Клавдий Элиан - Пестрые рассказы
6
Лакедемоняне, задумав разрушить Афины, испросили на этот счет у бога[156] оракул. Он ответил: «Нельзя занести меч на святыню Эллады».
7
Злодеям даже смерть не приносит блага, ибо и тогда они не находят успокоения; тела их либо оставляют вовсе непогребенными, либо, если и погребают, они лишены последних почестей и пристанища, которое принимает всех.[157] Так, например, лакедемоняне не только обрекли голодной смерти Павсания, сочувствовавшего персам,[158] но, как сообщает Эпитимид, самому трупу его не дозволили лежать в родной земле.
8
Кто не знает о неслыханно быстрых переменах судьбы? Лакедемоняне, например, властвовали над фиванцами, а потом их могущество до такой степени ослабело, что те вторглись в Пелопоннес, перешли через Еврот и стали опустошать их землю. Вероятно, фиванцы захватили бы и Спарту, если б Эпаминонд не убоялся того, что пелопоннесцы объединятся, защищая ее.[159]
Тиран Дионисий, осажденный карфагенянами[160] и лишенный всякой надежды на благополучный исход войны, впал в отчаяние и уже помышлял о бегстве. Один из его друзей, Эллопид, приблизился к нему со словами: «Дионисий, твоя власть будет тебе прекрасным погребальным покровом». Устыженный этим Дионисий воспрянул духом и во главе малочисленного войска не только обратил в бегство несметное множество врагов, но даже расширил пределы своего царства.
Точно так же и царь Аминта, когда соседние варвары разбили его наголову, отказался от царства и решил даже совсем покинуть эту страну.[161] Ему было довольно спасти хотя бы свою жизнь. В эту трудную минуту кто-то повторил Аминте слова Эллопида. Царь тогда укрепился на маленьком клочке земли и с немногочисленными воинами отвоевал назад потерянное царство.
Египтяне называли Оха на своем языке ослом, сравнивая его тугодумие с несмышленостью этого животного.[162] В отместку он заклал Аписа в жертву ослу.[163]
Дион, сын Гиппарина, был изгнан Дионисием из отечества, но с войском всего в две тысячи человек победил его и сделал тем, чем был раннее сам, т. е. изгнанником.[164]
Сиракузяне выставили девять триер против ста пятидесяти карфагенских и разбили их наголову.
9
Платон, сын Аристона, жил в Олимпии под одним кровом с людьми, которых он не знал и которым был тоже незнаком. За время совместной жизни он столь расположил к себе и очаровал их своим обхождением, что они не могли нарадоваться этой встрече. Философ не упоминал в разговорах ни Академии, ни Сократа, сказал только, что его зовут Платоном. Когда эти люди попали в Афины, Платон принял их чрезвычайно гостеприимно, и они попросили его: «Покажи-ка нам своего тезку, ученика Сократа, сведи нас в Академию и познакомь с ним, чтобы нам его послушать». На это Платон по своей привычке слегка улыбнулся и сказал: «Это же я». Гости Платона были поражены, что, общаясь с таким мужем, не поняли кто он. Платон ведь был прост и безыскусствен и доказал этим, что может привязывать к себе людей не только философскими беседами. Платон называл Аристотеля Полом.[165] Почему он избрал это имя? Известно, что жеребенок, досыта насосавшийся молока, лягает свою матку. Так вот Платон намекал на неблагодарность Аристотеля. Ведь, получив у Платона важнейшие основы знаний, он, обладая этими сокровищами, сбросил с себя узду, открыл напротив платоновой свою школу, расхаживал там с учениками и друзьями и стал завзятым противником своего учителя.
10
Заискивал ли перед народом Перикл, сын Ксантиппа? Мне кажется, что заискивал. Ведь всякий раз, отправляясь в народное собрание, он думал о том, чтобы с его уст не слетело слово, которое могло бы раздосадовать афинян, показавшись неприятным или необдуманным.
11
Диоген утверждал, что даже Сократ не был чужд роскоши, ибо в противном случае обходился бы без своего дома, без постели, пусть скромной, без сандалий, которые он иногда надевал на ноги.
12
Гераклеот Зевксис, нарисовав Елену, разбогател благодаря этой картине, ибо не разрешал любоваться ею бесплатно, когда и сколько угодно: сначала требовалось внести определенную плату и только потом смотреть. Так как художник брал деньги, показывая свою картину, эллины, современники живописца, прозвали его Елену гетерой.
13
Эпикур из Гаргетта утверждал: «Кому не довольно малого, тому всего мало» — и был готов, по его словам, питаясь одним хлебом и водой, поспорить с Зевсом, кто из них счастливее. Как при этом можно прославлять наслаждение, мы сообщим в другом месте.
14
Весьма часто с трудом по оболу[166] скопленные деньги перекочевывают, как говорит Архилох, в брюхо распутной девки.[167] Деньги ведь что еж, которого легко словить, но непросто удержать. И Анаксагор в своей книге о царстве замечает, что деньги трудно нажить, но еще труднее сберечь.
15
Передают, что сицилийский тиран Гиерон, будучи еще частным человеком, отличался необразованностью и невежеством не в меньшей степени, чем его брат Гелон. Будучи болен, он пристрастился к наукам и употребил предоставленный болезнью досуг на то, чтобы слушать ученые беседы. По выздоровлении Гиерон общался с Симонидом Кеосским, фиванцем Пиндаром, Вакхилидом из Юлиды, а Гелон так и остался чужд наук.
Известно, что Птолемея II образованнейшим человеком сделала опять-таки болезнь. Платон утверждает, что и Феаг стал философом не по чему другому, как из-за вызванных нездоровьем ограничений; ведь лишив Феага возможности заниматься государственными делами, болезнь вселила в него любовь к мудрости. Какой благоразумный человек не пожелал бы болезни Алкивиаду, Критию, лакедемонянину Павсанию и другим?! Алкивиаду и Критию, чтобы они не расстались с Сократом,[168] а Павсанию, чтобы, обуянный гордыней, он не действовал то в пользу лакедемонян, то в пользу беотийцев или граждан Фессалии, а у Фарнабаза не восхищался персами и мидянами.[169] Критий превратился в тирана и убийцу, причинил много зла своему родному городу и умер всеми ненавидимый.
Стратону, сыну Коррага, болезнь тоже, видимо, пошла на пользу. Принадлежа к знатному и богатому роду, он, однако, совершенно пренебрегал телесными упражнениями. Но когда стал страдать болезнью селезенки и врачи предписали ему упражняться в гимнасии,[170] Стратон сначала предавался этому настолько, насколько было необходимо для здоровья. Постепенно делая успехи в этих занятиях и отдавшись им безраздельно, Стратон во время Олимпийских состязаний оказался в один день победителем в борьбе и панкратии;[171] он и вторично завоевал победу в Олимпии, а также отличился на Немейских, Пифийских и Истмийских играх.
У атлета Демократа были больные ноги. Поэтому, придя на состязание, он обвел место, где стоял, чертой и предложил противникам вытащить его за пределы нарисованного круга. Они оказались не в состоянии это сделать и были побеждены, а Демократ удостоился победного венка.
16
Если человек будет следовать за Каллием, Каллий сделает из него бражника, если за Исмением, тот превратит его во флейтиста. Подражающий Алкивиаду станет хвастуном, а Кробилу — поваром. Демосфен сделает его оратором, Эпаминонд — воином, Агесилай — исполненным великодушия, Фокион — порядочности, Аристид сделает справедливым, а Сократ — мудрым.
17
Пифагор объяснял людям, что он происходит от семени лучшего, сравнительно с человеческим: в один и тот же день и час его видели в Метапонтие и Кротоне; в Олимпии Пифагор показывал свое золотое бедро,[172] кротонцу Миллию напоминал, что он никто иной как фригиец Мидас, сын Гордия;[173] белый орел позволял ему себя гладить, а река Кос, когда философ собирался переправиться на другой берег, человеческим голосом сказала: «Привет тебе, Пифагор!» Он учил, что самым священным является лист мальвы, самым мудрым — число, а вслед за ним тот, кто дал вещам имена. Землетрясение Пифагор считал следствием того, что покойники сошлись вместе, радугу — отсветом солнца, а звучащие иногда в наших ушах голоса — голосами высших существ. Ни в чем ученикам Пифагора не полагалось высказывать сомнение или задавать в разъяснение сказанного вопросы: слушатели относились к словам учителя, как к вещаниям оракула. Когда он посещал чужие города, говорили: Пифагор пришел не учить, а исцелять. Он предписывал не употреблять в пищу сердца животных, не есть белых петухов, ни в коем случае не дотрагиваться до мяса павшего скота, не посещать бань и не ходить по большим дорогам, ибо неизвестно, чисты ли они.
18
Рассказывают, что, когда, после неоднократных приглашений Дионисия,[174] Платон прибыл в Сицилию, тиран, взойдя на колесницу, сам стал править, а сыну Аристона[175] отвел место рядом с собою, какой-то сиракузянин, человек находчивый и знающий Гомера, в восхищении произнес известный стих из Илиады, чуть-чуть изменив его:
