Евгений Марков - Очерки Крыма
Пустынька Чолмекчи сделалась теперь рассадником целой своеобразной колонии. С чувством какой-то юношеской радости пробрался я верхом по тропинкам гор в знакомый и дорогой уголок. Своего старого друга, прежнюю владелицу Чолмекчи, я уже нашел в новом гнезде, окруженном цветами и зеленью… Это автор известного "Путеводителя по Крыму", один из коренных старожилов и знатоков Крыма. Меня поразила простота и поэтическая обстановка жизни этой оригинальной отшельницы Южного берега. Она живет круглый год одна, со своею родственницею, в этой горной пустыне, прямо над волнами моря, прямо под сенью Кастели. Около нее только одна женщина да татарин да верный пес, сопровождающий ее во всех ее походах. Еще недавно, несмотря на свои лета, эта мужественная женщина объезжала верхом окрестные татарские деревни, для помощи больным. Татары давно и хорошо знают ее, и ей безопасно жить среди них даже одной. Она прожила среди татар крымскую кампанию, прожила эпоху их выселения в Турцию, прожила и последнюю войну. Турецкие броненосцы со зловещим видом протягивались под самым берегом, но она оставалась, по-прежнему, среди татар и татары оставались кругом нее, по-прежнему, мирные.
Отшельница Чолмекчи до сих пор совершает далекие поездки в горы для осмотра древних памятников и интересных местностей, для пополнения новыми данными своего «Путеводителя». Врачи давно пророчат ей самые ужасные вещи, давно осудили ее чуть не на смерть; а она, со спокойною улыбкою, вот уже который год продолжает копаться в своем винограднике, в своих цветниках; с легкостью и проворством юноши, ходит она пешком по несколько верст по горным кручам и тропинкам, перед которыми остановятся многие сильные мужчины.
Вокруг ее домика цветы, редкие деревья юга, широко обставшая красота моря и гор. Войдите в этот светленький приют — вы встречаете картину, редкую книгу, рабочий кабинет цивилизованного, думающего человека.
Редко кто из нас разрешил так просто и решительно задачу жизни, редко кто сумел отбросить от себя растлевающую пустоту житейских мелочей и найти свое удовлетворение в философской скромности быта, покоящегося на немногих крупных и возвышенных основах человеческого духа, в которых вся сущность человечности…
Отшельница Чолмекчи пленила и других своей пустынькою, мало-помалу, к ней, как к патриарху Кастели, стянулись с разных концов люди, которые поняли прелесть этого пустынного уголка и этой пустынной жизни. Два профессора харьковского университета основались у самого подножия Чолмекчи и повили своими виноградниками долинки, его окружающие. Старое гнездо Чолмекчи перешло в руки новой владелицы, которая не покидает его ни зимою, ни летом. Несколько дальше, тесно к скалам Кастели, на террасе, глядящей в море, возникла колония еще четырех профессоров из разных наших университетов. Там уже виднеется целый замок, там уже проводятся удобные дороги. Скалистая Кастель, полная таинственных средневековых легенд, полная загадочных развалин древности, становится, таким образом, уголком цивилизации, первою ячейкою нового поселения, которое разрастется в недалеком будущем.
Виктор Ген в своей превосходной книге "Kulturpflanzen und Hausthiere", столько же ученой, сколько поэтической, справедливо возмущается против крайностей современного натуралиста, который стремится не только все в природе, но и все в истории объяснить одними стихийными силами.
Культ разумной человеческой силы, которым насквозь проникнуто замечательное произведение ученого автора, действует гораздо более возвышающим и бодрящим образом. Проносясь по капризным извивам крымского берега, я невольно вспомнил эти взгляды Гэна. Действительно, природа сама по себе, необлагороженная и не смягченная человеком, лишена многих условий наслаждения. Вот, например, направо от меня дикие, однообразные скалы, поросшие диким и однообразным лесом, колючим, рогатым, истрепанным и изломанным морскими ветрами. Не манит туда человека, и не отдыхает там его глаз. Но оглянешься налево, туда, где горы сходят, словно капризными ступенями, к волнам моря, куда сбегают, расширяясь, долинки и логии, там взгляду вашему как-то ласковее и приветливее. Серое однообразие камня, зеленое однообразие леса там так, кстати, нарушается этими темными зонтиками кипарисов, толпящихся то дружными пучками, будто хор черных монахов, то длинными рядами, будто цепь застрельщиков. Разнообразная зелень всех оттенков, то светлых и нежных платанов, то голубовато-седых оливок, то ярких, словно подведенных под блестящий лак, фотиний, лавровишен, магнолий, к которому прикоснулся вкус и труд человека, что-то особенно прелестное и особенно привлекательное. Вместе с беленькими, хорошенькими домиками, узорными решеточками, клумбами цветов, он производит впечатление чего-то более понятного и более дружелюбного человеку. Стихийная природа, под влиянием человеческого разума, словно сама несколько одухотворяется и цивилизуется.
Бесконечная будущность и бесконечное богатство ожидают впереди Южный берег Крыма. Недаром Екатерина II видела в Крыму лучшую жемчужину своей короны. Эти каменные холмы, террасы и скаты, эти лесные долинки, наполняющие узкое пространство между цепью гор и морской отмелью — все это почва для бесконечных виноградников, табачных плантаций, дорогих садов… От Алушты до Ялты с одной стороны, от Ялты до Севастополя, с другой — чуть не на 150 верст в длину, Южный берег должен обратиться в сплошной виноградный сад. Когда разработается дорога до Судака, до Феодосии, новые огромные протяжения берега сплошь покроются виноградом. Теперь виноград только в долинах и редко где на склонах гор. Площадь земли, обработанная заступом и киркою, пока только составляет ничтожную дробь всех этих спящих залежей будущего обилия. Когда едешь по почтовой дороге, то наглядно убеждаешься, как редки, мелки и случайны эти чуть заметные обрывки людского хозяйства, скупо разбросанные среди сплошных, нетронутых масс холмов и горных скатов… Когда виноградники займут не одни только влажные впадины, не одни низины береговых холмов, а поднимутся так высоко и разольются так широко, как они это сделали вокруг Женевского озера или по берегам Рейна, то России не нужны больше будут вина Германии и Франции. Россия напоит сама себя одним своим Крымом.
Но для этого нужны два главных условия: прежде всего капиталы, а вместе с капиталами разумная система народного хозяйства. Только широкий, истинно государственный и истинно гражданский взгляд на потребности края мог бы сообщить плодотворный смысл и общность цели разнородным мероприятиям. Такой взгляд должен был бы господствовать над отдельными интересами и, не увлекаясь их частными целями, стремиться к одной своей главной цели.
Конечно, Крыму труднее всего будет дождаться такого руководящего взгляда, такой направляющей руки. Мы не избалованы такими правителями, каким был, например, хоть покойный князь Воронцов, давший Крыму первый толчок жизни.
Пока будут продолжаться системы непонятной монополии, пока какое-нибудь общество пароходства будет оставаться государством в государстве, откровенно игнорируя вопиющие интересы местного хозяйства и получая за то казенные миллионы, пока местные правители наши будут поглощены канцелярскими отписками вместо живого изучения края и живого служения его нуждам, пока земство будет заброшено, как Сандрильона детской сказки, и оставлено без помощи и авторитетов, спутанные по рукам и ногам, — до тех пор трудно, конечно, ожидать сильного притока капиталов к хозяйству Южного берега. Стыдно сказать, что в настоящее время, по спискам ялтинской земской управы, числится всех виноградников в уезде только около 1200 десятин, между тем как всей земли в уезде около 200 000 десятин, а табачных плантаций, которые в некоторых местностях уезда исключительно кормят татар и греков, всего по спискам управы только 167 десятин, то есть такое количество, которое под силу засеять одному хорошему новороссийскому хозяину! Вообще обработанная земля в Ялтинском уезде (считая, в том числе и так называемые поливные земли, нередко занятые сенокосом) составляет менее 10 % всей удобной к обработке земли, обложенной земским налогом. Такое отношение, конечно, поразительно и лучше всего указывает на ту будущность, которую может ожидать Ялтинское хозяйство при лучших условиях.
Точно так же ничтожен средний доход ялтинских земель, если судить по данным земства. Всего внесено в оклад земель уезда 166 000 десятин. Общая доходность их высчитана в 300 000. Таким образом, десятина, круглым счетом, дает около 1 рубля 80 копеек. А между тем, десятина хорошего виноградника должна давать на Южном берегу, считая средним счетом 200 ведер вина с десятины, ценностью по 2 рублей 50 копеек за ведро, не менее 500 рублей валового дохода. Сады Южного Крыма точно также очень доходны сами по себе; получать за сад 10000 и 15000 рублей годовой платы не редкость для больших садов, вроде, например, известного и превосходно содержимого сада г. Алексиано на Бельбеке. Из этого делается ясно, какой страшный убыток несет край, вследствие ничтожного процента своих обработанных земель по отношению к необработанным, если подесятинный доход в несколько сот рублей переходит через это в 1 рубль 80 копеек. Предположив даже, что земству не было надобности определять действительную доходность земель и что она определена только сравнительно для равномерного обложения разного рода имуществ одинаковым 14 % налогом с дохода, все таки нельзя не видеть крайне ненормального положения ялтинского хозяйства, которое, по ценности своих продуктов и по исключительным свойствам климата своего, способно стать выше всех, без исключения, хозяйств России.
