Анатолий Тарас - Малая война. Организация и тактика боевых действий малых подразделений

— 7 февраля группа в составе 20 чел. разгромила помещичий кооператив «Едность»;

— 25 февраля отряд Мухи-Михальского разгромил помещичье имение в селе Заречье…Особенно интересно насчет помещичьего кооператива «Едность». Название это означает единство. Слово — считай что синонимичное коммуне. И вот задумываешься: а чего это ради паразиты-помещики решили сорганизоваться в коммуну?

В карты играть? Бимбер для собственного удовольствия сосать ведрами?..

Наверное, все-таки — заниматься высокоэффективным сельскохозяйственным производством, поставлять на рынок зерно, мясо, молоко.

А что производил Орловский? Классовую борьбу?

Да, рядовой сельский труженик Западной Белоруссии был задавлен эксплуататорами-кровопийцами. Но он не узнал массового голодомора, искусственно вызванного в СССР в процессе сплошной коллективизации. И в конце концов он мог свободно уехать на заработки в США, Канаду, Аргентину. А куда «уезжали» людей из восточнобелорусских областей? На Полярный Урал…

Самое печальное то, что Муха-Михальский как оружие мести Москвы за «чудо на Висле» был сначала. А польский концлагерь в Березе-Картузской — уже потом.

В чем тут военно-стратегическая глубина: выследить и убить деревенского полицейского — пьянтоса, курощупа и бабника, каждый шаг которого известен всей гмине?

Разумеется, и «двуйка» проводила активные мероприятия в глубине советской территории. И далеко не все дела ГПУ — НКВД о польских шпионах были сфабрикованы. Но кто укажет на агента польской спецслужбы — гражданина и кадрового офицера этой страны, который бы по аналогии с Орловским (см. публикуемую автобиографию) смог бы написать в своем отчете: «За один только 1924 год мной убито больше 100 чел. милиционеров и директоров совхозов». Еще раз перечитал монографию доктора исторических наук А.Г. Хохлова «Крах антисоветского бандитизма в Белоруссии в 1918–1925 годах»: не было таких агентов!

Булак-Балахович? Его батальоны отаборились в Беловежской пуще, превратившись в рабочие артели, а сам Станислав Никодимович заделался крупным лесопромышленником…

Наступил 1925 год. В московской бухгалтерии всемирной пролетарской революции так и этак прикинули на костяшках и вывели: дебет с кредитом не сходится — революционная ситуация в странах Запада, несмотря на все накачки, созревать не желает… Плюнули тогда и постановили: «активку» за кордоном до поры сократить, убытки списать. Орловского и других кадровых красных диверсантов отозвали в СССР. Соответственно сникло всеохватное пламя классовой борьбы. Газета «Правда» перестала из номера в номер сообщать о массовых проявлениях гнева трудящихся Западной Белоруссии против гнета белополяков.

…Москва пробно постукивала в двери Лиги наций, и головорезов усадили за парты комвузов зубрить теорию международных отношений.

В популярных книжках об Орловском год 1936-й обозначен одной строкой: работал начальником участка на строительстве канала Москва-Волга.

Разумеется, ни слова о ГУЛАГе, ни о том, как краснопартизанский командир попал на службу в эту систему. Сам Орловский в послевоенные годы молчал, и было отчего. В его личное дело подшита четвертушка бумаги — подлинник обязательства-расписки о неразглашении гулаговских секретов.

Перетекание чекистских кадров из оперативных органов в систему ГУЛАГа носило достаточно широкий характер. Побывали на этой службе Ваупшас-Ваупшасов, Берзинь-Берзин и многие другие именитые наследники дела Феликса Дзержинского. Орловский не преминул указать в автобиографии 1941 года, что вызвался в ГУЛАГ добровольно, но можно предположить-доуточнить, что не последнюю роль сыграли здесь материальные соображения. Работа на стройке с выколачиванием плана обеспечивала неплохие премиальные.

На то, что довоенный Орловский не был абсолютным аскетом и мог использовать служебные связи в личных целях, указывает такая, например, информация из личного дела:

«Имеется сообщение бывшего уполномоченного РУ штаба РККА в гор. Минске Цупко от 22.9.27 г. начальнику РУ о том, что «Аршинов» (псевдоним т. Орловского К.П.), приезжая с разрешения Москвы к своему старому товарище по «активке» Березовскому, проживающему в погранполосе, просил последнего достать для него сукна на костюм, за что обещал устроить его на работу в Москве. Березовский перешел польскую границу, достал сукно, а по возвращении был нашим погранотрядом задержан и за контрабанду арестован…».

Видимо, не совсем верно современное суждение о том, что внутри НКВД были последовательно уничтожены несколько призывов чекистов и что поводом для самоотстрелов становились любые зацепки. Без видимых в архивном деле серьезных последствий Орловскому сошло то, что брат его жены Петр Будзюк (в прошлом работник советского торгпредства в Берлине) в мае 1938 года был «приговорен к ВМН за шпионско-диверсионно-террористическую работу по заданию польской разведки». Далее в материалах спецпроверки НКВД указывалось, что Орловский долгое время был знаком с расстрелянным польским шпионом-диверсантом М.С. Русаком, который в своих показаниях говорил об участии Орловского в шпионско-диверсионно-террористической организации, но впоследствии от этих слов отказался, заявив, что он Орловского оговорил…

…После служебного ареста[6] Орловскому пробовали подыскать место на иных островах Архипелага, даже выдали аванс на убытие в КаргопольЛаг, но очевидно, что натура диверсанта вошла в непримиримое противоречие с функциями лагерного вертухая.

Он предпочел Испанию. Его туда лично отобрал в компании со «старыми белорусскими партизанами» Александром Рабцевичем и Станиславом Ваупшасовым матерый советский разведчик-боевик Г.С. Сыроежкин, сыгравший в 1924 году одну из ведущих ролей в знаменитом деле «Синдикат» по «извлечению» из Польши в СССР Бориса Савинкова.

Для Испании Орловскому придумали англизированный псевдоним Стрик (striker — ударник в спусковом механизме стрелкового оружия). А вообще-то «ударником» на тогдашнем профессиональном жаргоне НКВД его характеризовали с оттенком пренебрежения некоторые претендующие на собственную интеллектуальность коллеги, чьи служебные отзывы об Орловском приведем далее.

Стрик действовал в составе Мадридского интернационального разведывательно-диверсионного отряда НКВД СССР, в который кроме советских специалистов входили испанцы, болгары, латыши, немцы, французы, американцы и англичане. Жил в столичном отеле «Гэйлорд». Любопытное описание этого прибежища профессионалов разведки из многих стран сделал через восприятие своего героя Хемингуэй в романе «По ком звонит колокол».

«…Сегодня вечером это самое приятное и самое комфортабельное место в осажденном Мадриде… Когда Роберт Джордан первый раз попал в отель Гэйлорда, ему там не понравилось, обстановка показалась слишком роскошной и стол слишком изысканным для осажденного города, а разговоры, которые там велись, слишком вольными для военного времени… Там все было полной противоположностью пуританскому, религиозному коммунизму…»

То, что Орловский и Хемингуэй были знакомы — факт несомненный. В зале гостиничного ресторана, где дни и ночи (использую современную лексику) тусовался мировой бомонд псов войны, где агент на агенте сидел и агентом погонял, контакт был неизбежен. И мне кажется, что упоминаемый в романе Хемингуэя русский диверсант Кашкин, да и сам главный герой американец Роберт Джордан, несут черты реального Орловского.

В архивном деле имеются «внутренние» мемуары бывшего командира Мадридского отряда, заслуженного работника КГБ Льва Василевского. Вот какие детали он воспроизводит:

«Обычно беседы Орловского с испанцами переводила наша переводчица Елена Родригес-Данилевская, полуиспанка-полурусская, дочь испанского полковника, умершего в 1931 году, и дочери известного русского писателя второй половины XIX века Г.П. Данилевского, автора романов «Беглые в Новороссии», «Княжна Тараканова» и др. За время пребывания в Мадридском отряде К.П. познакомился с рядом любопытных людей. Одним из них был сын Бориса Савинкова — Лев Савинков, молодой человек, получивший образование во Франции и приехавший сражаться в интербригадах на стороне республиканцев. Из интербригады он попал к нам в отряд. Ходил в тыл, проявил себя храбро и ему по ходатайству Сыроежкина было присвоено звание лейтенанта, а несколько позже и капитана. Лев Савинков не знал, какую роль в жизни его отца сыграл Г.С. Сыроежкин, а мы, знавшие это, конечно ему ничего не говорили. Знал это и К.П., всегда с интересом слушавший рассказы Льва Савинкова о своем отце и его террористической деятельности в царской России. Так мы обычно сидели за столом: Савинков, Сыроежкин, Орловский, Рабцевич и я, слушая рассказы младшего Савинкова, сделавшего для себя культ отца и всегда говорившего о нем».