Александр Иличевский - Город заката

Перед нами бескрайний степной ландшафт Сечи. Не видно ни кибиток, ни каких-либо иных подробностей хозяйственной деятельности. Детали неразличимы, как не различаются в костре, пока он не потухнет, отдельные угли. Разве только за спиной широкоплечего черноусого казака в бурке и с окровавленной повязкой на лбу угадывается дымящийся котел — с кулешом, с похлебкой?

Вскоре передний план картины полностью захватывает наше внимание. Он составлен из восемнадцати крупных портретных фигур, каждая из которых надолго останавливает взгляд своеобразием характера, определенной повествовательной основательностью. За каждым казаком выстраивается целый рассказ о типе натуры, преломленной ее военной деятельностью. Казаки эти все удачливы в бою: некоторые награждены увечьями, но счастливы в главном — в том, что выжили. Некоторые из них явно сильны статью, некоторые карикатурно худосочны, болезненны или беззубы. Однако все лихи и обладают органической уместностью в целостности картины, составляют весомый вклад в ее художественную ценность. Образы их выполнены филигранно, и позы как первостепенных персонажей, так и тех, что находятся вне поля действия главных фигур, склоненных над писарем, под коллективную диктовку составляющим лихое письмо османскому султану Мехмеду IV, — образуют сердцевину кипучего пространства Сечи, полного удали и стойкости перед походными лишениями.

Возникающее в конце концов желание узнать что-нибудь о могущественном, но безвестном для нас султане — естественно. И прежде чем мы перенесемся в Константинополь, остановимся на одной интересной детали картины, которая обогатит смыслом нашу траекторию наблюдения. Это пороховница, прикрепленная к поясу казака, сидящего с обнаженным торсом. При серьезной игре казаки снимали рубахи, чтобы не иметь возможности подложить карты за пазуху или в рукав. И вот мы видим у поясницы этого весело ухмыляющегося казака, с залихватски закрученным вокруг уха оселедцем, инкрустированную вещицу — часть боевой амуниции — сосуд с длинным горлышком, через которое ссыпается на ружейную полку порох.

Теперь нам следует вглядеться в картину Репина еще более внимательно — чтобы обнаружить удивительное обстоятельство: центральный узор пороховницы представляет собой еврейскую золоченую шестиконечную звезду — Щит Давида.

Репин тщательно подходил к срисовыванию казацкого снаряжения. Во множестве эскизов он использовал коллекцию знатока старого Запорожья Дмитрия Яворницкого. Так что сомнений в принадлежности пороховницы к казачьей амуниции нет никакого. Но возникает вопрос: каким образом Щит Давида — символ мирных евреев — попал на оружейную принадлежность?

Единственная правдоподобная гипотеза состоит в том, что пороховница принадлежала караимам (или только была ими изготовлена), широко проживавшим в Крымском ханстве. Достаться казакам она могла в качестве трофея.

Одно из наиболее знаменитых мест проживания караимов — Чуфут-Кале («Еврейская крепость»), средневековый город-крепость, основанный в IV–V веках в Крыму близ Бахчисарая. Религия караимов (потомков древних тюркских племен, исшедших из Хазарского каганата) была фундаменталистским толком иудаизма, отрицавшим значение Талмуда. Чуфут-Кале стал резиденцией первого крымского хана; традиционно здесь же содержались высокопоставленные военнопленные (способные себя выкупить; людей же небогатых продавали в рабство в Каффе, нынешней Феодосии) и располагался государственный монетный двор.

По быту и одежде почти ничем не отличаясь от татар, караимы жили замкнутой общиной, занимались торговлей и ремеслом. Подражая иерусалимской топонимике, окрестности Чуфут-Кале караимы именовали своеобразно: здесь есть и Иосафатова долина погребений, и Масличная гора, и источник Юсуп-Чокрак («Фонтан Иосифа»), а у подножия крепости протекает пересыхающий летом Кидронский ручей.

Не исключено, что здесь же, в Чуфут-Кале, и была произведена та пороховница, добытая казаками в одном из Крымских походов.

Вернемся к султану. Что пишут ему запорожцы? В письменной истории Запорожской Сечи имеется несколько апокрифов, одному из них мы последуем.

Письмо запорожских казаков к султану в благозвучном переводе:

Запорожские казаки турецкому султану!

Ты — шайтан турецкий, черт, проклятого черта брат и товарищ и самого Люцифера секретарь! Какой же ты, к черту, рыцарь, когда голым задом ежа не убьешь? Черт гадит, а твое войско пожирает. Не будешь ты, чертов ты сын, сыновей христианских под собой иметь, твоего войска мы не боимся, землей и водой будем биться с тобой, чтоб тебе пусто было.

Вавилонский ты повар, Македонский колесник, Иерусалимский пивовар, Александрийский козлодран, Великого и Малого Египта свинопас, Подолянская злодеюка, Татарский сагайдак, Каменецкий палач и всего света и подсвета шут, а для нашего Бога — дурак, самого аспида внук.

Вот так тебе запорожцы ответили, никчемный! Не годен ты и свиней христианских пасти! Числа не знаем, ибо календаря не имеем, месяц в небе, год в книге, а день такой у нас, какой и у вас!

Подписали: кошевой атаман Иван Сирко со всем войском Запорожским.

Мехмед IV, по прозвищу Авджи (Охотник), получивший его за свою страсть к спорту и охоте, — девятнадцатый османский султан, правивший в 1648–1687 годах. Сын Ибрагима I, свергнутого янычарами, и наложницы, Мехмед вступил на престол в 1648 году. Время его малолетства отличалось беспорядочным двоевластием его матери и бабушки, благодаря чему в 1656 году венецианцы у Дарданелл одержали над османцами блистательную морскую победу и были остановлены перед Константинополем только что назначенным великим визирем Мехмедом Кепрюлем.

Теперь же, чтобы дополнить образ султана, мы вспомним одного небезызвестного современника — как его, так и запорожских казаков и оружейников-караимов — Шабтая Цви.

Шабтай Цви — знаменитый еврейский лжемессия, возглавивший массовое мессианское движение XVII века, охватившее почти все еврейские общины. Родившись в 1626 году в Измире в семье византийских евреев, Цви получил хорошее религиозное образование, одним из учителей его был каббалист и раввин Иосиф Искафа. С юных лет он возглавлял группу молодежи, чьи занятия были посвящены Талмуду и каббале, молитвам и медитациям, обсуждению мессианских чаяний, вызванных тяжелейшим положением еврейского народа в связи с погромами Богдана Хмельницкого на Украине. В 1648 году Шабтай Цви объявил себя спасителем Израиля, однако поддержки в общине не нашел; он переселился в Салоники, но и там его идеи не имели успеха.

Тем не менее Шабтай Цви предпринял масштабные пропагандистские усилия, выразившиеся в его многочисленных поездках по еврейским общинам Османской империи. В одной из общин Египта, где он был хорошо принят, Цви женился на беженке из Польши по имени Сара, которая стала его соратницей.

Вскоре после женитьбы Шабтай Цви приехал в Землю обетованную, где встретил Натана из Газы — молодого проповедника, поддержавшего его и разославшего по еврейским общинам призыв ко всем встать под знамя мессии, которым 31 мая 1665 года Шабтай Цви публично себя объявил.

Весть от Натана из Газы нашла широкий отклик во всем тогдашнем еврейском мире, взволнованном распространявшимися многочисленными посланиями, которые восхваляли Шабтая Цви и в которых утверждалось, что мессия скоро вернется в Сион. Однако из Иерусалима, куда Цви прибыл вместе с двенадцатью учениками, он был изгнан.

Вскоре лжемессия обосновался в Измире, где его с ликованием приняли приумножившиеся сторонники, среди которых были и его прошлые противники.

В 1666 году Шабтай Цви прибыл в Константинополь, где наш знакомец, султан Мехмед IV, отказал ему в аудиенции и вместо этого приказал арестовать. Впрочем, пребывание в заключении не представляло для Шабтая Цви препятствия в его проповеднической деятельности. К нему отовсюду приезжали посланники, стража получала немалое вознаграждение за то, что позволяла им встретиться с лжемессией.

Вскоре султан предал Цви суду, который предъявил ему обвинение в посягательстве на роль царя. Лжемессии было предложено выбрать между смертной казнью и обращением в ислам. В результате 16 сентября 1666 года Шабтай Цви принял ислам, а султан пожаловал ему гарем, охрану, должность камергера и жалованье.

Так завершается траектория нашего взгляда, начавшаяся с изображения звезды Давида на пороховнице казака-картежника, вместе с другими запорожцами составлявшего лихое письмо султану, в чьей свите находился знаменитый еврейский лжемессия.

5768 И АСФАЛЬТОВОЕ МОРЕ

Философ Владимир Соловьев в «Трех разговорах», своей последней работе, описывает картину Армагеддона. Геологические обстоятельства этого эсхатологического действа и будут интересовать нас в дальнейшем.