Владислав Артемов - Остроумие мира
Присутствующие в один голос разразились возгласами недоверия и сомнения:
– Этого не может быть! Это невероятно! Вы шутите!
– Позвольте, господа, да я сам при этом присутствовал, – возражал им Картуш, – и могу вам рассказать и показать, как он это сделал.
– Очень любопытно, сделайте одолжение! – просили хозяин магазина и его гости.
– Нет ничего проще, – сказал Картуш и, делая вид, что он описывает действия того вора, продолжал: – Он взял подсвечники – вот так! – спрятал их под плащ – вот так! – потом потушил лампу – вот так! – и вышел вон.
И с этими словами он выскользнул из магазина и мгновенно исчез из глаз ошеломленного хозяина магазина, его приказчиков и гостей. Когда же они, наконец, очнулись и пришли в себя, его и след простыл.
Вор Картуш встречается с другим вором.
– У тебя хорошенькая цепочка, – говорит Картушу приятель.
– И часы недурны, – ответил Картуш, вытаскивая часы из кармана. – Они в самом деле хороши.
– Сколько же ты дал за них?
– Не знаю, купец спал, когда я их покупал.
Известный английский актер Фут бражничал в гостях у лорда Сандвича. Лорд любил выпить, выпил и на этот раз и вздумал пошутить над Футом.
– Знаете, Фут, – сказал он, – я часто думаю, как и отчего вы скончаетесь, и мне думается, что вы непременно покончите жизнь либо от дурной болезни, либо на виселице.
– Я сам так думаю, милорд, – подхватил ядовитый и злой Фут. – И, знаете, это будет зависеть от того, что я позаимствую у вас: вашу любовницу или ваш образ жизни.
Однажды композитор Глюк, проходя мимо лавочки, нечаянно разбил в ее окне стекло. Он спросил у лавочника, сколько стекло стоит, и, узнав, что полфранка, подал лавочнику экю (два франка). Но у того не случилось сдачи, и он хотел пойти к соседу попросить его разменять экю.
– Не стоит тратить времени, – остановил его Глюк, – оставьте весь экю у себя, а я вот лучше еще одно стекло разобью!
Делапорт написал и сдал в театр «Варьете» в Париже водевиль «Дочь Грегуара». Пьеса была плохая, и ее освистали. Между прочим, одно из главных действующих лиц в пьесе был горбатый. И когда кто-то из актеров или публики, желая подшутить над злополучным Делапортом, спросил у него: «Что это сегодня так свистят, господин Делапорт?» – тот отвечал: «Очень простая вещь! Главное действующее лицо горбатый, а в публике собралось несколько горбатых, вот они и свистят!»
Быстро разбогатевший буржуа заказал известному скульптору Прео большую группу, долженствовавшую представлять Полифема, раздавившего скалою Акиса. Скульптор занят был другими работами и не исполнил заказа к сроку. Заказчик начал ему надо едать, и Прео, выведенный из терпения, однажды, когда тот опять пришел, подвел его к куче лепной глины и объявил, что вот, дескать, готово, получайте.
– Где же Акис?.. – недоумевал заказчик, оглядывая кучу со всех сторон.
– Как где? Ведь он же задавлен! Он под скалою, его не видно.
– А Полифем?
– Полифем сделал дело, навалил скалу и ушел. Что же ему еще тут делать? Стоять над скалой, караулить ее?
Герцог Омон был чрезвычайно ленив и, когда долго не брился, говаривал: «Омон, Бог создал тебя дворянином, король сделал тебя герцогом. Все это сделали для тебя другие. Сделай же что-либо и сам для себя – побрейся!»
А. Каррачи. Полифем в ярости
Английский врач Абернети был мрачен, суров, а главное, ужасно молчалив и ценил в людях лаконизм превыше всех других добродетелей. Одна дама, знавшая это его свойство, будучи укушена собакой, пришла к нему за советом и молча протянула ему укушенную руку. Абернети осмотрел рану и затем между врачом и пациенткой произошел такой разговор:
– Царапина? – спрашивает врач.
– Укус.
– Кошка?
– Собака.
– Сегодня?
– Вчера.
– Болит?
– Нет.
Доктор пришел в такой восторг от этой пациентки, что почти обнял ее.
Он не любил также, когда его беспокоили по ночам. Один раз он только что вернулся с ночного визита и улегся в постель, как опять раздался звонок и чей-то встревоженный голос требовал немедленно доктора.
– Что случилось? – крикнул рассерженный Абернети.
– Доктор, ради бога поспешите, мой сын проглотил мышь, помогите!..
– Ну так дайте ему проглотить кошку и оставьте меня в покое!
Лорд Честерфилд сохранил свойственные ему от природы веселость и шутливость почти до самого смертного часа. За несколько дней до смерти он кое-как собрался с силами и сделал небольшую прогулку в экипаже.
– Вы прокатились по свежему воздуху, милорд? – спросил его кто-то, когда он возвратился с прогулки.
– Нет, это я уже приступил к репетициям моих похорон, – отвечал шутливый лорд.
Профессор юридического факультета в Париже РуайэКоллар был обременен долгами и в этом смысле был так же знаменит, как и своими учеными трудами. Однажды на экзамене он спросил у студента, что такое вексель. Ленивый и ровно ничего не знавший юноша долго мялся и, наконец, откровенно сказал:
– Не знаю.
– Экий счастливец! – вздохнул профессор и поставил «отлично».
Богатый банкир Жюль Эркю вел знакомство с представителями высшей аристократии, по преимуществу молодыми людьми, живущими на широкую ногу. Один из них, посетив его однажды, попросил ссудить ему несколько тысяч в долг.
– Сию минуту, – сказал Эркю очень спокойно. Он достал какую-то тетрадь, развернул ее и написал: «Такому-то выдано столькото, такого-то числа и месяца».
Потом захлопнул тетрадь, поставил ее на место и как ни в чем ни бывало продолжал прерванный разговор. Приятель, несказанно обрадованный таким легким успехом, долгое время оживленно поддерживал беседу, но, наконец, соскучился и осторожно напомнил о деньгах.
– Какие деньги? – изумился Эркю.
– Как какие? Которые я у тебя просил… Ведь ты сам записал уже, что выдал их мне.
– Друг мой, – спокойно возразил Эркю, – я такими операциями не занимаюсь, не даю денег взаймы первому, кто на это изъявит желание. А записываю я такие просьбы просто ради любопытства. Мне хотелось знать, много ли я раздал бы денег, если бы давал взаймы всем, кто попросит; и вот посмотри, – продолжал он, показывая приятелю ту же тетрадь, – за текущий год у меня просили взаймы уже около десяти миллионов.
Банкир Жюль Эркю в большом обществе рассказывал, что у него была с кем-то ссора и что он получил пощечину.
– Пощечину! – вскричал один из присутствующих. – Но ведь я полагаю, что она не могла остаться без всяких последствий?
– Еще бы! – отвечал Эркю. – У меня восемь дней болела щека.
Рассказывают, что парижский актер Поль Теньер, остановившийся в гостинице, заказал двум сапожникам по паре сапог и приказал им принести заказы к себе в гостиницу – одному в 9, другому в 10 часов утра. Когда явился первый сапожник, Теньер одобрил левый сапог, а правый велел унести обратно, что-то в нем поправить и принести обратно ровно в 6 часов вечера. Денег, конечно, не отдал. После того явился другой сапожник. У этого он одобрил правый сапог, а левый велел поправить и принести в 6 часов вечера. «Деньги тоже после, – сказал он, – когда принесешь другой сапог». Таким образом, у него составилась добрая пара даровых новых сапог, с которой он и поспешил улизнуть из гостиницы, разумеется, задолго до 6 часов вечера.
Французский писатель Эжен Леруа добивался чести попасть во французскую академию. Им была написана какая-то историческая книга, которая и составляла то, что французы называют «литературным багажом кандидата». Это произведение, как он надеялся, и должно было открыть перед ним врата святилища науки. Он, конечно, озаботился вручить экземпляр своей книги академикам, на голоса которых рассчитывал при своей баллотировке. Через некоторое время он зашел к одному из этих академиков, чтобы узнать его мнение о своей книге.
– Я прочел вашу книгу, – сказал ему академик, – и нашел в ней много верного и много нового. Но только вот в чем беда: все, что в вашей книге есть верного, то не ново, а что в ней есть нового – то неверно.
Марнеф однажды услышал рассказ о том, что содержатель трактира дал пощечину своему посетителю, а тот притянул его к суду, и трактирщика присудили к штрафу в десять экю. Марнеф старательно расспросил обо всех подробностях дела, вообще удостоверился в полной справедливости рассказа. После того он направился к этому самому трактирщику, поселился у него, жил, ел и пил три дня и задолжал шесть экю. Затем потребовал счет и, просмотрев его, сказал хозяину: «Ну, сударь мой, я должен вам признаться, что у меня нет ни су. Но мы с вами можем рассчитаться вот каким манером. Вы знаете по собственному опыту, что пощечина стоит десять экю. Итак, дайте мне пощечину, а затем вычтите те шесть экю, которые я вам должен, а мне пожалуйте четыре экю сдачи».
