Анатолий Тарас - Малая война. Организация и тактика боевых действий малых подразделений

Выводы. Читающий этот короткий доклад может подумать, что мною с группой совершен героический поход, затрачено очень много энергии с невероятным напряжением нервов, что как только мог выдержать я (Стрик) с надломленным позвоночником, ревматизмом в суставах ног и в возрасте 43-х лет мог преодолеть этот путь и все его трудности? Да, трудности, затрата энергии и напряжение нервов неимоверно велики. По горам, скалам, обрывам, усеянным камнями с колючими кустарниками и колючей травой, исключительно ночью пройдено 750 км, зачастую без продуктов и воды. Особенно тяжелы и трудны были те часы и дни для меня, как для руководителя группы, когда большинство испанцев отказывалось от выполнения намеченных и разработанных мною операций (из-за трусости), когда они слишком доверчиво относились ко всем встречающимся на пути испанцам, рассказывая им наш путь и наши цели, что в любое время могло привести к разгрому группы, и когда часть из них частяком засыпала на посту.

Преодолел все это я благодаря неограниченной ненависти к врагам народа фашистам и любви к своему делу, к своей профессии. Но если бы я совершал этот поход с более боеспособными партизанами, то результат нашей работы был бы во много раз лучший. Хотя я показал 15 человекам испанцев, с какими трудностями, упорством, настойчивостью и т. п. нужно добиваться победы над врагом, но я не показал и при всем моем упорном желании не мог показать им своего опыта, тактики, метода и т. д. потому, что они по своей природе не хотят и не думают о том, что один хороший человек (агент) в тылу противника может принести пользы больше, чем целая бригада на фронте, так как в тылу очень много уязвимых и неохраняемых мест, что, находясь в тылу, они меньше всего говорят о работе.

Еще из боевых отчетов Орловского:

«В момент моего пребывания у партизан отряды находились в процессе формирования и боевых операций еще не производили. Однако в начале июля из общего количества партизан г. Ромераль было выделено два диверсионных отряда (15 и 30 человек), которые со взрывчатыми веществами направились в сторону португальской границы для активных диверсионных действий на железных и шоссейных дорогах провинции Уэльва {Северо-западная часть ее) и совершения нападения на обувные фабрики… Наши партизанские отряды занимают территорию в горах на 400 кв. км, где ими сожжены все кулацкие хутора, часть кулаков и помещиков (примечательная терминология! — С.К.} уничтожена, а часть разбежались. В области питания партизаны обеспечены в достаточном количестве мясом и молоком, т. к. только в июне и июле они захватили 2500 шт. коз и 300 шт. свиней у помещиков».

В Испании Орловский нажил себе жестких критиков из числа советских коллег. Это, во-первых, оперативник из НКВД Украины Николай Прокопюк, который на Родине в начале 30-х занимался тем же, что и Орловский: готовил партизанские кадры и базы на случай оккупации СССР. В спецслужбах всюду практикуемы перекрестные закрытые характеристики, и вот что чекист-украинец писал о чекисте-белорусе в справке, датированной 1940 годом{архив Первого главного управления КГБ СССР}:

«Орловский — бывший партизан и т. н. ударник послевоенного периода, находившийся на услугах Разведывательного управления в период 1923{? — С.К.} — 1925 гг. Человек, безусловно, волевой в прошлом и когда-то чинил из ряда вон выходящие поступки, в числе которых нападения на посты полиции и на помещичьи имения. Зная зарубежную территорию и будучи знаком с чаяниями зарубежных белорусов, в составе наших формирований был на месте, но не в объеме возлагавшихся на него надежд».

Любопытным, конечно, было бы получить от Прокопюка толкование «объема надежд», но далее тот просто сообщает, что читал записки Орловского о борьбе с белополяками и расценивает их как «вздорные охотничьи рассказы, вскрывающие огромное самомнение автора».

А вот и собственно характеристика по результатам испанского периода.

«Стрик — человек застывший, ограниченный… Все это усложнено болезненным самомнением и самовлюбленностью… Ближе наблюдая его в Испании, я пришел к заключению: Стрик — типичный ударник, каких на границе было в свое время много. …Несомненно его волевые качества периода операций в Польше претерпели изменения к худшему и нуждаются в переоценке; способен на акт нервно, рывком, скорее из самолюбия, нежели по здравому мышлению. Функции самоконтроля отсутствуют; строго говоря, представляет собой материал для специальной работы шаткий и, я бы сказал, опасный. В руководители непригоден вовсе… В Испании он оказался человеком случайным и бесполезным. Будучи лишен руководства, в силу своей ограниченности, неуживчивости в общежитии и бестактности не нашел общего языка с испанцами… Для меня ясно одно: Стрик для данной миссии был безусловно непригоден. От руководства ничего не было сделано, чтобы его хотя бы несколько натаскать в этом вопросе. Предоставленный Стрику отряд был составлен неудачно из случайных людей, разнородных даже по политическим взглядам, что не могло не привести к конфликту… Однако оснований подвергать сомнению политическую физиономию тов. Стрика у меня не было и нет. Несмотря на явно отрицательную мою характеристику, данную, т. Стрику, я ставлю его в политическом и моральном отношении неизмеримо выше его товарищей по группе (белорусы Викторов и Саша — фамилию не знаю)».

«Белорус Викторов» — это, несомненно, земляк Орловского и будущий Герой Советского Союза Александр Рабцевич, который в Испании действовал под псевдонимом Виктор и был помощником командира Мадридского интернационального разведывательно-диверсионного отряда Льва Василевского. А кто такой «Саша»? Неужто Альфред — Герой Советского Союза Станислав Ваупшасов?..

Еще один «испанец» — сотрудник НКВД Н.М. Белкин (псевдоним Кади) в служебной характеристике на Орловского, датированной 17 июня 1940 года, писал:

«Судя по его рейсу в тыл Франко нельзя не отметить его храбрость… По возвращении из тыла Стрик ставил вопрос о его отправке домой, ссылаясь на болезнь, усталость и т. п. Никакие уговоры со стороны старших товарищей не изменили его решения… Стрик — малокультурный работник, хитер и малодисциплинированный».

Иных служебных характеристик Орловского испанского периода в архиве Первого главного управления КГБ СССР не обнаружено. Однако же любопытно было бы задним числом узнать, как сам Орловский характеризовал или мог характеризовать коллег Прокопюка и Белкина…

Каждая из стран-участниц войны в Испании репетировала там свое. А чего хотели испанцы-демократы — до конца не знали, совершенно очевидно, и сами они. Разногласий и прямых предательств внутри республиканского правительства было предостаточно. Москва же предлагала свой, совершенно четкий путь борьбы за народное счастье: врага, который не сдается, следует уничтожать всеми возможными способами — вплоть до диверсий на объектах сельского хозяйства в тылу, взрыва пассажирских поездов, поголовного истребления классово чуждого элемента.

И совершенно понятно раздражение Орловского соратниками-испанцами: надо стрелять, душить и резать, а те всякую хреновину разводят. В Испании Орловский был как раз тем пианистом, который играет как умеет.

«— Ты славный малый, но ты зря вздумал учить нас, как нам быть потом, когда ты сделаешь свое дело… И на что ты будешь похож, или, точнее сказать, на что ты будешь годен, когда окончится твоя служба Республике, предвидеть довольно трудно…»

Годен награжденный орденом Ленина герой испанской войны оказался для одной странной должности в странном месте: завхоз сельхозинститута в городе Чкалове (Оренбурге). И вот тут-то пора вспомнить о странном периоде с 1930 по 1936 год, который биографы Орловского всегда упоминали вскользь.

Что это такое — «работа начальником участка специального бюро особого отдела ГПУ НКВД по подбору и подготовке краснопартизанских кадров на военное время по линии «Д»? Из послевоенной автобиографии Орловский полностью исключает эту работу, указывая неопределенно, что с 1930-го по 1936-й служил уполномоченным особого отдела 5-го стрелкового корпуса в Бобруйске.

Что за «маневры войск НКВД с участием спецформирований (командный состав партизанских отрядов и парашютного десанта) под Москвой в 1932 году», куда Орловский прибыл «в составе отряда от Белоруссии»?

Значит, после Победы кое-что довоенное упоминать было запрещено…

По результатам тех маневров Орловского наградили орденом Трудового Красного Знамени БССР. Была в республике на рубеже 20–30-х такая награда (всего отчеканено около 300 орденских знаков) с броским изображением топора на фоне алого стяга и надписями на белорусском, польском и идиш. Обратим внимание: за реальные боевые действия на польской территории в первой половине 20-х, о которых регулярно писал «Звязда» и «Правда», — никакой государственной награды. (Почетный парабеллум от Разведупра не в счет — это как знак профессиональной классности.) А за работу в мирной обстановке, причем работу оборонной направленности, — высший орден. Значит, правительство БССР подчеркнуто внимательно относилось к такого рода усилиям…