Вячеслав Бондаренко - 100 великих русских эмигрантов
Нансеновский паспорт З.Е. Серебряковой. 1939 г.
Долгое время художница замкнуто жила в Париже, хватаясь за любую возможность работы и общаясь только с узким кругом соотечественников. Командировка на несколько месяцев затягивалась сама собой, постепенно налаживался какой-никакой заграничный быт… В 1925-м и 1928-м к матери приехали двое старших детей, Александр и Екатерина, младшие остались в СССР. Относительно яркими моментами в ее заграничном периоде были поездки в Марокко в 1928 и 1932 гг. – очарованная Магрибом Серебрякова привезла из Африки множество эскизов и зарисовок. В остальном же парижские годы были почти беспросветными – мизерные заработки, неуспех нескольких персональных выставок. К.А. Сомов так писал о Серебряковой: «Непрактична, делает много портретов даром за обещание рекламировать, но все, получая чудные вещи, её забывают, и палец о палец не ударят». Серебрякова подумывала о возвращении в СССР, но тут как раз подвернулся выгодный оформительский заказ в Бельгии. А потом началась Вторая мировая война…
После войны Серебрякову звали домой многие – и дети, и известные советские художники. Но после тяжелой болезни и двух операций Зинаида Евгеньевна уже не рисковала отправляться в дальнюю дорогу. Только в 1960 г. к матери приехала дочь Татьяна, работавшая художником во МХАТе. А весной 1965-го художница впервые после 40-летнего перерыва смогла побывать на Родине – в Москве, Ленинграде и Киеве с огромным успехом прошли ее выставки.
Зинаида Евгеньевна рано начала казнить себя за странный – иного слова не подберешь – поворот судьбы, сделавший ее, более чем русскую по духу художницу, эмигранткой. «Вообще я часто раскаиваюсь, что заехала так безнадежно далеко от своих», – писала она ещё в 1926 г. А в старости добавляла: «Ничего из моей жизни здесь не вышло, и я часто думаю, что сделала непоправимую вещь, оторвавшись от почвы…» К счастью, Серебрякова ошиблась – ее картины нисколько не «выпали» из контекста русской художественной жизни, по-прежнему восхищают любителей искусства всех возрастов и высоко ценятся коллекционерами. Так, пастель «Лежащая обнаженная», созданная в 1929-м в Париже, в июне 2008 г. ушла с аукциона «Сотбис» за 1 миллион 72 тысячи фунтов стерлингов.
19 сентября 1967 г. Зинаида Евгеньевна Серебрякова скончалась в Париже на 82-м году жизни. Могила великой русской художницы находится на кладбище Сен-Женевьев-де-Буа.
Владислав Ходасевич
(1886–1939)
Владислав Фелицианович Ходасевич родился 16 мая 1886 г. в Москве в семье обрусевшего поляка, несостоявшегося художника и владельца одного из первых в России магазина фотопринадлежностей Фелициана Ивановича Ходасевича и Софьи Яковлевны, урожденной Брафман. Владя, как его называли в семье, с детства увлекался балетом, и родители всерьез подумывали о его театральном будущем. Но подвело слабое здоровье, и постепенно мальчик переключился на литературу. В 3-й Московской мужской гимназии, где он учился, большое влияние на него оказал начинающий поэт-символист Виктор Гофман. В 1903-м гимназист Ходасевич впервые попал на заседание московского Литературно-художественного кружка, а год спустя сам начал писать стихи под влиянием модного тогда Константина Бальмонта. Внешняя биография определялась учебой в Московском университете (сначала на юридическом факультете, потом на историко-филологическом), женитьбой в апреле 1905 г. на красавице и богачке Марине Рындиной, а «настоящая», внутренняя – осознанием того, что главное – это «стихи навсегда».
В феврале 1908 г. вышел первый сборник Ходасевича «Молодость». Как потом вспоминал поэт, название книги звучало для него горькой иронией: только что рухнула семейная жизнь с Рындиной, отношениями с которой навеяно большинство стихотворений. Главные мотивы сборника – тоска, безнадежность, предчувствие трагедии. Дебют Ходасевича был сочувственно встречен русскими символистами. Так, Валерий Брюсов отметил, что «эти стихи порой ударяют больно по сердцу, как горькое признание, сказанное сквозь зубы и с сухими глазами». Сам поэт позднее писал о «Молодости», что «это очень слабая книга, и мила она мне не литературно, а биографически».
В.Ф. Ходасевич
В начале 1910-х Ходасевич начал жизнь профессионального литератора – писал многочисленные рецензии, фельетоны, рассказы, хронику, много переводил. Деньги это в то время приносило неплохие. В 1910–1911 гг. он пережил мучительный роман с Е.В. Муратовой (образ «царевны» еще долго встречался в его стихах), а год спустя познакомился с Анной Ивановной Чулковой, младшей сестрой писателя Г.И. Чулкова (шесть лет спустя они поженились). Ей он посвятил вторую книгу «Счастливый домик» (1914), в которой заметна ориентация на эстетику пушкинской поры, четче начала прослеживаться связь Ходасевича с поэтами XIX столетия – Вяземским, Баратынским, Тютчевым, Фетом, Случевским, Анненским. От типичных «символистских» штампов начала века поэт успешно избавился, теперь он говорил собственным, негромким, но отчетливо различимым голосом. «Счастливый домик» пользовался успехом – книга выдержала три переиздания.
В отличие от большинства русских поэтов на Великую войну 1914–1918 гг. Ходасевич почти не отреагировал. Сам он на фронт не попал из-за тяжелой формы туберкулеза, которая развилась весной 1916-го из-за падения с балкона второго этажа. Февральский переворот 1917 г. поэт принял восторженно, хотя раньше к политике был равнодушен. Теперь же, как большинство россиян, он поверил в то, что революция приведет к мгновенному волшебному обновлению людей и отношений между ними. С неменьшим энтузиазмом встретил и октябрьские события – ему казалось, что наконец-то закончилась власть «культурных хамов, военно-промышленных воров», что Россия станет «умной трудовой страной, ибо умен только тот, кто трудится». Несмотря на то что к партии большевиков Ходасевич не принадлежал, он признавался, что многое в большевизме ему «глубоко по сердцу». В 1917–1920 гг. поэт жил и работал в Москве – читал лекции в литературной студии московского Пролеткульта, служил в Театральном отделе Наркомата просвещения, заведовал московской Книжной палатой и московским отделением издательства «Всемирная литература». Несмотря на то что жизнь в разоренной Москве была невыносимо тяжелой, в это время в «домишке низком и плюгавом» в 7-м Ростовском переулке были созданы многие лучшие стихотворения Владислава Фелициановича.
В ноябре 1920 г. тяжелобольной Ходасевич расстался с родным городом – он перебрался в Петроград, где с помощью Горького получил две комнаты в общежитии «Дом искусств». Именно к концу 1910-х гг. относится окончательное становление репутации Ходасевича как одного из главных русских поэтов ХХ столетия. Почти каждое его новое стихотворение становится событием. «Ходасевич… для меня крайне крупная величина, поэт-классик и – большой, строгий талант» – так отзывался о нем М. Горький. Новые книги Ходасевича «Путем зерна» (1920) и «Тяжелая лира» (1922) многими ценителями считаются его высшими достижениями. Стилистика Ходасевича стала неизысканней и строже, главной темой поэта становятся взаимоотношения поэта с собственной душой и внешним миром, зачастую плоским и пошлым, но обладающим тем не менее своей «маленькой правдой». Суховатые, зачастую горькие по настроению и слегка циничные стихи Ходасевича принесли ему прозвище «любимого поэта тех, кто не любит поэзию».
Своеобразным рубежом для Ходасевича, да и для многих его современников, стал 1921 год – год разгрома Кронштадтского восстания, смерти Блока, расстрела Гумилёва, начала НЭПа. «Гайки» в советском искусстве закручивались все туже, перспективы были туманны, а больше всего Ходасевича страшил возврат к «диктатуре бельэтажа» – буржуа. «Я понимаю рабочего, я по какому-нибудь, может быть, пойму дворянина, бездельника милостию божиею, но рябушинскую сволочь, бездельника милостию собственного хамства, понять не смогу никогда, – писал он. – Пусть крепостное право, пусть Советы, но к черту Милюковых, Гучковых и прочую демократическую погань».
Ходасевич принял тяжелое для него решение – временно уехать за границу. Тем более что он встретил начинающую поэтессу Нину Берберову, с которой решил связать свою судьбу. При помощи посла Литвы в РСФСР Юргиса Балтрушайтиса и А.В. Луначарского ему удалось получить загранпаспорт (с формулировкой «для поправления здоровья»), и 22 июня 1922 г., даже не попрощавшись с женой Анной (этим поступком он мучился потом всю жизнь), Ходасевич вместе с Берберовой пересек советско-латвийскую границу. Из Риги они направились в Берлин, где провели около года. В столице Германии кипела культурная жизнь, работали десятки эмигрантских издательств, газет и журналов, Ходасевича все знали, так что возможности для относительно безбедной жизни и работы были.
На протяжении нескольких лет Ходасевич не воспринимал себя эмигрантом. «Могу ли я вернуться? Думаю, что могу, – писал он жене в Петроград в октябре 1923-го. – Никаких грехов за мной, кроме нескольких стихотворений, напечатанных в эмигрантской прессе, нет… В Кремле знают, что я не враг». Сам Ходасевич принимал участие в издававшемся Горьким журнале «Беседа», много публиковался в советских изданиях. Впрочем, все это было до поры до времени. В декабре 1923 г. Ходасевич и Берберова покинули Берлин, переставший к тому времени быть центром русской эмиграции, и начали тяжелую странническую жизнь – Прага, Венеция, Рим, Париж, Лондон, Белфаст, Сорренто… «Все это красиво звучит, – признавался поэт, – но – как трудно и сложно все это, а главное – как это далеко от былых поездок за границу!» В марте 1925 г. советское полпредство в Италии отказалось продлевать ему визу и потребовало немедленного возвращения в СССР. Ходасевич отказался. К этому времени он уже понял, что с Советской властью ему не по пути.
