Иосиф Телушкин - Еврейский юмор
Почему религиозная цивилизация, имеющая столь потрясающий успех в привитии своим последователям ненависти к физическому насилию, оказывается гораздо менее удачной в том, чтобы убедить их в негожести вовлекаться в финансовые ухищрения?
Вероятно можно ответить на этот вопрос, если проследить происхождение этой ситуации, уходящей корнями в столетия, в ходе которых евреи подвергались дискриминации и обману со стороны европейских и арабских правительств. Им часто запрещали владеть землей и закрывали доступ ко многим профессиям. Поскольку немалое количество законов и налогов было направлено против еврейского сообщества, то для евреев обман такого рода правительств не выглядел чем-то неподобающим. Даже гениальный еврей Германии XVIII века Моисей Мендельсон был обязан платить специальный подушный налог (которым облагались евреи и скот), когда поселился в своем доме в Дессау. Подобные оскорбительные налоги против евреев были введены по всей Европе.
В большей части арабского мира евреи, как и христиане, были обременены специальным подушным налогом. Получив налог с дhимми (толерантного, но «второразрядного» резидента из христиан или евреев), эмир зачастую ударял его по шее, и охранник выгонял этого незадачливого налогоплательщика прочь. В средневековом Ираке налогоплательщики из евреев и христиан подвергались унижениям, когда сдавали налоги, поскольку они «не следовали истинной религии» (Коран 9:29).[45]
Неудивительно, что евреи, жившие в таких обществах, делали все что могли, дабы избежать уплаты подобных поборов. Такого рода занятия иногда становились для них способом ведения дел. Конечно же, многие ведущие раввины осуждали подобный подход. В ранние века нашей эры раввины издали постановление, где говорилось, что любой еврей, обманывающий налоговые органы, «подобен тому, кто проливает кровь – и не только проливает кровь, но и совершает идолопоклонничество, ввергается в непристойные деяния и позорит Шаббат» (Семахот 2:9). Много столетий спустя, во Франции XIII века, Рабби Моше из Коуцу стал автором классического свода законов, гласящих, что евреи должны быть особенно честны в ведении дел с неевреями, поскольку если еврей обманет нееврея, то тот решит никогда не обращаться в иудаизм.[46]
Другие, не столь возвышенные или чрезвычайно практичные раввины, допускали стандарты двойной морали. Еврею было запрещено красть у нееврея, но если последний допускал какой-либо промах при заключении сделки, то еврей не был обязан ему на это указывать.
Там, где евреи были равны перед законом с другими гражданами, например в Америке, подобный подход к ведению дел рассматривался как недобросовестный. Тем не менее для некоторых евреев, как и представителей других национальностей, зачарованность получением выгоды зачастую оказывается более поглощающей, чем сияние чистой совести. Некоторые замечательные анекдоты появляются на основе уловок, бытующих в области страхования:[47]
Левин встречает своего приятеля Шварца:
– Слышал, что твоя фабрика сгорела.
– Тсс, – шепчет ему Шварц, тревожно оглядываясь вокруг. – На следующей неделе.
Вот еще пара вариантов вышеприведенной истории.
Левин и Шварц встречаются в Майами-Бич. Левин говорит, что его предприятие сгорело год назад и все было уничтожено. Единственное, что спасло его от полного разорения, – это то, что он застраховал свое дело на полмиллиона.
Шварц говорит, что с ним тоже произошло нечто похожее: его магазин оказался затоплен в результате пронесшегося урагана. Все в магазине оказалось уничтоженным, но, к счастью, он успел застраховаться на миллион долларов. На самом деле у него осталось достаточно денег, чтобы открыть новый магазин.
– Замечательно, – говорит Левин, – но скажи, как тебе удается вызвать ураган?
Бухгалтер Голдстейн выполняет некоторую финансовую работу для одной преступной группировки. Когда грабитель-аргентинец, тоже работающий на эту группировку, скрывается с 250 000 долларов, похищенными из банка, организация посылает своего инфорсера (член преступной группировки в Америке, функцией которого является принуждение к выполнению ее требований или приведение в исполнение ее приговоров. – Примеч. пер.) и испаноговорящего Голдстейна найти этого человека. Они догнали его в Буэнос-Айресе.
– Спроси его, где деньги, – говорит инфорсер Голдстейну.
Голдстейн задает вопрос, на что грабитель банка отвечает:
– Я вам ничего не скажу.
Голдстейн переводит ответ аргентинца.
Инфорсер простреливает человеку правое колено.
– Спроси его еще раз, – говорит инфорсер.
Человек снова отвечает:
– Не скажу. Никогда не скажу.
Инфорсер простреливает ему другое колено.
– Скажи ему, что следующий выстрел будет в голову, – говорит инфорсер.
Голдстейн переводит слова инфорсера.
Аргентинец говорит:
– Скажи, что они в багажнике моего автомобиля, под запаской.
Голдстейн оборачивается к инфорсеру:
– Он говорит, что не боится умереть.
А что вы скажете о следующей истории из книги Лео Ростена «Радости инглиша»:
Одно из моих любимых воспоминаний детства связано с магазином одежды для мужчин, бывшим неподалеку от нас на Рузвельт Роуд в Чикаго, им владели два партнера, которые, по слухам, смогли отправить в колледж восьмерых детей благодаря тому, что прикидывались глухими. Изобретательная выходка галантерейщиков бесподобна своей простотой и изворотливостью, являясь заслуженным наказанием обывателям за их жадность. Вот как это работало.
Один партнер обслуживал клиента, превознося изысканность шерсти и покроя того или иного костюма. Естественно, клиент спрашивал: «Сколько это стоит?»
– Что? – спрашивал «продавец», прикладывая ладонь к уху.
– Сколько – это – стоит? – повысив голос, спрашивал клиент.
– А?
– Почем костюм? – уже кричал клиент.
– А, дак вы о цене! Я спрошу шефа.
После этого «продавец» оборачивался, и кричал в другой конец торгового зала:
– Сколько стоит замечательный темно-синий двубортный костюм?
«Хозяин» кричал в ответ:
– Сорок долларов.
«Глухой» продавец говорит клиенту:
– Шеф сказал – двадцать долларов.
Нужно ли объяснять, с какой быстротой многие люди, и молодые и пожилые, выкладывали свои двадцать долларов и спешили, исполненные ликования, покинуть магазин?[48]
В своей работе «Евреи современности» Милтон Химмелфарб, бывший редактор «Комментария», рассказал один из двух известных мне анекдотов о «праведном нееврее», термин, используемый евреями в отношении христиан, спасавших евреев во время Холокоста (второй анекдот приведен в гл. 5). Нижеследующий анекдот во многом отражает то, как, по мнению евреев, воспринимали их польские соседи.
Евреи из польской деревеньки, выжившие в гитлеровские времена, организовали птицеводческий кооператив в Израиле. Будучи благодарны своему другу, пожилому крестьянину, который помог им спастись от нацистов, и горды тем, что смогли наладить производительную и прогрессивную сельскохозяйственную деятельность, они скопили денег и отправили билет тому пожилому крестьянину, чтобы он смог приехать к ним из Польши. Хозяева показали ему свои современные методы и оборудование, на котором работают, чем весьма его впечатлили. Потом они показали, как искусственное 24-часовое освещение способствует тому, что куры несутся беспрерывно. Тот затряс головой и говорит: «Эх, жиды-жиды! Не имея под рукой честных поляков, чтобы их надувать, вы стали надувать кур».[49]
В колкой остроте ранний сионистский лидер Владимир Жаботинский соединил презрение к крестьянской бесхитростности и намек на еврейскую изворотливость: «Российский крестьянин как-то раз высказал математическую теорию: „Четыре да четыре будет восемь, с этим я согласен; но когда кто-то говорит, что пять и три тоже будет восемь, то это уже еврейские уловки“».
Кукам в еврейском юморе
На иврите слово «какам» означает «тот, кто мудр», и это один из самых значимых комплиментов, который может заслужить человек. Великого религиозного ученого называют «талмуд какам», что обычно переводится как «ученый в мудрости». Сефардские евреи (евреи испанского или португальского происхождения – примеч. пер.) часто используют для обращения к ведущим ученым раввинам термин «какам», а не «рабби».
В идише слово «какам» превратилось в «кукам», и утратило значительную часть своего блеска. Оно стало созвучно по смыслу слову «сообразительный», а не «мудрый», как показано в приведенных историях о семи кукамимах:
– Ужас, – говорит Яков своему другу. – Моя дочь завтра выходит замуж, а я пообещал ей в приданое пять тысяч рублей. Теперь половины приданого не хватает.
