Дмитрий Мамичев - Преступники и преступления с древности до наших дней. Маньяки, убийцы
В тот момент, когда вытащили труп Гули, к колодцу, пробираясь через густую толпу собравшихся в одну минуту сельчан, подбежал со страшным криком его отец. Увидя мертвого сына, он сначала бросился к его трупу, а затем ко мне и приставу. «Разве так можно, господа начальство, — кричал он, — запугали ни в чем не повинное дитя, вот он и утопился от страха. Кто теперь мне за него заплатит». Появление старика, его безумный вид, его отчаяние, его неистовые крики ударили по нервам толпы. Она была на стороне Гули-отца. Я слышал в толпе негодующие возгласы, я видел суровые лица, со злобой смотревшие на нас. Кольцо народа, в котором мы очутились, все более и более сжималось. Наше положение с каждой секундой становилось страшней и опасней. Пристав, обыкновенно очень хвастливый, властный крикун и «мордобой», стоял весь бледный, опустив глаза. Тогда я как-то неожиданно очутился спасителем положения. Нервы мои были приподняты донельзя, я был зол на убийц, меня возмущала толпа — как может она так быстро забыть злодеяние, неужели она идейно с убийцами, в ней даже нет чувства самосохранения и полное равнодушие к погибшим. Разнообразие всех этих мыслей и чувств заставило меня действовать, сознаюсь, почти бессознательно. Я закричал во всю силу своих легких: «Молчать! Староста, иди сюда. Скажи им, — сказал я как можно громче, — ты ведь был свидетелем того, как сознавался Гуля.» Староста вышел медленно из толпы и, спокойно поглаживая свою седую бороду, обратился к старику Гуле: «Нет, Корнеич, ты это напрасно. Греха нечего таить, сынка твоего никто не пугал. Он сам все рассказал чистосердечно». И староста, не торопясь, стал передавать содержание показания Гули, рисуя своим корявым языком картину убийства и страдания погибших. Его спокойный тон, которым велся рассказ, его речь, столь понятная толпе, слушавшей с напряженным вниманием, сразу повернула ее настроение. Как только он смолк, толпа загудела, послышались возгласы: «Ну, и люди пошли, звери. Женшин убивает, а ты им и слова не скажи. Собаке собачья смерть. Да что вы молчите, кидайте и батьку в колодец. Яблоко от яблони не далеко падает».
Я победил. Путь был свободен. Теперь толпа почтительно расступалась перед нами. Я прошел на улицу к своему экипажу. Там меня ждала радость: привезли третьего и последнего виновника преступления — Пьяных.
Следствие было поставлено на рельсы. Главное было сделано. Оставались лишь детали.
Заканчивая свой рассказ, я скажу несколько слов о Пьяных. Пьяных, единственный из трех преступников, уже судился ранее и был лишен за разбой прав состояния. Отбыв наказание за разбой и судившись ранее несколько раз за кражи, он, сойдясь с теперешней своей сожительницей, жил в течение 5 лет как честный человек, был очень трудолюбив и пользовался среди своих односельчан хорошей репутацией.
Любопытно, что этот человек, совершивший столь жестокое убийство, при расставании со своей сожительницей, когда его отправляли в тюрьму, проявил такие трогательные чувства привязанности и глубокой любви, которые предполагать в нем было никак нельзя. Он плакал навзрыд, как ребенок, целовал любимую женщину, и его с трудом оторвали от нее. Все время он просил у нее прошение за то, что заставляет ее страдать и благодаря своему преступлению оставляет ее одну.
Странная судьба и этой женщины: отец ее и два первых мужа были судимы и сосланы в каторжные работы за убийство.
Воспоминания Н.Плешко из сборника «Архив русской революции».
Т. 9. Берлин, 1923.
10. Люди петли[19]
Секта тугов существовала в Индии несколько веков и только в 1810 году была, наконец, открыта. Сектанты знали друг друга под именем Фансигаров, то есть «людей петли» Название «туг», говорят, происходит от «тага» — обманывать, так как туги овладевали своею жертвой, заманив ее ложной безопасностью. Общий способ заманивать молодых людей, имеющих при себе значительные ценности, это — поставить у дороги молодую и красивую женщину, по-видимому, в глубоком горе; рассказом о мнимом несчастье она завлекает его в заросли, где туги сидят в засаде, и при его появлении мгновенно душат его Шайки тугов бывают от десяти и до пятидесяти человек; они сопровождают или следят за предполагаемою жертвой по целым дням и ни за что не сделают попытки убийства, пока не представится случай со всякой возможностью на успех. После каждого убийства они совершают религиозный обряд, называемый иагми, и раздел добычи определяется давно учрежденными законами — кто бросил платок, тот получает большую долю; кто держал за руки, следующую по размеру и так далее. В некоторых шайках имущество нераздельно. Злодеяния совершаются в честь Кали, ненавидящей человеческий род, которой смерть человека — приятное жертвоприношение.
Кали, или Бовани, — она одинаково известна под тем и другим именем, — родилась, по индийской легенде, от горящего глаза на лбу у Шивы, одного из лиц браминской троицы; Кали вышла из этого глаза, как греческая Минерва из черепа Юпитера, взрослым и совершенным существом. Она олицетворяет злых духов, наслаждается видом человеческой крови, преобладает над мировыми язвами и чумой, направляет бури и ураганы и всегда стремится к разрушению. Она представлена в самом страшном образе, какой могла создать индийская фантазия: лицо у нее лазоревого цвета с желтыми полосами, взгляд свиреп, распущенные, склоченные и щетинистые волосы стоят, как павлиний хвост, и переплетаются зелеными змеями. Багровые губы ее как будто изливают потоки крови; у нее восемь или десять рук, и каждая держит какое-нибудь смертоносное оружие, а порой человеческую голову, с которой сочится запекшаяся кровь. Одной ногой она стоит на человеческом трупе. У нее есть свой храм, где люди приносят ей в жертву петухов и бычков; но ее настоящие жрецы — туги, «Сыны Смерти», утоляющие нескончаемую жажду божественного вампира.
Подобно всем таким сектам, у тугов есть свои предания. Согласно им, Кали сначала решилась истребить весь человеческий род, за исключением, разумеется, своих верных последователей и поклонников. Наученные ею, они убивали всех людей, попадавших в их власть. Жертвы сперва закалывались мечом, и так велико было истребление, производимое поклонниками Клли, что человеческий род пресекся бы совсем, если бы не вмешался Вишну, Охранитель, заставляя пролитую кровь воспроизводить новые живые существа и, таким образом, противодействуя истреблению Кали. Тогда-то эта богиня, чтобы уничтожить доброе намерение Вишну, запретила своим последователям закалывать, но велела душить людей. Собственными руками она слепила человеческую фигуру из глины, своим дыханием вдохнула в нее жизнь и научила поклонявшихся ей убивать, не проливая крови. Она также обешала им, что всегда схоронит тело их жертв и уничтожит всякий след. Далее она наделила своих последователей высшей неустрашимостью и хитростью, дабы победа оставалась за ними при каждом нападении. Она и сдержала свое слово. Но с течением времени вкрались извращенные нравы даже между тугами. Один из них полюбопытствовал узнать, что делает Кали с мертвыми телами, и подстерег ее, когда она только что собиралась унести тело убитого им путешественника. Богинь подкарауливать тайком, однако, нельзя. Бовани увидела любопытного, подошла к нему и сказала: «Ты видел теперь страшное лицо богини, которого никто созерцать не может, оставаясь в живых. Но я пощажу твою жизнь, хотя в наказание за твой проступок не стану более охранять тебя, как до сих пор, и наказание это распространится на всех твоих братьев. Тела убитых вами уже не будут схоронены и сокрыты мною; вы сами должны принять необходимые для того меры, и не всегда успех будет на вашей стороне, порой и вы сделаетесь жертвой нечестивых законов света, что и должно быть вашей вечной карой. У вас ничего не останется, кроме дарованных мной знаний и высшего ума; управлять же вами я буду отныне только через предзнаменования, которые изучайте тщательно». Отсюда происходит суеверное значение, придаваемое предвещаниям. Туги усматривают их в полете птиц, в шакалах; они бросают топор, и как он упадет, так и направляют путь. Если какое-нибудь животное перебежит им дорогу с левой стороны на правую при самом выходе, это считается дурным предзнаменованием, и экспедицию откладывают на тот день.
Странно, что в искаженных преданиях тугов, убийц и грабителей, мы встречаем сперва древнюю идею о самопроизвольном рождении добра и зла; далее встречаем прототип прекрасной басни о Купидоне и Психее, и Моисеев отчет о грехопадении, и, наконец, в-третьих, выражение невозможности обнять, — так как «созерцать» имеет в легенде этот смысл, — Всемирный Разум.
Для приема в эту ужасную секту требовался продолжительный и строгий искус, во время которого ученик должен был дать самые убедительные доказательства в том, что соответствует всем условиям. Когда решен был этот вопрос, поручитель вел кандидата к мистическому крещению, облаченного в белую одежду с венком из цветов на голове. По окончании приготовленного обряда поручитель приводил его к гуру, или духовному главе секты, который, в свою очередь, вел его в комнату, назначенную для подобных церемоний, где его ждали гиемадеры, или начальники разных шаек. На вопрос, хотят ли принять в общину новичка, они отвечали утвердительно, и затем его и гуру выводили на открытый воздух, начальники становились около них в круг, и все преклоняли колени для молитвы. Вскоре опять поднимался гуру и, воздев руки к небу, произносил: «О, Бовани! Мать мира (очень неподходящее название, когда она уничтожает его), которую мы обожаем, прими этого нового слугу, даруй ему свое покровительство, а нам знак, по которому мы удостоверимся в твоем согласии». Они оставались неподвижны, пока не пролетит птица или не промчится четвероногое животное, или даже просто не пронесется облачко, чтобы удостоверить их в согласии богини: тогда же они возвращались в комнату, где неофита приглашали участвовать в банкете, уже накрытом ддя этого случая; им и кончался обряд. Вновь принятый член секты назывался тогда Сагиб-Зада. Он начинал свое позорное поприще как люггах, или могильщик, не то как белхал, или исследователь мест, наиболее подходящих для совершения замышляемых убийств, или бхиль. В этой должности он оставался много лет, пока не даст бесчисленные доказательства в своем искусстве и рвении. Тут его повышали в степень бхуттотаха, или душителя; но это повышение сопряжено с новыми формальностями и обрядами. Вдень, назначенный для церемонии, гуру вводил кандидата в круг, начерченный на песке и окруженный таинственными иероглифами, где они молились своему божеству. Этот обряд должен длиться четыре дня. во время которых кандидат питается одним молоком. Он упражняется в заклании жертв, привязанных к кресту, вкопанному в землю. На пятый день жрец вручает ему роковую петлю, омытую в святой воде и смазанную маслом, после чего совершаются еще несколько религиозных обрядов и кандидата объявляют совершенным бхугтотахом. Он обязывается страшной клятвой хранить молчание на счет всего, что касается общества, и трудиться неустанно над истреблением человеческого рода. Он жертвоприноситель, и то лицо, которое встретится ему, поставленное на его пути богиней Бовани, делается жертвой. Но есть лица, которые не подвергаются нападениям ту-гов. Иерофант (жрец), посвяшая кандидата, говорит ему: «Ты избрал, мой сын, самую древнюю профессию, самую угодную божеству. Ты поклялся умертвить каждое человеческое существо, которое судьба приведет в твои руки; есть, однако, лица, которые не подвергаются нашему закону, и смерть которых не будет приятна нашему божеству». Эти лица принадлежат к некоторым особенным племенам и кастам, которые затем перечисляются иерофантом; исключены косые, хромые и вообще уроды; также прачки, но почему, трудно определить; и так как Кали предполагалось в сообщничестве с убийцами, то женщины были ограждены от них, но только тогда, когда путешествовали одни без мужчины-покровителя; правоверные туги производят вырождение тугизма от первого убийства женщины некоторыми членами общества, после которого это вошло в обыкновение.
