Валерий Маруга - Преступники и преступления. Законы преступного мира. 100 дней в СИЗО
— Да кому-то из ваших, одним словом, из вольных людей. Можно и сотрудникам.
— Что, и я подойду?
— Да кто угодно.
— Долго работать?
— Да нет, пару минут, только на виду у всех, так сказать, при свидетелях.
Чирко зло выругался, подошел к станку и крикнул на весь цех:
— Братва, внимание! Всем смотреть на меня. Первый и последний раз показываю, как пользоваться этой машиной.
Включил рубильник, поднял с земли первую попавшуюся доску и пропустил через пилу, разрезав на две равные части. Отбросил в сторону, обвел испытывающим взглядом всех присутствующих и спросил:
— Этого достаточно?
— Вполне!… Добро!… Полный порядок!… — одобрительно гудел весь цех.
* * *Игривая среда арестантов и узников очень своеобразно реагирует на обвинение и даже подозрение в гомосексуализме. Довольно болезненно и агрессивно, принимая за оскорбление даже совсем случайные обстоятельства, которые только намекают на половые изъяны.
Однажды в следственный изолятор доставили очередную партию книг, журналов, газет и настольных игр, которые предназначались для спецконтингента. Зарубежные детективы и фантастика, свежие еженедельники, новенькие шахматы, шашки и домино не могли не заинтересовать и не удовлетворить вкусы даже самых привередливых заключенных. Но молодой и неопытный старший инспектор по социальной работе с осужденными лейтенант внутренней службы Питковский не учел одной существенной мелочи. Разноцветные шашки делились не на черные и белые, как обычно, а на коричневых и голубых. Это отличие, которое каждый свободный гражданин даже бы не заметил, чуть не спровоцировало бунт и коллективную голодовку в местном остроге.
— Ты что мне подсунул?! — трепетал толстыми губами рассвирепевший вор, «пахан» камеры Василий Рубцов. — Я на свободе с тебя три шкуры спущу!..
— Какие мне шашки дали, такие я и раздаю, — оправдывался растерянный библиотекарь хозобслуги.
— Так ты и передай замполиту, если он педераст, то пусть сам играет с тобой в эти йо… шашки!…
Подобная реакция повторялась почти в каждой камере. Голубые шашки бросали в лицо библиотекарю, выбрасывали за решетку в режимный двор, забивали ими унитазы и канализацию. К тому же посыпались письменные и устные жалобы на администрацию учреждения, которая, мол, сознательно унижает честь и достоинство морально устойчивых, принципиальных узников.
А одно коллективное письмо, адресованное директору фабрики пластмасс, где изготовлялись злополучные шашки, начиналось словами:
«Уважаемые козлы и педерасты!
Мы, подследственные и осужденные учреждения ОВ…, убедительно советуем Вам прекратить выпуск своей родной, голубой продукции и переоборудовать весь завод под птицефабрику. Развести там петухов и кукарекать с ними с самого утра и до позднего вечера…»
ЛЮБВЕОБИЛЬНАЯ ВАЛЕНТИНА
Начальник медицинской части полковник внутренней службы Власюк Сергей Иванович, несмотря на свои неполные шестьдесят лет, слыл удивительно крепким и настойчивым мужчиной по отношению к пылким дамам, правда, с некоторым пренебрежением. И для этого у него были свои весьма веские причины: его первая жена сбежала с молодым прапорщиком на Камчатку, а вторая — через два месяца супружеской жизни уехала погостить в Мурманск к своему двоюродному племяннику, да так и осталась навсегда, никак не реагируя на полные отчаяния звонки и письма удрученного мужа.
Окончательно разуверившись в надежности прекрасной половины, Сергей Иванович не захотел больше обременять себя брачными узами. И хотя он перестал серьезно относиться к женщинам, тем не менее они занимали все его мысли и побуждения. Он сознательно окружал себя доступным и легкомысленным медперсоналом для собственных развлечений и утех, не пропускал ни одной юбки в отместку своим непутевым женам.
Валентину Пучковскую он подобрал себе с дальней перспективой. Вытащил из жуткого отделения реанимации городской больницы, где она денно и нощно тяжко вкалывала старшей медсестрой, и устроил под свое чуткое руководство с теплым, навязчивым покровительством. Она же, в знак благодарности, служила ему верой и правдой как в тюремной клинике, так и в собственной постели.
Валя выросла в очень бедной, многодетной семье и к своему тридцатилетию успела познать и нужду, и унижения, и измену. Теперь же, разведенная, с шестилетним сыном, буквально на глазах расцвела и приоделась. Увлеклась тюремной жизнью, четко и добросовестно исполняла свои обязанности, за что ежемесячно поощрялась руководством учреждения ценными подарками и денежным вознаграждением. Маленькая, пухленькая, с розовыми щечками, вздернутым носиком и широкими бедрами, она никому не отказывала в помощи и милосердии.
То ли неудачи в семейной жизни, то ли старый любовник, то ли глубокие и неосознанные женские мотивы влекли ее к мужчинам без каких бы то ни было комплексов и предрассудков.
На несвязное и нерешительное предложение двух молодых офицеров провести ночь в одной компании, только улыбнулась и уточнила:
— Презервативы ваши или мои?
— Наши, — как по команде, хором и с облегчением выпалили вихрастые жеребцы.
Она, нисколько не стесняясь, раскованно и горячо ублажала их вместе и каждого в отдельности, требуя при этом удовлетворения и своих многочисленных секс-потребностей.
Расставаясь, все же заметила обессиленным и утомленным, выжатым, как лимоны, партнерам:
— Все замечательно, мальчики, но если на следующий раз прихватите третьего, будет просто класс.
Она возбуждалась от одного пылкого взгляда, чашечка крепкого кофе вводила ее в экстаз, а мужская рука на коленке разгоняла волны мелкой, похотливой дрожи от макушки до пяток, порождая бурные приливы жара и холода.
«В моей жизни нет ничего, кроме мужчин», — не уставала повторять свой излюбленный афоризм.
Конечно же, ее любвеобильностью пользовались по-разному. Те, что покрепче, удовлетворяли и получали свое удовольствие, а хилые слабачки, увиливая, лишь подшучивали, пытаясь плоским юмором припрятать половые изъяны своих прокуренных и спитых организмов.
Особо удавались шутки старшему оперуполномоченному капитану внутренней службы Гукину. Он играл Валей, как резиновой куклой, перебрасывая ее от одного зека к другому, вызывая единодушное хихиканье и громогласный хохот штабных рыцарей щита и кинжала.
— Слышь, Валюха, опять этот, как его, Будников к начальнику на прием рвется, требует операции на удаление пластмассового шарика из головки члена.
— Ну и что, сам себе вставил, пусть сам и вытаскивает.
— Да все правильно, только ведь дурью мается, жалобы пишет, угрожает своей кончиной. Ты бы глянула, успокоила. Лучше тебя ведь это никто не сделает.
И тюремный остряк вместе с сослуживцами прилипали к стеклам, выходившим в режимный двор, дабы с восторгом проследить за сияющей Пучковской, которая тут же, позванивая каблучками, устремилась к зарешеченным корпусам, немедленно реагируя на полученный сигнал.
Не успев остыть от первой удачи, самодовольный Гукин тут же подбрасывал второе задание:
— Алло, медчасть? Валя? Ты уж извини, опять тебя приходиться беспокоить. Я тут со своим человеком беседую из камеры девять, семь. Там есть такой Жуйкин, а у него, оказывается, член огромных размеров. То ли такой на самом деле, то ли опух. Вся камера в шоке, кипишует, требует либо лечить его, либо убрать в другую «хату». А у меня никаких резервов, сама знаешь, все камеры переполнены. Глянь, пожалуйста, что там за исполин такой объявился.
И Валентина опять безропотно, с той же улыбкой, игриво покачивая бедрами, торопилась к очередному члену. Она любовалась ими, трогала, сжимала, растягивала, балдея от их быстрой реакции к затвердению и эрекции. Но и страдала при этом от невозможности реализовать и даже попробовать такое обилие мужской силы в количестве почти двух тысяч невостребованных единиц. Это было неосуществимо чисто технически, ибо рядом всегда находился контролер, а то и целых два с собакой, в зависимости от склонностей заключенного к утехам типа побега либо захвата заложников.
Озабоченные узники тоже настойчиво искали возможности встретиться с чувственным «доктором». Напрочь лишенные женских ласк, сходили с ума от одного прикосновения теплой мягкой ручки, на которую никогда не надевалась резиновая перчатка.
* * *Так насыщенно и незаметно пробежали для Валентины два года работы в тюремной медчасти. За это время она многому научилась, многое уразумела, на многое решилась. Познавая уголовный мир, глубже проникала и в себя, в потайные и порочные уголки ненасытных, грешных побуждений, теряя остатки сдержанности и стыда.
Переспав буквально со всеми жаждущими ее офицерами и доброй половиной личного состава корпусных и контролеров, решилась на то, к чему испытывала неподвластное влечение, следуя древней тропой к непостижимой заманчивости и сладости запретного плода. Но теперь ее манил не только голый секс, а деловая сделка, сочетающая удовольствие с выгодой.
