Мы даже смерти выше... - Логвинова Людмила
Что же это за удивительное поколение? Не повторился код ни в
детях, ни во внуках. Возможно, его сила была в том, что парни не
чувствовали себя одинокими: многодетные семьи, нередко под одной
крышей собиралось три поколения одного рода. От дедов и отцов
узнавали о минувших событиях истории. Родословная хранила следы
былого в устных пересказах.
Николай, как и его сверстники, родился «на перекрестке двух
эпох». Кем же были их отцы? Они – среди лирических героев
произведений Николая Майорова.
Революционер, в дом которого пришли с обыском. Забившись в
угол, мальчонка наблюдал: солдаты во главе с жандармом зло
вспарывали перину, выгребали золу, избитый отец упал ничком на
пол, рыдала мать. Однако при всем ужасе происходящего на глазах
ребенка, он запомнил — отец поднялся:
«Отец привстал, держась за подоконник,
И выплюнул багровый зуб в ладони,
И в тех ладонях застеклилась кровь.
Так начиналось детство…
Падая, рыдая,
Как птица, билась мать».
(«Отцам», 1938)
Сын глядел, «как тают, пропадают / В дверях жандарм, солдаты и
отец…» Отец не вернулся:
«В шершавом, вкривь надписанном конверте
Ему доставлен приговор…»
(«Смерть революционера», 1938)
Столяр, который изо дня в день мастерил стулья и столы, ладил
двери, настилал полы. Пришел час помирать — «гроб сколотил себе на
совесть». Остались в памяти крепкие сильные руки: «два громадных
кулака» на груди бездыханной.
Певец-кобзарь, отданный в солдатчину:
11 «Хроника, даты, люди», Книга 1. [Электронный ресурс]. Хроника,
даты, люди, Книга 1. // http://kk.convdocs.org/docs/index-295931.html?page=26
(16.12.13).
17
«Ему заткнули рот приказом:
Не петь. Не думать. Не писать».
(«В солдатчине», 1937)
Портовый рабочий — маляр, сочинявший песни. Да такие, что за
них сажали в тюрьму, «ломали пальца», «крошили зуб». Сослали —
бежал. Схватили, утопили. Но не умерла «живая песенная речь» —
матросы разнесли ее по свету:
«Такую песню петь не стыдно,
Коль за нее идут ко дну».
(«Песня», 1939)
Огольцы времен гражданской войны, понимавшие, что «у детей
имелась жалость, / Которой взрослый не имел».
Отцами были поэты Пушкин и Маяковский, знаменитый летчик
Валерий Чкалов и Максим Горький, Н.В.Гоголь и художник
средневековья Харменс ван Рейн Рембрандт, герои любимых книг.
И, конечно, отцы, родившиеся на рубеже двадцатого века,
заставшие царизм, пережившие две революции в семнадцатом году,
воевавшие на Первой мировой и на гражданской войне. Они, напрягая
силы, выбивались из голода-разрухи, строили новую жизнь,
прокладывая дорогу сыновьям, из рук в руки передавая традиции и
заветы рода:
«Мне стал понятен смысл отцовских вех.
Отцы мои! Я следовал за вами
С раскрытым сердцем, с лучшими словами.
Глаза мои не обожгло слезами.
Глаза мои обращены на всех».
(«Отцам», 1938)
Не только кровное родство, но и общая вера в счастливую
будущность объединяли поколения. О воспитании не говорили.
Сыновей не жалели, не оберегали от жизни, ограничивая свободу, —
мужик растет. Жили бок о бок, на виду друг у друга, правда была одна,
ее не ополовинили. Простые понятия «порядочность», «совесть»,
«долг», «добрая память» — все шло от земли, питая молодые корни.
Так многие сыновья–отроки получили в семье самый нужный урок —
как жить. Он и предопределил их поступки, став стержнем духа,
который не могла ни согнуть, ни сломать война.
Воспитанные школой, газетами, собраниями в духе
коллективизма и презрения к «единоличникам», они, мужая, ощущали
себя особым поколением, перед которым распахнут мир «иных высот
18
и помыслов». Уверенность в том, что их судьба неотделима от судьбы
Родины, стала отличительной чертой фронтовиков, ополченцев,
партизан, рабочих, колхозников, женщин, подростков — всех, кто не
только верил в нашу победу, но и сделал все, только бы уничтожить,
изгнать врага.
О, те «мальчики» входили в мир с такою жаждой жизни, что,
казалось, «жизнь не имела потолка». Их мужество, самопожертвование
в битве с несметными полчищами фашистов также не имели аналогов
в истории войн.
4. «Я полюбил весомые слова…»
Его судьба — одна из миллионов судеб «поколения сороковых».
Его судьба — одна из миллионов, погибших на поле брани,
защищая Отечество.
Его судьба — одна из миллионов, не оставивших ни жены, ни
детей, кто бы помнили и рассказали о нем.
Ни записных книжек, ни «серой прозы» дневников, ни любимых
книг — ничего не сохранилось, где бы остался след его. На счастье,
юноша был поэтом. «Рукописи не горят» — пожар войны пощадил его
стихотворения (хотя и не все).
Благодаря стараниям Владимира Семеновича Жукова и Виктора
Николаевича Болховитинова посмертно изданы авторские сборники
(1962-й и 1969-й годы), познакомившие новое поколение с
творчеством одного из поэтов, погибших на войне.
Шестидесятые годы 20-го века отмечены спорами «лириков» и
«физиков». Именно «оттепель» растопила замерзшие души, пробуждая
забытый интерес к поэзии. Поэтическое наследие поэтов-фронтовиков
становилось доступным читателям. К двадцатилетию Победы была
издана антология «Советские поэты, павшие на Великой
Отечественной войне». 12
Бесспорно, произведения молодых поэтов, хотя и не успевших
стать членами Союза Писателей, по праву принадлежат культурному
наследию народа. Только вот этическая сторона: хотел бы автор,
чтобы чужие глаза вчитывались в его строчки, которые им не были
12 «Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне». М.:
– «Советский Писатель». – 1965.
19
переписаны набело? Хотел бы, чтобы чужие люди перебирали даты и
события его короткой жизни, комментировали их?
«Как жил, кого любил, кому руки не подал,
С кем дружбу вел и должен был кому —
Узнают все,
Раскроют все комоды,
Разложат дни твои по одному».
(«Как жил, кого любил, кому руки не
подал…», 1939)
Так вышло, что о них мы узнали «из пересказов устных» —
воспоминаний, газетных публикаций, глав книг, в большинстве
случаев, написанных земляками. Прошли десятилетия, мало среди нас
тех, кто рассказал бы сегодня о своем поколении, о друзьях, не
вернувшихся с войны. Возможно, придет время, и школьники будут
изучать историю Великой Отечественной не по картам и таблицам, не
по датам учебников, а по книгам, страницы которых написаны в 1941-
1945-м годах и в послевоенную эпоху поэтами, публицистами,
прозаиками, военными корреспондентами — участниками войны и
теми, кого миновало военное лихолетье. Все они сберегли память,
чтобы передать из рук в руки внукам-правнукам.
Николай Майоров слыл первым поэтом 33-й ивановской школы.
Зная об этой страсти, ватага друзей умышленно заворачивала в
книжный магазин. Костя Титов13, «любивший пошутить, обращался с
серьезным видом к продавщице: ―Скажите, книжка поэта Николая
Майорова еще к вам не поступала?― — чем приводил в великое
смущение Колю». 14 Окончив десятилетку, юноша поступил на
исторический факультет МГУ.
Московские вузы распахнули двери перед приезжими из
провинции. Во второй половине 30-х годов столица стала не только
городом студентов, но и городом молодых поэтов. Так что Николай
