Игорь Долгополов - Мастера и шедевры. Том 3

Оно только обернулось более теплой, интимной стороной.

Надо всячески беречь эту зрелищную колдовскую притягательность театра, выработанную вековым опытом…

Конечно, театральные декорации, построенные на иллюзии, на имитации реальности, не кажутся ни интересными, ни живыми. Но тот, увы, очень стандартный и обезличенный тип существующих сейчас в массе оформлений спектаклей представляется таким же бесперспективным.

А ведь есть у нас прекрасные традиции театральной декорации, традиции Головина, Кустодиева, костюмов Бакста, занавесей Сомова и более близких к нам — Вильямса, Шифрина.

И мне кажется, что сейчас сквозь однообразие скучных оформлений начинают опять появляться декорации, построенные на образной изобразительности…

Хотелось бы сказать несколько слов в защиту… занавеса. Театр сейчас почти отменил занавес, таинственную границу между сценой и зрительным залом, заменив ее темной пустотой сцены. С занавесами из театра уходят изобразительность и образность спектакля, его нарядность и часть его красоты, да и особенная дополнительная содержательность тоже.

«Любовь к трем апельсинам»

Какими великолепными явлениями были занавесы Врубеля, Сомова! Они и сейчас в эскизах смотрятся настоящими драгоценностями.

Я думаю, что отсутствие такого прекрасного и сильного средства в спектакле будет временным и театральный занавес во всей силе опять появится в театре…

С каждой новой работой в театре я вновь и вновь ощущал счастье прикосновения к этому вечному источнику радости.

— Есть еще одна, очень важная тонкость в моих отношениях с театром, — добавил Пименов, — ведь именно театр давал мне много работы в ту, теперь уже давнюю пору, когда моя живопись «не шла», когда меня прорабатывали за «импрессионистич-ность» и обвиняли в тысячах несуществующих формалистических грехов.

Тогда театр просто помогал мне жить.

Это был хлеб мой насущный, это была и моя любовь.

… Так родилась большая и прекрасная сюита Пименова «Таинственный мир зрелищ».

Вот всего лишь один из холстов в этой серии.

«Перед выходом на сцену»…

Актриса. Театральная уборная… Простые серые стены. Тройное зеркало отражает бледное лицо, высокую прическу, строгое черное платье…

Еще час назад были автобус, толкотня, обрывки разговоров. Улица. Дождь. Город. Где-то далеко дом, заботы, все то, что коротко называется буднями…

Еще минута — и перед актрисой встанет черная пропасть зрительного зала. Она шагнет из этой комнатки в волшебный мир сцены, мир, полный тайны, колдовства, счастья и трагедии, слез и смеха…

Пристально глядят глаза молодой женщины в большое зеркало. Руки покоятся на коленях. Маленькие, сильные руки…

О чем думает она… Мастеру удалось передать это сложное состояние сосредоточенности и перевоплощения.

То духовное напряжение, которого требует искусство. Чувство самоотдачи, служения людям, которое свойственно настоящим художникам.

Одинокая продавщица цветов.

«Уважаемый Юрий Иванович! Извините, что беспокою Вас, но это вызвано крайней необходимостью.

Я работаю кинооператором на телестудии в Братске. Учусь заочно в Ленинградском институте театра, музыки и кинематографии на факультете режиссуры телевидения.

Темой своей курсовой работы я взял написание режиссерского сценария по Вашей картине «Одинокая продавщица цветов».

Для того чтобы лучше понять эту картину, мне необходимо знать Ваш творческий путь, время и место создания этой картины.

К сожалению, наш молодой город еще не имеет приличных библиотек.

У меня к Вам большая просьба написать мне, когда и в каком издательстве выходили книги о Вашем творчестве, или, если есть возможность, прислать мне их на короткий срок.

Особенно меня интересует все о картине «Одинокая продавщица цветов». Прошу, если Вас не затруднит, помочь мне.

С уважением Валерий Борисов».

«Москва. Март.

Привет, Валерий Борисов, отвечаю на Вашу просьбу.

Картину «Одинокая продавщица цветов» я написал по наброскам, сделанным в Венеции. В Венеции я был два раза — первый — в 1928 году, совсем молодым, после окончания Вхутемаса. Тогда поезд подходил к старому вокзалу, ступеньки вокзальной лестницы спускались прямо к воде канала. Мы приехали ночью, совсем рядом плескалась темная, почти черная вода; по каналу с огоньками двигались разные лодки, гондолы, маленькие пароходики. С некоторых из них доносилось пение.

Второй раз я был в Венеции через тридцать лет, в 1958 году.

На месте старого стоял новый вокзал, в блеске металла и стекла, сквозь его прозрачные стены и двери просвечивала желтоватая и розоватая, подернутая патиной времени Венеция Каналетто.

Был день, солнце. Оживленное движение судов на канале.

Я много ходил по ее запутанным, узким улицам.

Гондолы под дождем.

Меня даже больше великолепных знаменитых музеев интересовала обыкновенная человеческая жизнь, мне попадались маленькие дворики с пестрым бельем, прекрасные женщины за стиркой в блеске мокрого белья, мыльной пены.

Рыбные ряды с тем особым запахом морской рыбы, влажной, серебристой, скользкой.

На одной из площадей, которая выложена старинными плитами и напоминает танцевальный зал, в окружении старых зданий, среди пестрой и нарочито шумной толпы туристов, в ярких обтянутых штанах, бородатых юношей и перекрашенных дам, среди этого прекрасного города, пестроты и шума продавала цветы женщина в подчеркнуто темном и простом платье, подчеркнуто просто причесанная, с деревенскими корзинами, где лежали свежие и нежные цветы.

Меня она восхитила своей благородной простотой, нежностью цветов на фоне старинных плит, и я, страшно спеша, боясь, что она уйдет, сделал несколько набросков: она, площадь, толпа вдалеке.

Потом по наброскам написал картину.

Прибавлю, что эта женщина была очень одинока среди города и этой толпы…

Буду рад, если мое письмо Вам поможет.

Ваш Юрий Пименов».

Что поразило Валерия Борисова? Что было импульсом, родившим крайнюю необходимость написать письмо автору «Одинокой продавщицы цветов», задумать сценарий?..

На этот вопрос превосходно отвечают сама картина и письмо художника к Валерию.»

Вспомним письмо Пименова. Пестрая толпа праздных туристов, «стиляжные» девушки и парни, перекрашенные богатые дамы — и бедная, скромная женщина, продающая цветы.

Казалось, сюжет картины готов, он почти плакатен, так ярок социальный контраст.

Стоит только взять кисть, палитру и…

Но художник не принимает лобовой ход.

Прежде всего он исключает цветовой контраст, так ясно обозначенный в письме, — яркие девицы, пестрая толпа и благородные колера старинного города. Во-вторых, он отвергает саму функцию, заложенную в слове «продавщица».

Лавочка соломенных шляп. Венеция.

Цветов на картине никто не продает и никто не покупает, а посему не состоялся прямой диалог бедных и богатых, который лежал на поверхности.

Зато какой глубокий, симфонический строй предлагает мастер.

Серебристый холодный пленэр Венеции обволакивает плиты пустынной площади и напоминающую трубы грандиозного органа колоннаду дворцов на далеком фоне.

Все растворено во влажном морском жемчужно-сером венецианском воздухе. Растаяли в нем анилиновые яркие кляксы фигурок туристов.

Торжествующая природа погасила вторжение инородных красок, но зато с какой силой, с какой поистине музыкальной ясностью зазвучали благородные черные и золотистые тона одежд и корзин и удивительный сине-фиолетовый камертон букетов цветов.

Продавщица не торгует, так как покупателей нет.

Хотя одна из двух корзин почти пуста.

Женщина устала, она механически снова и снова укладывает и перекладывает цветы.

Впереди целый день — бесконечно длинный ряд надежд и разочарований, тревог и забот, улыбок и унижений…

Но наперекор всему — каким достоинством и внутренней сдержанностью полна фигура этой маленькой женщины, брошенной судьбой на мостовую!

Невольно в памяти встают герои фильма «Огни большого города». И когда при посещении мастерской Юрия Ивановича Пименова на небольшой полке я увидел книгу «Чаплин», то убедился, что моя догадка не лишена основания.

Тонкость интонации, точность метафоры в живописи — дар редкий, он сближает ее с поэзией, доставляя зрителю радость быть соучастником действия, события, переживать вместе с героями.

Была еще одна замечательная особенность Пименова: не только остро видеть, но уметь долго отбирать главное, ему лишь одному нужное. Этот метод требовал огромной работы.