, словно в мимическом представлении или в сновидении, пустопорожние словеса и понятия. (3) У Афрания в тогате под названием „Кресло“ (Sella) есть стихи: [245]

Опыт меня породил, мать Память меня родила.Софией (Sophia) зовут меня граи, [246]а Мудростью (Sapientia) — вы. [247]

(4) Есть также стих Пакувия, [248] [содержащий] почти ту же мысль. Философ Македон, [249] добропорядочный человек и мой знакомый, считал, что его следует начертать на дверях всех храмов:

Я ненавижу людей, которые горазды не трудиться,но философствовать в речах. [250]

(5) Ибо он говорил, что не может быть ничего более недостойного и несносного, чем то, что люди, ленивые и нерадивые, завесившись бородой и плащом, плоды нравственной философии обращают в игру языка и словесные уловки и весьма красноречиво изобличают язвы общества, а сами раздулись от пороков, словно от подкожной водянки.

О том, что Туллий Тирон писал в своих заметках о названиях звезд Suculae и Hyades [251]

(1) Туллий Тирон, [252] воспитанник и вольноотпущенник Марка Цицерона, был также его помощником в литературных занятиях. (2) Он написал много книг о словоупотреблении и правилах латинского языка, а также по разным общим вопросам. (3) Среди них наиболее важными представляются те, что он назвал греческим словом Πανδέκτα (Пандекты), поскольку они содержат всякого рода факты и учения. [253] (4) По поводу тех звезд, которые называются Suculae („свинюшки“), там написано следующее: „Древние римляне настолько плохо знали греческие буквы и были до того несведущи в греческом языке, что звезды, находящиеся в голове [созвездия] быка, каковые греки именуют Ύάδες, были ими из-за этого названы Suculae, будто это латинское слово является переводом слова греческого, ибо то, что по-гречески 'ύες (свиньи), по-латински sues (свиньи). Однако Ύάδες, - говорит он, — образованы ου̉κ α̉πό τω̃ν υ̉ω̃ν („не от свиней“), как об этом думают наши невежды. Слово это образовано от [греческого] 'ύειν (посылать дождь), ибо тогда, когда эти звезды поднимаются и уходят за горизонт, наступает сырая погода и проливные дожди.

А для обозначения дождливой погоды греки употребляют [глагол] 'ύειν“. [254]

(5) Так [рассуждает] Тирон в „Пандектах“. Однако же наши предки не настолько были неотесанны и грубы, чтобы называть созвездие Гиад Suculae по той причине, что 'ύες (свиньи) передаются по-латински как sues. Так происходит потому, что мы говорим super в тех случаях, когда по-гречески говорят υ̉πέρ (над, выше), что [у греков] 'ύπτιος, у нас supinus (обращенный вверх); что у них υ̉φορβός, у нас subulcus (свинопас); что [у греков] 'ύπνος, у нас сначала произносилось как sypnus, [255] затем, вследствие родства греческого υ и латинского <о> [256] — somnus (сон). [257] Поэтому то, что [греки] именуют Ύάδες, у нас сперва называлось Syades, потом Suculae.

(6) Что касается этих звезд, они не находятся в голове быка, как говорит Тирон, — ведь именно эти звезды и составляют голову быка, [258] — но они так помещены и расставлены в круге, который называется зодиак, что в их расположении усматривается сходство с очертаниями головы быка. Равным образом прочие телесные члены и целостный облик быка образованы и в своем роде прорисованы фигурным расположением и линиями тех звезд, что греки называют Πλειάδαι (Плеяды), а мы — Vergiliae (Вергилии).

Какую этимологию предлагает для слова „soror“ (сестра) Антистий Аабеон и какую для слова „frater“ (брат) Публий Нигидий

(1) Антистий Лабеон, [259] конечно, занимался в основном изучением гражданского права и давал официальное заключение обращающимся по правовым вопросам. <Однако> [260] и в других дисциплинах он не был несведущ: глубоко проник в [вопросы] грамматики, диалектики, древней и древнейшей литературы, основательно изучил [проблемы] происхождения латинских слов и их значения, используя эти знания в основном для распутывания многочисленных правовых уловок. (2) После его смерти были изданы книги, которые так и назывались — „Посмертные“ (Libri posteriores); из них три идущие одна за другой — тридцать восьмая, тридцать девятая и сороковая — содержат в себе исчерпывающие сведения, способствующие истолкованию и объяснению [трудностей] латинского языка. (3) Кроме того, в книгах, которые он назвал „[Комментариями] к преторскому эдикту“, Лабеон поместил множество замечаний, одновременно изящных и остроумных. Так, например, мы читаем в четвертой книге „[Комментариев] к эдикту“ следующее: „Soror (сестра), — говорит он, — именуется так потому, что она рождена как бы seorsum (отдельно), обособляется от дома, в котором родилась, и переходит в другую семью“. [261]

(4) Что же касается слова frater (брат), то Публий Нигидий, [262] человек весьма ученый, предлагает для него не менее тонкую и убедительную этимологию (ε̉τύμω). Он говорит, что слово frater (брат) произносят, словно [желая] сказать fere alter (почти другой). [263]

Какое количество приглашенных Марк Варрон считал правильным и подобающим, а также о второй перемене блюд (de mensis secundis) и о десертах

(1) У Марка Варрона [264] среди менипповых сатир есть изящнейшая книга под названием „Не знаешь, что принесет вечер“, где он рассуждает о должном количестве приглашенных на пир, а также об организации и подготовке самого пира. (2) Он говорит, что количество приглашенных на пир должно начинаться с числа Граций [265] и доходить до числа Муз, [266] чтобы всякий раз, когда количество приглашенных минимально, число их было не меньше трех, а тогда, когда [число приглашенных] больше, — чтобы числом их было не более девяти. [267] (3) „Ведь, — сказал он, — их не должно быть много, ибо толпа часто бывает неспокойна: так, в Риме [приглашенные] стоят, в Афинах — сидят, но нигде не возлежат“. А сам пир, как говорит Варрон, состоит из четырех элементов и тогда совершенен во всех своих проявлениях, когда приглашены приятные люди, [268] когда место выбрано со вкусом, когда время рассчитано удачно, когда пиршественное убранство (apparatus) подобрано должным образом. [269] „Не нужно, — говорит он, — приглашать ни слишком говорливых гостей, ни молчунов, ибо красноречие уместно на форуме и в суде, а молчание — не на пиру, а в спальне“. (4) Речи в этот момент, как он полагает, не должны касаться тем, вызывающих тревогу и беспокойство, но приятных и привлекательных, обладающих вследствие известной соблазнительности и удовольствия полезностью, благодаря чему ум наш становится тоньше и изящнее. (5) „Ведь это, конечно, произойдет, — говорит он, — если мы будем [на пиру] вести беседы о вещах, имеющих отношение к повседневной жизни, о которых на форуме и во время обычных занятий говорить недосуг. Что же касается хозяина пира, то ему, — продолжает он, — подобает не столько блистать роскошью, сколько не выглядеть неряшливо“, а также: „Во время пира следует читать не все [подряд], но, по возможности, то, что одновременно и βιωφελη̃ („полезно для жизни“), и приятно“. [270]