Александр Кучинский - Преступники и преступления. Законы преступного мира. Паханы, авторитеты, воры в законе
Капитан Ракогон, как он позже назвался, заявил мне, что мужа они не нашли. Через три дня я узнала, что мой муж задержан сотрудниками РУОПа и находится в следственном изоляторе на Петровке».
Захарова привезли в один из кабинетов ГУВД и там обыскали. В подкладке утепленного плаща был найден пистолет «ТТ». Увидев оружие, Цируль сразу же заявил о коварном подлоге. Его поместили в изолятор временного содержания и спустя два дня предъявили обвинение по статье 218, части 1-й — незаконное хранение огнестрельного оружия.
При первой же встрече со своим адвокатом Цируль сообщил: «Меня сильно били» и даже указал на своего обидчика — офицера РУОПа, который находился в кабинете. Арестованный едва стоял на ногах, а на его лице действительно красовались следы побоев. Адвокат Московского юридического центра Игорь Мюллер направил прокурору Москворецкого района ходатайство, где писал:
«Свою вину Захаров не признал, полностью отрицает, более того, в допросе показал, что после задержания у себя на квартире был вывезен сотрудниками РУОПа из дома в одном легком белье, скован наручниками, сильно избит».
Районный прокурор разрешил освободить Захарова под залог, но следователь и РУОПовцы все же отвоевали право держать вора в законе под тюремным замком. На очередное свидание со своим защитником Цируль не пришел. В талоне вызова стояла пометка начальника ИВС: «Гр. Захаров В. П. не доставлен на беседу к адвокату 20.12.94 г., так как заявил, что не сможет самостоятельно передвигаться в связи с отказом ног».
За освобождение Паши Захарова из-под стражи развернулась серьезнейшая борьба. Милиция принимала «отказ ног» за обычное притворство, адвокаты же доказывали тяжкий недуг. В ход шли справки и постановления, доказывающие правоту обеих сторон. Мытищинский горсобес удостоверяет инвалидность Паши Цируля, но Бюро судебно-медицинской экспертизы департамента здравоохранения Москвы опровергает это заключение.
Подследственного помещают в стражный корпус горбольницы № 20. Врачи больницы, обследовав пациента, выдают адвокату справку под номером 9955. Их диагноз, подписанный заведующим 2-го хирургического отделения Александром Цесаниди, мог напугать кого угодно:
«Осколочный перелом позвонка с компрессией спинного мозга. В настоящее время содержаться в условиях СИЗО, ИВС не может».
Справка вместе с ходатайством вновь отправилась к следователю и прокурору:
«С учетом всех грубейших нарушений закона, явной фальсификации обвинения и критического состояния здоровья Захарова, резко ухудшившегося после проведения „допросов“, прошу Вас решить вопрос об его немедленном освобождении из-под стражи».
На следующий день за трое суток до Нового года в больницу за Цирулем прибыли бойцы РУОПа. Они зашли в палату, взяли пациента под руки, и поволокли в коридор. Дежурный врач и медицинские сестры с удивлением взирали на эту процедуру: такого видеть им еще не приходилось. Захарова уложили в багажник автомобиля и увезли в неизвестном направлении. Вместе с ним отбыла и медицинская карта. Столь странную перевозку зэка РУОПовцы объяснили его особой опасностью. Боевики Цируля могут отбить своего «крестного папу» при обычной транспортировке в автозаке. Учитывалось даже вооруженное нападение на изолятор, где находился патриарх уголовного мира. Цируля поместили уже не в ИВС Петровки, а в СИЗО Лефортово.
После этих событий жена Захарова обратилась за помощью в редакцию «Известий». Корреспондент газеты Аркадий Желудков встретился со следователем Евгением Жуковым, принявшим в производство уголовное дело № 110052. Жуков был немногословен: «Я расследую дело, и действия сотрудников РУОПа меня не касаются — это компетенция руководства ГУВД и прокуратуры, надзирающей за исполнением законности». Капитан Ракогон, проводивший арест в Жостово, высказался резче: «Таким, как Захаров, не место в нашей жизни».
В результате «Известия» 7 февраля 1995 года напечатала статью «Идет охота на воров…», где ее автор дал свою трактовку всех злоключений Цируля:
«Возможно, задержание старого вора в законе — это часть секретной операции МВД по устранению преступного мира. Но перед Законом все равны: от преступника до президента».
Процессуальная тяжба вокруг Павла Захарова не угасала. На его сторону встали влиятельные депутаты, деятели искусств, чины силовых и надзорных ведомств. Содержание законника в стенах следственного изолятора для ГУВД было необходимым. Милиция намеревалась доказать хотя бы часть оперативной информации, которая накопилась за последние годы. Изъятый пистолет «ТТ» служил конкретным поводом для изоляции подследственного.
Для столичных СИЗО 1994–1995 годы выдались самыми урожайными на звезд уголовной империи. Через них прошло множество воров в законе и авторитетов. Используя формальные поводы для ареста — хранение и ношение оружия, употребление наркотиков, драка и др., милиция пыталась доказать вымогательство, бандитизм, терроризм, торговлю оружием и наркобизнес. Но почти все заведенные уголовные дела рассыпались еще в начале следствия.
Уголовное дело № 110052 не стало исключением.
Раздел V
Татуировки лагерной элиты
Нательная символика
Авторитетов
По наколкам блатари делили мир на воров и фраеров. В нательной символике закладывались криминальное прошлое, число судимостей, отбытый или назначенный по судебным приговорам срок, воровская масть, отношение к административным огранам, склонности, характер, национальность, вероисповедание, сексуальная ориентация, место в уголовной иерархии и даже эрудиция.
Распространение клейма на телах преступников началось по инициативе государственных органов много веков назад. Отличительный знак обычно наносился на лицо (у женщин — на грудь или плечо) и мало чем напоминал произведение искусства. Скажем, на лбу российского каторжанина выжигался знак, в котором угадывалось слово «кат». Со временем уголовный клан помог сыскным структурам, и сам стал метить своих представителей. В начале XX века татуировки получили распространение на Сахалине, в Петрограде, Москве, и, в основном, среди воров. Нательный рисунок имел скрытый смысл и указывал прежде всего на принадлежность к конкретной преступной группе. Это помогало быстро и без риска установить связь с вором своей масти.
Развитие нательной символики длилось почти полвека, и к 50-м годам блатной мир имел свои блатные законы татуировки. Тогда же утвердилось жесткое право на ношение определенного рисунка согласно статусу в тюремно-лагерной системе. Тело зэка превратилось в его личное дело, которое прочитать мог далеко не каждый. Шла постоянная борьба за достоверность символики, за чистоту нательной информации. «Самозванцы» строго наказывались, вплоть до членовредительства или опускания. За «симуляцию» лагерного авторитета могла последовать даже смерть. Блатари пытались защитить свои наколки от подделок, изобретая новые символы, неприметные, но обязательные детали рисунка.
Однако, лагерная живопись не была догмой. Изобразительное творчество поощрялось, зэки с удовольствием наносили репродукции картин и фотографий, клялись на своем теле в любви и верности дамам, напоминали о мести за измену, благодарили страну и вождей за «счастливое детство» и т. п. Но существовали символы, за которые их владелец обязан был отвечать. Особенно блатари ненавидели приблатненных, тех, кто старается подражать или выдает себя за вора.
Многие молодые парни безо всякого тайного умысла в романтическом порыве выкалывали безобиднейшие на первый взгляд рисунки — обнаженных женщин, кошек, кинжалы и прочее. Они даже не пытались кого-либо копировать, а лишь придавались своим буйным фантазиям. Один такой романтик попал в зону, и во время первых же водных процедур его спросили: «Ты чё — пахан? Где чалился?». Оказалось, что татуировки до обидного точно напоминали воровские знаки различия, притом лагерных авторитетов. Парню повезло: все обошлось мордобоем и выбитым зубом. Случалось, что рисунок сдирали вместе с кожей, опускали «самозванца» или даже убивали. Объясняться с блатарями бесполезно.
Расценки на блатную живопись зависели от многих факторов: от вида колющего инструмента, части тела, сложности и качества татуировки. Учитывались и объективные обстоятельства — наколка в местах лишения свободы ценилась в два-три раза дороже. Прайс-листа на наколки не существовало. Тем не менее, стоит (хотя бы для ориентировки) привести расценки за некоторые виды нательных работ, которые производились профессиональным татуировщиком средней руки М. в колониях усиленного и строгого режима в 1982 году.
