Юрий Никитин - Как стать писателем (2-е изд.)

Часть 6

Непрофессионал, т.е. просто читатель, замечает только резкую разницу в тексте. Дайте ему почитать такой шедевр, как «Слово о полку Игореве», он сразу же скиснет. Скиснет и на Тредиаковском, Державине, Сумарокове, а это были лучшие из лучших писателей тех лет. Они писали всего двести лет тому, но современному читателю разбираться в их языке уже невозможно.

Это заметно настолько, что даже самые-самые снобы втянут язык в то место, где их языку и надлежит ютиться, но зато отведут душу, если подобное же робко вякнуть о Пушкине и – о ужас! – к примеру, Бунине. Эти, так сказать, почти наши современники, и они – неприкасаемые.

Увы, увы, все под контролем общественности, и ни у кого нет статуса неприкосновенности. Скажем честно: и Пушкин, и Бунин лишь потому ярко сияют на беззвездном небосводе того времени, что вся Россия тогда была в основном неграмотна. Из грамотных абсолютное большинство читало, шевеля губами и водя пальцем по строчкам. Из оставшихся кто-то умел даже «писать книжки», это само по себе казалось чудом и вызывало почтение. Среди этого десятка пишущих нетрудно быть чемпионом!

Сейчас же в России населения в два-три раза (не считал) больше, грамотные все, и – о ужас! – почти все пишут стихи, рассказы, повести, романы. Чтобы убедиться, достаточно заглянуть в Интернет, где рассказы, повести, романы, можно «печатать» бесплатно. Среди этих миллионов пишущих, естественно, куда более жестокая схватка за первенство, чем во времена Бунина среди десятка литераторов. Да и понятно, что даже в спорте среди миллионов рвущихся в чемпионы проще отыскать рекордсменов, чем в одном десятке.

Кстати, о спорте. Я прекрасно помню чемпионов мира в супертяжелом весе, что поднимали штангу с неслыханным весом – теперь этот вес легко берут даже не мастера, а перворазрядники. И не в супертяжелом, а в среднем. Кто смотрел соревнования по гимнастике, фигурному катанию и прочем-прочем раньше и смотрит сейчас, сразу скажет, насколько даже не возрос, а взлетел уровень исполнения. Но почему-то кощунственно сказать правду, что так же… или хотя бы просто приподнялся и уровень написания художественных текстов!

Да что там спорт: как во времена Бунина ездили в каретах и как сейчас в автомобилях? Примерно тот же разрыв и в литературе. В смысле настолько же современная техника письма ушла вперед от времен Бунина, как автомобилестроение от каретостроения.

Более того, замахнемся на еще большее кощунство. Вот раскрываю прекрасную повесть, даже роман, «Мастер и Маргарита». Сразу же натыкаюсь на «…И сейчас же с площадки сада под колонны на балкон двое легионеров ввели и поставили перед креслом прокуратора человека лет двадцати семи. Этот человек был одет в старенький и разорванный голубой хитон. Голова его была прикрыта белой повязкой с ремешком вокруг лба, а руки связаны за спиной. Под левым глазом у человека был большой синяк…»

Конечно же, «был», «была», «его» – сорняки, которые автор то ли забыл выполоть, то ли не успел, так как уже в то время был серьезно болен.

Первая фраза представляет собой длиннейшую гусеницу. Хоть и всего из двух члеников: «…ввели и поставили…» Да, сейчас уже знаем, что это недопустимо для опытных авторов и нехорошо для начинающих, но ведь это же сам Булгаков, это же почти бог!

Сперва шок, подобная неграмотность пишущего проходит только в нетребовательных коммерческих издательствах, где нужен поток, где издают не меньше пятидесяти книг в месяц, иначе можно закрываться за убыточностью.

И в то же время – шедевр! Но может ли быть шедевром вещь, написанная таким корявым языком? Забегая вперед скажу, что может, но это мое личное и очень спорное для многих традиционалистов мнение, однако с теми, у кого нервы покрепче, давайте остановимся на ткани произведения. Конечно же, знай Булгаков о будущем запрете на фразы-гусеницы, он бы их убрал. Переделал. Ведь и первую фразу легко построить правильно, чтобы стала сразу более выпуклой, емкой.

Однако, чтобы понять этот «промах» Булгакова, возьмем время, когда произведение было написано. Это конец двадцатых годов. Россия, только-только пережившая кровавую Гражданскую войну, все еще остается практически страной неграмотной. Да и те, что были грамотными, либо истреблены за буржуйское происхождение, либо убежали в парижи. А кто не убежал или плохо спрятался… понятно.

Для тех, кто думает, что неграмотность была очень от нас далека, ссылаюсь на себя, замечательного: я учился в то время, когда выпускным классом был… четвертый! В четвертом сдавались выпускные экзамены, человек считался уже закончившим школу. Мои бабушка и дедушка были вовсе неграмотными, я им вслух читал свои детские книжки. Моя мама научилась читать сама едва ли не позже меня.

Вот за десять лет до моего рождения и закончил Булгаков свой шедевр «Мастер и Маргарита». В тех условиях даже просто грамотный оставался редкостью, умеющий писать книги – волшебником, а на таком уровне, как Булгаков, – великим магом, почти богом. Но никакой гений не может держать всю литературу на своих плечах целиком, это под силу только огромной, сплошь грамотной стране с сотнями тысяч пишущих, как и спортивные рекорды рождаются только в тех землях, где занимаются этим спортом многие и очень многие.

Хорошо это или плохо, но для вас снисхождения и скидок уже не будет. Если не весь мир, то страна уж точно грамотная вся. И требования к языку – самые высокие!

…чем гора в огромном горном массиве. То же самое и пиететом перед такими именами, как Пушкин, Гоголь, Булгаков, Пастернак. Именно потому имена современных авторов не излучают такого же божественного блеска. Та же картина и с музыкантами… Имена Моцарта, Бетховена, Штрауса, Вагнера… – гремят и доныне, а кто назовет сегодняшних композиторов? А ведь их уровень точно ничуть не ниже!

Но давайте взглянем трезво. В те века писатели да музыканты были единственными выразителями, так сказать, культуры. И все внимание было обращено на них, отмеченных Богом. И все пряники доставались им. Тогда не приходилось делиться ни с кино, ни с телевидением, ни с компьютерными играми. Тогда все талантливые и мыслящие шли в литераторы, а сейчас они могут идти в науку, которой тогда практически не было, в бизнес, где масса своих вершин, даже само нынешнее искусство предлагает столько дорог, что собственно писатели – это те, кто пользуется для выражения своих мыслей буковками, – оказываются лишь на одной из тысяч тропок, далеко не самой заметной!

Потому не надо сравнивать величие тех имен и этих, сегодняшних. Простой физкультурник на фоне хилых деревенских ребятишек выглядит впечатляюще, намного впечатляющее, чем нынешние чемпионы мира среди остальных кандидатов в чемпионы мира, которых тысячи и тысячи! Потому и сейчас даже те, кто на всякий случай, чтобы прослыть за интеллигента, твердят «Бунин, Бунин, Бунин», сами в охотку читают современные романы, ибо они намного выше по уровню.

А читать Бунина и восторгаться его стилем – это все равно что смотреть черно-белый фильм двадцатых годов, когда еще не было даже звука, и восторгаться игрой актеров того времени. Да, они молодцы, но все же те фильмы сильно уступают даже средним голливудским поделкам сегодняшнего дня. Не только по качеству пленки, но и по игре актеров, режиссуре, операторской технике, мон­тажу…

Два-три дерева в пустыне заметны издали. Неважно, какие они собой. Даже если чахлые. Спасибо и за ту тень, которую дадут. В лесу уже нужно быть дереву особенному, чтобы заметили, вычленили из общей массы…

Вот одна из самых классических вещей, ее знают практически все любители фэнтези: знаменитая серия о Перне.

Итак, Перн.

«Часть первая: ПОИСК

Глава 1

Бей, барабан, трубите, горны, —

Час наступает черный.

Мечется пламя, пылают травы

Под Алой Звездой кровавой.

Лесса проснулась от холода, но не того – привычного, исходившего от вечно сырых каменных стен. Это был холод предчувствия опасности, беды худшей, чем та, что десять Оборотов тому назад загнала ее, всхлипывающую от ужаса, в зловонное логово стража порога. Пытаясь собраться с мыслями, она неподвижно лежала на соломе во тьме сыроварни, служившей спальней и ей, и другим работавшим на кухне женщинам. Зловещее предчувствие ощущалось сильнее, чем когда-либо прежде. Лесса, сосредоточиваясь, коснулась сознания стража, кругами ползавшего по внутреннему двору. Натянутая цепь выдавала беспокойство зверя, но в предрассветных сумерках он не замечал ничего такого, что могло бы послужить поводом для тревоги.