Игорь Долгополов - Мастера и шедевры. Том 3
Молодой паренек в нелепой, неуклюжей кепке пристально глядел на меня из полувекового далека.
И я с какой-то неотразимой ясностью ощутил еще раз все великое значение слов «почва» и «корни». Казалось, что можно было ждать от этого немудреного мальчишки, гонявшего, как и все, голубей и любившего ходить в ночное пасти коней?
Однако именно эта вот почва, цельность натуры паренька из глубинки, жадно потянувшегося к красоте, к знанию, и дали такие ощутимые для всей нашей национальной культуры плоды.
Не скольжение возле искусства, не всеядная псевдохудожественность, не имеющая адреса, не формотворческие выкрутасы, не попытка оригинальничать во имя оригинальности.
Нет!
Глубоко традиционная по манере станковая живопись Нечитайло приобрела великолепное современное звучание, опираясь на страстную любовь художника к своей теме, своей песне.
Таково именно было творчество Василия Кирилловича, художника самобытного, глубокого. В его полотнах вечно будет жить юная душа современности, ибо он был сыном своего времени, своего народа и принадлежал ему всем честным и горячим сердцем…
… Я вышел из мастерской Нечитайло с каким-то светлым ощущением непрерывности поступи реализма в искусстве, из века в век приобретающего все новые и новые грани в творчестве различных живописцев…
По какому-то таинственному внутреннему сигналу вспомнил с щемящей контрастностью свое давнее посещение венецианской Биеннале и то странное, тягостное чувство, которое тогда овладело мною при посещении этой коллекции авангардистских вывертов.
Был день, когда потрясенный шедеврами Тициана, Веронезе, Тинторетто, переполненный музыкой дивного города, будто впитавшего в себя всю радугу человеческой мечты о красоте, я вдруг попал в удивительно пустынные, геометрически скучные залы международной выставки.
К. Нечитайло. Деревенские философы.
Стекло, бетон, сталь, алюминий в идеально стыкованных блоках создавали интерьеры экспозиции.
Я шел, а гулкое эхо брело за мной.
Анфилада была безлюдной. Но не это обескураживало. Плакаты, указатели, этикетки обозначали наименование различных стран, целых континентов.
Невозможно было отличить друг от друга груды мятой жести, битого кирпича, витков стальной проволоки, осколков мрамора. Со стен глядели квадраты, кляксы, запятые, ромбы, ореолы, спирали. Косые, кривые, безголовые, безрукие чудища пугали зрителя.
Что-то вертелось, скрежетало, попискивало, шипело.
И все это называлось искусством. Я брел ошалело по этому страшному кладбищу, где была похоронена красота, и пытался разобраться в принадлежности экспонатов к той или иной стране по характеру, композиции, цвету…
Но чем больше я вспоминал рождение авангардизма и могущественную поддержку, оказываемую этому движению золотым тельцом, тем яснее становилась зловещая роль, отведенная этому наднациональному типу изопродукции, которая заполонила современные музеи и галереи западного мира.
Разрушить прекрасное, ниспровергнуть понятие о красоте, воспитать в людях «пренебрежение к традиционным культурным ценностям» — такие слова увидел я на днях в одном из последних номеров одного из журналов.
Правда, одно становилось ясным после прочтения материала — это глядело между строчек — модернизм устарел!
К счастью, сегодня в мире искусства происходит удивительный процесс, отражающий неумолимый ход развития новой цивилизации. В ответ на быстро сокращающиеся пространства, разделяющие континенты и отдельные государства, за счет невероятного прогресса техники, радио, телевидения, авиации, как ни странно, все большую и большую ценность обретают произведения национальных, ярко очерченных культур.
Не стертые грани всесветных модернистских опусов, а ясные, глубоко традиционные, имеющие могучие корни, взращенные на родной почве, реалистические творения вновь обретают истинную ценность и предстают перед нами во всей своей силе и красоте.
«Портрет художницы Ксении Нечитайло» — так назвал картину отец Ксюши. Он подчеркнул этим свое уважение к ее дару, своеобразному, вовсе не похожему на манеру письма самого Василия Кирилловича.
Ксюша… Казалось, совсем недавно она была дерзкой, смешливой девушкой, поражавшей еще в институте своей своеобычной формой живописи. Ее профессор Алексей Грицай тепло рассказывает об этой своей ученице. Он признает ее талант, неординарность видения натуры…
«Воспоминание о революции»… На картине наверху вязью выведено: «Памяти моего деда, красного партизана посвящается». Полотно напоминает народный лубок. В основе его честное, открытое, горячее, живое чувство молодой художницы. Она изображает на фоне скачущего на коне героя гражданской войны, а впереди себя и двухдочек. Что-то, может быть наивное, очень сокровенное, скрыто в этой густой и горячей по колориту картине. Вчера, сегодня и завтра… Дед с обнаженной шашкой под развевающимся алым стягом. Художник — в модных брюках, подбоченившись, готовая к сражениям. Тонконогие подростки — наше завтра. Цветы, тянущиеся к свету.
Глубок и неожиданно классичен по энергичной реалистической лепке, мощным колерам, строгой взвешенной композиции холст «Деревенские философы». Он написан художницей после поездки в Испанию. Может быть, влияние Риберы, Сурбарана сказалось на форме этого произведения. Но приверженность традициям нисколько не приглушает современный экспрессивный и, может быть, несколько ироничный язык полотна.
Глядя на картину, будто слышишь негромкий говор, излагающий затаенные мысли этих повидавших всякие виды дедов. И в их взглядах мудрый скепсис народный… Однако художник не может скрыть и свою улыбку, которая вызвана неожиданными метафорическими поворотами философствующих сельских мудрецов, их шутками…
Верю, что молодые художники, которым творить уже в новом тысячелетии, найдут в себе силы осмыслить, понять, постичь и отразить бесконечно разнообразный мир людей, природы.
И тогда зрители вновь увидят картины, в которых будет вечный процесс обновления, противостояния сил добра и зла, веры в Человека.
Л. Хныгин. Портрет А. Полюшенко
АНДРЕЙ ПОЛЮШЕНКО
… Мытищи. Трудовая улица.
Мастерская Андрея Полюшенко. Большое помещение, заставленное десятками холстов, подрамников, папками с рисунками.
Мастер ставит на мольберт один за одним пейзажи.
, Март»…
Тонкие голые ветки белых берез тянутся к голубому небу. Веселые лучи солнца пробили сиреневую дымку и окунулись в синий пруд, пробежали по красной крыше, выкрасили звонким кобальтом тени на талом снегу, зажгли самоцветные искры на серебряном насте. Прерывисто дышит обнаженная земля.
Дрожат в теплых струях воздуха молодые побеги берез. Тайное волнение окутало пробуждающиеся просторы полей.
Бегут, бегут по разъезженным колеям трепетные тени.
Кричат грачи. Поет дробная капель. Весна. Март. Зябко и радостно. Тугая весенняя пустота, бирюзовая, звонкая, чарует душу, зовет в лазоревые дали. Тихо.
Аж звон в ушах. Тает снег. Журчат вешние ручьи. Воздух дурманит.
Голубая весна набирает силу…
Холст художника Полюшенко полон музыки всепобеждающей юности природы — в стежках освобожденной воды, бегущей по просторному полю, блещущих бликах солнца, розовой дымке, окутавшей вершины деревьев.
Последнее борение зимы передано живописцем в столкновении теплых и холодных тонов, пронизывающих полотно.
В картине мы словно слышим мелодию тютчевских стихов, до нашего слуха долетают звуки музыки Рахманинова. Весна. Март.
Сюжет традиционный, классический, писанный не одним десятком мастеров. Полюшенко находит свой ключ к решению этой темы.
Кисть художника взволнованна, лирична.
Это, однако, не делает решение, манеру камерными. Небольшой по размеру холст построен на широком дыхании.
Колорит «Марта» мажорен и сложен. Мастер хорошо изучил тонкие законы валера, свойственные станковой живописи.
Я прошу Андрея Петровича рассказать о своих учителях, о том, как он начал писать.
— Основным и первым моим учителем была сама жизнь, — говорит Полюшенко. — Родился я в деревне Коренной Богучар-ской волости Воронежской губернии. Глубинка России.
Частые неурожаи. Суховеи. Черные бури. Выжженная, выгоревшая земля…
Голод погнал нашу семью. Мы покинули этот край и переселились на Кубань.
Степь.
Пахнет донником, полынью. Прошли косые ливни.
Во все небо полыхает радуга. Ветер гонит золотые волны спелой пшеницы. Подсолнухи тянутся к солнцу.
Ликует земля.
Все кругом удивительно, поражающе ярко.
На всю жизнь осталось у меня ощущение бескрайнего, прекрасного мира.
