Геннадий Иванов - 100 великих писателей
Впервые Александр услышал о том, что поэзия может стать путем к славе, от парижского гостя своих соседей некоего Лафаржа, и эта идея запала ему в душу, а первого живого стихотворца встретил в семье своего опекуна Коллара.
Им оказался Адольф де Левен, который наезжал в Вилле-Котре из Парижа. Он водил знакомство со столичными литераторами, драматургами и актрисами и разжигал воображение своего провинциального приятеля рассказами об этой необыкновенной жизни. Окончательно же Александр определился в своем призвании, когда в городок приехала театральная труппа с «Гамлетом», и семнадцатилетний юноша открыл для себя Шекспира. «Вообразите слепца, — писал он, — которому вернули зрение, вообразите Адама, пробуждающегося после сотворения». Александр решил стать драматургом и вместе со своими сверстниками обустроил на чердаке некое подобие театральной студии, где был и драматургом, и актером, и режиссером.
Набросав вместе с Левеном несколько пьес в стихах, Дюма решил, что пора брать Париж. Денег на эту кампанию не было. Захватив ружье, чтобы охотиться по дороге и таким образом подзаработать, он отправился навстречу славе. В Париж Александр Дюма явился с четырьмя зайцами, двенадцатью куропатками и двумя перепелками. В обмен на эти трофеи хозяин гостиницы «Великие августинцы» дал ему приют на несколько дней. Посетив театр и увидев на сцене знаменитую Тальма, а затем вместе с Левеном побывав у нее за кулисами, вдохновленный новыми знакомствами, Александр вернулся домой и объявил матери, что уезжает в Париж навсегда.
Переезд состоялся в 1823 году. Все, что он взял с собой, — это два луидора, которые наскребла ему мать, и грандиозные замыслы. Авантюрный характер позволил Александру разыскать в Париже знакомых отца — многие еще помнили храброго генерала — и с их помощью, а также благодаря красивому почерку устроиться писцом в секретариат герцога Орлеанского (будущего короля Луи-Филиппа).
В литературной жизни столицы в самом разгаре была война между уходящим классицизмом и наступающим романтизмом. Новые имена — Ламартин, Гюго, де Виньи — начинали приобретать громкую известность. Разумеется, молодой провинциал и слыхом не слыхивал ни о романтизме, ни об этих писателях, но счастливый случай (похоже, он всегда сопутствовал Дюма) сразу же указал ему ориентиры. В театре общительный Александр разговорился с сидящим рядом человеком весьма солидной наружности, и тот, забавляясь простодушием юноши, начал просвещать его по части современной литературы, которую следует читать. Познакомиться они не успели — к концу третьего акта сосед был выдворен из зала за свист и топанье во время действия (шла дешевенькая мелодрама «Вампир»). На следующий день из газет Дюма узнал, что этим «дебоширом» был знаменитый писатель Шарль Нодье.
Собственно, с этого времени Александр Дюма взял старт в своем «победном шествии». В судьбе великих людей предстартовые события всегда любопытнее финишных, потому мы на них и задержались. Разве не увлекательно следить за тем, что обеспечивает победу на финише! Подчинение судьбе или вызов ей, осмотрительность или безоглядность, усидчивость или темперамент, смирение или бунтарство, уважение к нормам или презрение к ним, следование чувствам или капитуляция в связи с обязательствами?.. Разумеется, каждая судьба индивидуальна, и все же, знакомясь с биографиями великих людей, можно обнаружить некоторые закономерности. Но это материал уже для другой книги — о психологии творчества, а мы завершим эти размышления словами Данте: «Нежась на мягкой перине, славы себе никогда не добудешь».
За первые шесть лет жизни в Париже Александр Дюма — без денег, без литературных связей, наконец без системного образования — обрел известность и был принят как равный в круг тех «громких» писателей нового романтического направления, о которых впервые услышал от случайного соседа в театре, — Виктора Гюго, Альфреда де Виньи, Беранже и того же Шарля Нодье, ставшего его покровителем.
Первые пьесы Дюма — «Охота и любовь», «Христиана» — не увидели сцены, зато отточили перо. Наконец пьеса «Генрих III и его двор» (1829), с дуэлями, заговорами, оргиями и политическими страстями, вызвала рукоплескания в «Комеди Франсез» и с тех пор считается одной из первых романтических драм во Франции. «История в обработке Дюма, — пишет Андре Моруа, — была такой, какой ее хотели видеть французы: веселой, красочной, построенной на контрастах… Публика 1829 года, наполнившая партер, состояла из тех самых людей, которые совершили великую революцию и сражались в войсках империи… Этим старым служакам пришлась по сердцу грубоватая отвага героев Дюма: ведь и им доводилось обнимать немало красавиц и угрожать шпагой не одному сопернику…» Впоследствии из этой пьесы вырастет роман Дюма «Графиня де Монсоро».
Однако началась парижская жизнь Дюма с другого, не менее важного события — в двадцать два года он обзавелся наследником, названным в честь отца Александром. Нам он известен как писатель Дюма-сын. Матерью его стала соседка по этажу, где Дюма снимал свое первое жилище, — белошвейка Катрина Лабе. Дюма не женился на ней, сохранив свободу для более волнующих встреч, которые не замедлили явиться, стремительно сменяя одна другую. Тем не менее Катрине и сыну он снял квартиру и содержал их. Собственно, содержал он всех.
Здесь мы поверим на слово тому же Андре Моруа: «Он требовал лишь одного — уважения к своему труду. Во всем остальном он был добр до слабости. С тех пор как у него завелись деньги, он стал кормить своих нынешних любовниц, бывших любовниц, их семьи, своих детей, друзей, соавторов, льстецов. Это составляло целую орду нахлебников, часто неблагодарных. Когда не знали, где пообедать, говорили: „Пойдем к Дюма“».
Одна из «волнующих встреч» дала материал для следующей пьесы. Дюма «Антони» (1831), сменившей известность писателя на славу. Прототипом центральной героини Адель д'Эрве стала Мелани Вальдор — дочь известного издателя и жена гарнизонного капитана, не докучавшего ей частыми наездами в Париж. Главное же, она была поэтессой, «алчущей бесконечного». Роман ее и Дюма развивался по всем канонам этого жанра в 30-х годах: взаимные стихотворные послания, письма из тысяч сладчайших слов, неистовство страстей, страшные клятвы в верности и финал — решение Мелани немедленно умереть. Срочно составленное завещание она передала своему доктору (не без тайной надежды, что оно попадет в руки неверному Дюма): «Я хочу, чтобы его часы и наш перстень положили мне на сердце… В ногах пусть положат его стихи и нашу переписку…» На своей могильной плите она предписывала высечь слова: «Либо — ты, либо — смерть». К счастью, завещание не пригодилось — Мелани суждено было пережить не только этот разрыв, но и своего возлюбленного. В пьесе автор поступил с героиней более жестоко — она умерла. Доктор же, посредник между влюбленными, отныне сделается традиционным персонажем романтической драмы.
Здесь мы и расстанемся с темой страстей в жизни Дюма — она бесконечна. Подведем итог словами его биографа: «Когда автор превращает женщину в героиню своего произведения, она для него умирает». Добавим в качестве эпилога, что место Мелани в сердце Дюма заняла актриса, играющая ее роль в пьесе, а саму Мелани Вальдор автор любезно пригласил на премьеру. «Публика неистовствовала: в зале аплодировали, плакали, рыдали, кричали, — писал Теофиль Готье. — Жгучая страсть пьесы воспламенила все сердца. Молодые женщины поголовно влюбились в Антони, юноши готовы были всадить себе пулю в лоб ради Адель д'Эрве. Эта пара великолепно воплотила современную любовь… Бокаж играл фатального мужчину, а госпожа Дорваль — женщину прежде всего слабую…» Таковыми были идеал мужчины и идеал женщины в XIX веке.
Первую половину жизни Александр Дюма посвятил театру. Его пьесы (наряду с названными) — «Наполеон Бонапарт, или Тридцать лет истории Франции» (1831), «Нельская башня» (1832), «Кин» (1936) и другие — заставили говорить о нем как о выдающемся драматурге, обладающем врожденным качеством для работы в этом жанре — умением строить напряженное действие. Никому не приходило в голову, что он может стать историческим романистом, для чего требовалась большая эрудиция. Библиотеки же, как известно, не его стихия.
Тем не менее новый грандиозный замысел, который должен был приумножить его славу, уже захватил Дюма. Он решил воскресить историю Франции в серии романов и начал самым прилежным образом изучать приемы Вальтера Скотта. Тут подоспел и «социальный заказ»: у нескольких популярных газет стал падать тираж, и потребовались романы-фельетоны с захватывающим действием, которые можно было бы печатать из номера в номер, удерживая внимание подписчиков.
Скорый на перо Дюма увидел в этом золотую жилу. Первый такой роман «Шевалье д'Арманталь» он написал в соавторстве с Огюстом Маке (сын богатого фабриканта, он не обладал писательским талантом, но был страстно влюблен в литературу и «графоманил»). Вскоре кто-то из них наткнулся на «Мемуары господина д'Артаньяна, капитан-лейтенанта первой роты королевских мушкетеров». Эти поддельные мемуары были написаны, и довольно бездарно, неким Гасьеном де Куртилем и изданы в 1700 году в Кельне. «Мемуары» были переписаны Дюма и Маке, дополнены множеством новых эпизодов, а главное — мушкетеры, которых Гасьен де Куртиль изобразил пошловатыми авантюристами, превратились в легендарных героев.
