Линдон ЛАРУШ - ВЫ НА САМОМ ДЕЛЕ ХОТЕЛИ БЫ ЗНАТЬ ВСЕ ОБ ЭКОНОМИКЕ?
В отличие от номиналистов, для нас причинность существует и заключена в эмпирических фактах научной работы, в преобразовании физического пространства-времени. Эти преобразования-разновидности представляют наши опытные данные. Это физическое пространство-время для нас субстанциальность, т.е. то, что онтологически реально. Для нас «вещь» номиналистов всего лишь «топологическая сингулярность» преобразования, сингулярность физического пространства-времени. Для них наука это цепочка воображаемых самоочевидных «предметов» (как бусы на нитке) на сетке номиналистских доказательств дедуктивных теорем или же дробление маленьких вещей на еще более мелкие (как с воображаемыми кварками). Для нас наука занимается прежде всего созданием сингулярностей. Для нас наиболее восхитительная работа это создание новых разновидностей сингулярности в физическом пространстве-времени, как это иллюстрируется трудом Римана (1859 г.) по распространению акустических ударных волн.
Прототипом создания сингулярности является тот факт, что при некой конечной итерации эллиптического сечения интервалов самоподобного коническо-спирального действия прерывание этого последовательного ряда эллипсов определяет конечную величину смещения, конечный объем и конечную длину. Физически, в случае приблизительно цилиндрической формы самоподобного коническо-спирального действия в физическом пространстве-времени, это является эквивалентом, к примеру, кратчайшей длине волны, при которой возможно распространение когерентного электромагнитного излучения. По причинам математической физики, особенно в свете дифференциальных характеристик электродинамического движения, подобная сингулярность, как уже упомянутая кратчайшая волна, должна быть комплиментарным выражением к конечной скорости света. Если это справедливо, то означает, что наша Вселенная должна быть топологически ограничена, что независимо подтверждается другими доказательствами [6]. Это означает, что любое негэнтропийное действие работает в паре с ограниченным количеством вселенских условий и таким образом определяет конечные, повторяющиеся эллиптические подразделы негэнтропийного действия. К исследованию этих направлений мы пришли с позиции переходных глаголов. Вселенная создала саму себя как непрерывный процесс негэнтропийного самопреобразования. Таким образом, элементарной формой вселенского действия должна быть работа Вселенной на саму себя, приводящая к тому эффекту, что именно эта выработанная «комплексность» вселенской саморазработки на сегодняшний день должна быть единственно важным ограничивающим условием, касающимся каждого нового негэнтропийного действия.
Уделяя внимание фундаментальным вопросам, наука должна отойти от узкого фокусирования на отдельных фактах научной работы, но все же без утери этой специфики из виду. Термины «фундаментальный» и «всеобщий» имеют совпадающее значение. Во всеобщности мы ищем разновидности преобразований, общие для совершенно разных областей опыта, которые являются доказуемыми характеристиками всех и каждого. Такие обнаруженные виды преобразований соответственно являются фундаментальными фактами науки.
Живя на Земле, мы знакомы только с двумя четко заданными разделами особого опыта, которые в фундаментальном видовом определении соответствуют негэнтропийной Вселенной, чье существование было утверждено доказательствами астрономических законов Кеплера. Это живые процессы вообще и негэнтропийное поведение общества (экономики) в целом. В биологии мы не достигли большого прогресса, в основном по причине верхоглядства и неверного курса, в овладении принципами процессов жизни как живых процессов. Большего прогресса в этом направлении мы достигли в области физической экономики (экономической науки). Таким образом, каждый раз, после того как мы доказали принцип негэнтропийных преобразований в сфере экономической науки, мы должны сразу же обратиться к астрономии, лишь мельком взглянув на биологию. Мы должны найти во всеобщности астрономии те разновидности преобразований, которые мы обнаружили при изучении экономической науки. Затем нам следует вернуться в лаборатории и найти те пути исследования, которые по природе своей наиболее часто смыкаются с некоторыми из важных аспектов негэнтропийных процессов. То, что мы разыщем, никогда не будет слишком сложным, по крайней мере в смысле, отличном от номиналистского построения усложненных теорий. То, что мы ищем, всегда окажется элементарным после того, как мы откроем его. И не надо всегда гадать о правильных ответах на эти вопросы. Было бы лучше быть немножко «диким», при условии, что строгие принципы научного открытия, содержащие подобную «дикость», всегда являются его движущей совестью. Нанесите удар на всех интересующих вас направлениях одновременно, потрясите каждое дерево, чтобы узнать, что оно плодоносит; культивируйте «дикий», всеядный аппетит к удивительным открытиям, поскольку мироздание возбуждает аппетит по мере того, как образование и опыт все более вооружают вас. На этом пути, подчиняясь строгой совести, обращенной к возможным или уже доказанным гипотезам, ищите те разновидности преобразований, которые наиболее всеобщи и, следовательно, более фундаментальны.
Номиналистов же будем называть «начетчиками». На основе одних только аристотелевских игр в бисер не может быть совершено ни одно новое и значимое открытие (по крайней мере ни одно глубокое открытие). Хотя время от времени отдельные личности, натренированные и аттестованные к подобному перебору четок, совершают какое-то важное, значительное открытие. Бывает, что подобные открытия появляются весьма часто. Когда же честного, размышляющего «начетчика» попросят объяснить подобное открытие, он отметит, что на самом деле открытие было совершено без помощи признанных методов «начетничества», оно вошло в этот «бисерный» мир грубого материализма как будто извне, из источника, которого нет и существование которого не допускается внутри области его научной школы. Возможно, он назовет этот внешний источник интуицией. Он мог бы рассказать, что было бы мудро уравновесить чью-либо жизнь хотя бы нерегулярными интеллектуальными каникулами от перебора четок, чтобы можно было получать настоящее удовольствие в виде «диких» экскурсий освобожденного разума. Большинство из распространенных интерпретаций «интуиции» как источника научного открытия лучше было бы вообще не рассматривать. До сих пор ни в одном из них нет никакой строгости изложения. В подобного рода рассуждениях мы сталкиваемся с бессознательной ассимиляцией принципа Высшей Гипотезы, частично вымаранного из сознания необходимостью получения оценки выше, чем «удовлетворительно», во время муштры и оболванивания при проведении инструктажа, например, в силлогической математической физике. Та часть сознания студента, которая восстает против этого процесса обезличивания, ощущает некий «стыд», а свою «фантастическую жизнь» он должен прятать от власть имущих и своих товарищей, если он не собирается стать объектом насмешек в среде своей профессии. Именно эту часть интеллекта первооткрывателя можно рассматривать как «интуицию», что хотя и неверно, но понятно.
«Интуиция» в той мере, в которой мы признаем существование такого названия, является детским иррациональным импульсом, реликтом того, что Адам Смит описал, как «первобытные и непосредственные инстинкты». Природа подобного неразвитого, первобытного чувства, заключенного в нас, отвергает функции создания Высших Гипотез, вселенского мышления и методов синтетической геометрии. То, что некоторые ученые называют чувством «интуиции», на самом деле является неосознанным аспектом их психической жизни, связанным с высоким уровнем образования. Этот процесс проходит незаметно, но вполне эффективно, в течение всей жизни, по мере того, как у студента развивается чувство геометрического построения концепций различных видов. Если студент собирается делать карьеру в физике, помощь преподавателей, настаивающих на том, чтобы он работал самостоятельно, пошагово доказывая каждую усвоенную идею, возможно способствовала бы возникновению этого чувства. Таким образом, студент накапливает опыт «переоткрытия» того, что уже было открыто до него. И если бы он прошел курс синтетической геометрии Якоба Штайнера и приобрел привычку думать подобным образом, он мог бы усвоить, хотя и незаметно для себя, тот вид эрудиции, которую именуют интуицией и которая позволяет более строго подходить к решению любого вопроса В той или иной степени принцип научного открытия знаком большинству цивилизованных людей. Проще говоря, это напоминает память «на кончике языка». Когда кто-то открывает для себя что-то новое, несмотря на те трюки, которые выкидывает иногда наша память, он внезапно слышит такие мысли, которые не возникали у него никогда ранее. Эти мысли вроде бы где-то «там», но человек остро чувствует, что они верны, точно так же, как он догадывается, что он правильно вспомнил какое-то имя или извлек что-нибудь еще из недр своей памяти. Это чувство «правильности» открытия не означает то, что последнее истинно и справедливо, а лишь то, что это именно открытие.
