Иосиф Телушкин - Еврейский юмор

Как ни странно, но моя любимая «талмудная» история не имеет к Талмуду никакого отношения. Когда я был студентом ешивы, у нас был один ученый раввин (я буду называть его Рабби Леви), который в преклонном возрасте ослеп. Тем не менее, поскольку раввин знал столь большие объемы Талмуда и комментариев наизусть, то мог продолжить проводить ежедневные занятия по Талмуду. К сожалению, Рабби Леви знал имя только одного студента – Голдстейна – и ежедневно вызывал его читать и объяснять ту часть Талмуда, которую изучали на занятиях. Голдстейн психовал по этому поводу, и как-то утром, когда Рабби Леви произнес: «Ну, Голдстейн, читай Талмуд», – он измененным голосом сказал: «Голдстейна сегодня нет». Рабби Леви умолк на мгновение, а потом ответил: «Раз Голдстейна нет, то читай Талмуд ты».

Здравый смысл сошел с ума: юмор абсурда

Пришло время, когда ношение таллита (иудейское молитвенное покрывало. – Примеч. пер.) и ермолки не закрывает человеку вхождение в Белый Дом – если только, разумеется, этот человек не еврей.

Юмор абсурда, как тот, что вдохновлен Талмудом, коренится в парадоксе и иронии. Соответственно, поскольку в иудаизме верят, что этот мир создан Богом совершенным, то это должно иметь смысл. Однако история евреев, полная антисемитского насилия и другой несправедливости, наводит на мысль, что большинство из того, что происходит в мире, не имеет вообще никакого смысла. Отсюда неучтивое мнение Уоллеса Маркфилда об американском плюрализме. При том, что еврейские ценности оказывают влияние на всеобщую культуру (христианство все же начиналось как одно из течений иудаизма), эта культура, тем не менее, не желает принять евреев.

Одним из примечательных образцов неприятия был Мартин Лютер, чей бунт против католической церкви в XVI веке был во многом подогрет его пониманием еврейской Библии. На самом деле он перевел Библию на немецкий язык, и, как он сам позже заметил: «Я старался сделать Моисея настолько немецким, чтобы ни у кого и мысли не возникло, что он еврей», – что стало непреднамеренно комичным предвестием саркастического замечания Уоллеса Маркфилда.

Более, чем любой другой жанр еврейского юмора, абсурдный юмор часто подпадает под категорию «смеяться, чтобы не плакать».

К главе похоронной компании подходит человек, который хочет оформить похороны своей только что умершей супруги в кредит.

– Но мы же давали вам деньги на похороны жены три года назад, – говорит ему руководитель компании.

– Да, но я снова женился.

– О, я не знал. Мазал тов!

Помимо высмеивания неразумности мира, юмор абсурда обрушивается и на неразумность людскую.

Еврейка катит своего внука в коляске. Ее останавливает женщина и говорит:

– Какой замечательный ребенок.

– А, да разве это что-то. Вот вы бы видели его фотографии!

Бабушка совершила типичнейший проступок, являющий собой антипатию к реальности. Играет роль не то, что мы есть в действительности, а то, какой образ мы хотим представлять. Поэтому люди улыбаются на фотографиях даже тогда, когда они опечалены.

Гручо Маркс был особо искусен в указывании на губительную ошибку популярных, но неразумных убеждений (см. его комментарий на тему антисемитизма в гл. 5). Лео Ростен, друг Гручо, вспоминает, как комик однажды проколол ауру, окружавшую широко известного медиума.

В Голливуде народ был очарован человеком, проводившим дорогостоящие сеансы, на которых демонстрировал сверхъестественные силы.

Гручо сагитировали сходить на один.

Медиум ходил вокруг стола, призывая души давно умерших родителей, передавая послания к умершим и от умерших, делая поразительные предсказания и уверенно отвечая на вопросы на любую тему.

Наконец, спустя два часа, медиум сказал: «Мой ангел-посредник устал. Есть время на один вопрос. Вы можете выяснить все, что хотите».

Гручо закричал: «Что является столицей Северной Дакоты?»[36]

Три анекдота о ресторанах

Есть на удивление много анекдотов на тему еврейских ресторанов, и кажется, что абсурдность – это просто их суть. Начать хотя бы с того, что даже еврейские блюда, по крайней мере, их названия, вызывают смех. Как объяснил Стив Ален: «Такие слова, как копченая лососина, селедка, рубленая печень, куриный суп и маца, неимоверно забавнее, чем форель, окунь, тушеная баранина, овощной суп и хлеб из цельного зерна».[37] Говорят, что Ф. Скотт Фицджеральд специально ходил в гастроном, чтобы послушать, как люди говорят книш.

Возможно, лучше всего из еврейских слов о еде известно слово «кошер». В современной Америке это слово приобрело положительные оттенки, символизируя чистоплотность и чистоту. Многие кошерные продукты, в частности, мясо, покупаются неевреями и нерелигиозными евреями, которые убеждены в том, что эти продукты лучшего качества. Приведенный ниже анекдот американских евреев начала XX века показывает, что это отношение могло появиться в достаточно недавнем прошлом.

Два человека зашли в ресторан в Нижнем Ист-сайде на Манхэттене. Первый заказал чай.

Второй тоже заказал чай, но добавил официанту: «Проверьте, чтобы стакан был чистым».

Официант возвращается с двумя стаканами чая и спрашивает: «Кто из вас просил в чистом стакане?»

Следующий анекдот крутится вокруг восклицания «Axa!» на идише, которое часто используется в споре в качестве решающего штриха. Состоя только из трех букв, оно подразумевает: «Вы видите, насколько я прав и насколько неразумно было с вашей стороны противоречить мне все это время?»

Голдстейн десять лет ходил в один и тот же ресторан в Нижнем Ист-Сайде. Каждый день он начинал с одного и того же – перлового супа. Как-то раз, едва он зашел, официант тут же подал ему на стол тарелку супа.

– Я хочу, чтобы вы попробовали перловый суп, – сказал Голдстейн, когда официант развернулся уходить.

– В чем дело? – говорит официант. – Вы ежедневно заказываете перловый суп.

– Я хочу, чтобы вы попробовали перловый суп, – повторил Голдстейн.

– Вы не желаете перловый суп? – говорит официант. – Я принесу вам что-то другое.

– Я хочу, чтобы вы попробовали перловый суп, – повторил Голдстейн.

– Ну хорошо, хорошо, я попробую перловый суп, – устало говорит официант. – А где ложка?

– Axa!

Дело происходит в другом еврейском ресторане. Заходит посетитель, и у него принимает заказ официант-китаец, говорящий на безупречном идише.

После того, как официант принял заказ и отправился на кухню, человек подозвал управляющего:

– Где вы нашли официанта-китайца, который знает идиш?

– Тсс! – говорит ему управляющий. – Он думает, что изучает английский.

Старейшие абсурдные шутки связаны с Челмом и восходят к XIX веку. За жителями Челма, реального города в Польше, по неизвестным причинам оказался закрепленным образ идиотов. Большинство челмских анекдотов безвкусны, в них горожане изображены настолько глупыми, что смеяться над этим сродни тому, чтобы смеяться над умственно отсталым человеком.

Однако лучшие челмские анекдоты – не о глупости, а, скорее, о наивности, столь неординарной, что слушателей просто выбрасывает в новое видение реальности. Лос-Анджелесский комедийный актер Лари Вилде рассказывает один из них:

Хокман, еврейский учитель, и Лучинский, рабби Челма, потягивают чай и обсуждают городскую экономику.

– На бедных сваливается огромная несправедливость, – вздыхает Хокман. – Богатый, у которого денег больше, чем ему требуется, может покупать товары в рассрочку. Бедный же, у которого даже мелочь в кармане не звенит, вынужден платить за все наличными. Разве это справедливо?

– Конечно, – отвечает рабби.

– Но ведь должно же быть иначе, – настаивает Хокман. – Богатый, который при деньгах, должен платить наличными, а бедный должен иметь возможность приобретать товары в рассрочку.

– Я высоко ценю твои идеалы, – говорит рабби, – но коммерсант, который дает возможность бедным вместо богатых покупать товары в рассрочку, вскорости сам станет бедным.

– Значит, – возражает еврейский учитель, – он тогда тоже сможет покупать товары в рассрочку![38]

А вот другой анекдот:

Еврейский учитель в Челме как-то заявил:

– Если бы я был Ротшильдом, я бы был богаче, чем Ротшильд.

– Почему?

– Потому что я бы давал уроки еврейского на стороне.

Челмские евреи слышат те же слова, что и мы, но понимают их по-другому:

Еврей из Челма попал в Варшаву. В главной шуле (синагоге) он слышит, как шамме загадывает загадку:

«Сын моего отца, но не мой брат. Кто это?»

Никто не знает.

«Это я», – говорит шамме.

На челмского еврея это произвело глубокое впечатление. Вернувшись домой, он после службы в шуле спрашивает: «Сын моего отца, но не мой брат. Кто это?»