Константин Ротиков - Другой Петербург
Сходство, скорее, умозрительное: общее, теснящее душу чувство, определение которого — тоска ли, томление, грусть — не будет вполне адекватным. Влажное дыхание морской стихии, незримой, присутствующей где-то за унылыми перспективами, замкнутыми на торцах глухими стенами. Сплошные линии фасадов, следующих изгибам каналов, с незначительными колебаниями в высоте разноэтажных зданий и сдержанной пестроте штукатуренных стен, создают бесконечно вибрирующую, трепетную картину, которая — в иных пропорциях и красках — околдовывает на узеньких улицах Венеции, пересекаемых бесчисленными каналами. Низенькие подворотни, тенистые проходные дворы, возможность затейливого перехода через двор, чью-то парадную в следующие двери, на соседний двор, насквозь, к каналу через улицу, таковы прогулки по Коломне.
Есть здесь одно место — там, где Екатерининский канал после всех своих бесконечных извивов выходит на финишную прямую, впадая в Фонтанку… Стрелка Малой Коломны, с домом-утюгом на углу Садовой… Тут, действительно, что-то неуловимое наводит на воспоминания о подлинном уголке Венеции: рядом с железнодорожным вокзалом, где переброшен мост на Джудекку через Большой канал.
Художники любили Коломну. Не только Репин, писавший своих «Запорожцев» в доме на площади, названной его именем. Это, собственно, скорее площадка с несколькими деревьями: «Плешивый садик», как называли его в старину. Любопытное название — не из народного ли восприятия подобных уголков места для встреч именуются «плешками»? Да и ныне здесь находят отдохновение коломенские алкаши и пэтэушники, проходящие практику на соседнем судостроительном заводе.
Замечателен старинный верстовой столб в виде гранитного обелиска на мраморном постаменте, с овалом солнечных часов: такой же видим мы на прелестной акварельке К. А. Сомова «Весна». Отсюда начинался счет верстам до Петергофа. За Фонтанкой в XVIII веке считалось уже предместье, деревня Калинкина, потому и мост, с романтичными каменными башнями и декоративными цепями, назвали Калинкиным. Годы его строительства обозначены на больших медных досках, с курьезными сокращениями: «Н», т. е. «начат» в 1786, и «О» — окончен в 1788.
В настоящее время здесь два Калинкиных моста: «старый» и «малый» (последний в устье канала Грибоедова), но как бы их ни именовать, мост с башнями через Фонтанку — самый, что ни на есть, подлинный Калинкин мост. Глянув с него в сторону взморья, видишь вырисовывающиеся на фоне высокого неба портальные краны, корпуса строящихся кораблей и старинные эллинги Адмиралтейского завода. На левом берегу низенькие, в строгом классическом стиле домики, из которых один особенно заметен декорирующей подворотню аркой с красивым замковым камнем. Место в своем роде любопытное. В петровские времена существовала здесь прядильня «для непотребного и неистового женского пола», а поскольку пол этот немало способствовал распространению дурных болезней, то в 1781 году открыли первую в столице Калинкинскую венерическую больницу (лечат в ней и поныне).
Вверх по Фонтанке — вид на Троицкий собор, безусловно, напоминавший художникам, проходившим академическую практику в Риме, подобную перспективу на Св. Петра, с Тибра, если идти от пьяца дель Пополо. Диковат параллелепипед «Советской» гостиницы, но его как-то не очень заметно. Ближе к мосту видны живописные строения с фигурными наличниками, смутно напоминающими боярский терем (Фонтанка, д. 154). Архитектор Ю. Ю. Бенуа так перестроил в начале века ампирный особнячок, в котором в 1860 году разместилась Крестовоздвиженская община сестер милосердия. Основана она была в Крымскую войну: сто двадцать сестер под руководством Н. И. Пирогова оказывали помощь раненым в Севастополе (когда распоряжался там князь Александр Сергеевич Меншиков).
Еще ближе, в начале Старо-Петергофского, простые по архитектуре, но монументальные здания николаевского ампира принадлежат Морскому Адмиралтейскому госпиталю Петра Великого. Учрежденный Царем-преобразователем на Выборгской стороне, сюда госпиталь перебрался в 1836 году; часто можно видеть в окнах юных морячков в больничных пижамах, тоскующих без курева…
Для читателей этой книги интересно было бы вспомнить, что у Калинкина моста, напротив Морского госпиталя, в начале прошлого века разместился Благородный (т. е. для дворянских детей) пансион Главного педагогического института, с 1819 года преобразованного в университет. Как раз в пору преобразований учился в пансионе Михаил Глинка, привезенный в Петербург тринадцатилетним мальчиком. Поселили Мишу в особой комнатке в мезонине, где с ним жили еще три мальчика и гувернер, Вильгельм Карлович Кюхельбекер (только за год до того кончивший Лицей вместе с Пушкиным). Пансион был побольше Лицея, число воспитанников доходило до ста, но учили так же хорошо. Опытные преподаватели, насыщенная программа. За четыре года Глинку выучили зоологии, географии, математике, астрономии, латинскому, греческому, немецкому, французскому и английскому языкам. Он еще по собственной охоте овладел персидским. Упражнялся, несомненно, и в музыке. Рояль стоял для него в том же мезонине. Без упоминания о Глинке в этой книге все равно не обойтись, так что заметим, на всякий случай, и это место. Здание Благородного пансиона не сохранилось, но уцелел соседний каменный флигель (Фонтанка, д. 164), где была богадельня для воспитанников петербургского Сиротского дома, «неспособных к занятиям по причине телесных недугов», построенный в 1823 году.
Уж если мы смотрим на Фонтанку с Калинкина моста, как не вспомнить о странной истории, случившейся где-то здесь 16 июня 1924 года. Подающая надежды двадцатилетняя балерина ГАТОБа (бывшего Мариинского театра) Лидочка Иванова каталась по Фонтанке на моторной лодке с пятью кавалерами. И каким-то необъяснимым образом лодочка столкнулась с пароходиком «Чайка», устремлявшимся в Кронштадт. Четверых спасли, а Лидочка с одним из приятелей утонула, что загадочно, прежде всего, потому, что Фонтанка не так уж широка и глубока. Пошли слухи. Шептали об Ольге Александровне Спесивцевой, прима-балерине, за которой тогда ухаживал Борис Гитманович Каплун, племянник Урицкого, комиссаривший на ниве городского хозяйства. Предполагалось, что Спесивцева, видя в Лидочке соперницу, решила ее устранить таким экзотическим образом. Можно быть уверенным, что это не более чем сплетня. Спесивцева вскоре благополучно покинула Советскую Россию, работала у Дягилева, сошла с ума, как Нижинский, и умерла в глубокой старости. Любопытно, что и комиссар Каплун удрал за границу, где бесследно сгинул. На эту тему ныне поставлены уже кинофильм и даже балет, имеющие, как водится, мало сходства с реальной историей (а какова она была, кто знает!)
Бедная утопленница и слухи о ней занимали воображение Кузмина, намекнувшего в своей «Форели»:
Уносится тайком чужой портфель,Подносится отравленная роза,И пузырьками булькает со днаВозмездие тяжелым водолазом…
Раз вспомнили о балете, то укажем на дом 129, в самом конце Садовой, у Мало-Калинкинского моста. Дом стоит с середины прошлого века, сооруженный плодовитым столичным архитектором А. X. Пелем, но в начале 1910-х годов перестроен в духе модерна, с вазами и театральными масками на пилястрах. Декор указывает на то, что в доме жили служащие Мариинского театра. Здесь провела детские годы Тамара Платоновна Карсавина, славная дуэтами своими с Нижинским («Поцелуй розы», Балерина в «Петрушке», «Жар-птица»), что неплохо было бы отметить мемориальной доской.
Через канал, в Большой Коломне, давно нависает над нами мрачный силуэт Съезжего дома, одного из немногих сохранившихся в Петербурге (1849–1851, арх. Р. А. Желязевич). Его узкая, длинная каланча с машикулями напоминает муниципальные синьории средневековых итальянских городов. Здание и поныне отвечает своему назначению, здесь размещены противопожарные службы.
В пожарах есть своего рода эстетика, сильно затрагивающая чувства. Черные тучи дыма, клубы пара, алое пламя, голубоватые язычки, жадно лижущие трескающиеся стены… укротители огня, бравые молодцы в сверкающих касках, грузных робах, что-то там разгребающие, волочащие змеи шлангов, взбирающиеся по лестницам… Нет, можно понять чувства князя Александра Дмитриевича Львова, любившего атлетичных парней, балансирующих на краю гибели, спасающих жертв стихии.
Князь имел прекрасную дачу в Стрельне и под впечатлением случавшихся там два года подряд больших пожаров организовал на собственные средства «пожарный обоз» в 1880 году. Он так увлекся тушением пожаров, что выписал из-за границы специальное оборудование для первой в России «дружины тушильщиков». Наконец, он был избран в 1893 году первым председателем Российского пожарного общества. Считается, что ему тогда было всего тридцать лет, но зная некоторые слабости наших героев, усомнимся в этом. Нам известен документик, согласно которому родился князь в 1860 году (да и по хронологии его пожарных подвигов это выглядит убедительнее).
