Бхагаван Раджниш - Мгновения вечности
Если вы едете в индийском поезде, то от Бомбея до Калькутты вам придется ехать сорок восемь часов. Я входил в свое купе, снабженное кондиционером. Чаще всего я ехал один, но иногда у меня был попутчик, потому что купе было рассчитано на двух пассажиров. Я сразу же называл свое имя, потом имя моего отца, имя деда, а также откуда я родом, даже если меня ни о чем не спрашивали. Моих попутчиков поражал мой подход. «Я просто заранее рассказываю вам историю своей жизни, чтобы вам не пришлось ни о чем расспрашивать меня», — пояснял я.
Затем я удобно располагался на диване, а мой попутчик сидел напротив и с подозрением разглядывал меня.
«Мне просто хотелось бы, чтобы вы помолчали, — растолковывал я ему суть дела. — Я рассказал вам свою автобиографию, мне больше не о чем говорить!» Потом я разглядывал своего соседа все двое суток. Если же он порывался заговорить, я сразу же напоминал ему о том, что мы уже обо всем поговорили. Тогда он начинал чем-нибудь заниматься. Он повторно от начала и до конца читал газету, вплоть до колонки с выходными данными, а потом снова глазел на меня.
Несколько раз пассажир вызывал проводника и просил переселить его в другое купе.
«Но почему? — недоумевал проводник. — У вас замечательный спутник. Я знаю его, ведь он часто ездит по железной дороге. Он замечательный человек. Оставайтесь».
«Мне все равно, хороший он или плохой, — стонал мой сосед. — По сути, он слишком хорош. Прошу вас, переселите меня в другое купе, в котором люди разговаривают! Этот человек опасен. Он все время смотрит на меня не моргая, и я потею от страха. Сегодня утром я уже три раза принял душ без всякой причины. Я иду в ванную комнату только для того, чтобы не видеть его. Я решаю принять душ, чтобы отдохнуть от него хотя бы несколько минут».
Но двое суток срок немалый... Пассажир начинал осознавать свою неврастеничность, ведь он без всякой надобности открывал и закрывал окно, ложился на диван, вертелся. А я все это время смотрел на него! Потом он забирался на верхнюю полку. Я поднимал руку, чтобы он все время видел ее, потому что я не мог сказать: «Я здесь. Вы продолжаете вести себя безумно».
Однажды я ехал в одном купе с женщиной. В соседнем купе ехал ее муж или друг. На каждой станции он приходил к нам. Он приносил ей мороженое, конфеты и еще что-нибудь.
«Кто этот человек?» — спросил я свою спутницу.
«Муж», — ответила она.
«Не может этого быть!» — воскликнул я.
«Откуда вы знаете?» — струсила женщина.
«Мужья так себя не ведут, — объяснил я. — Он приходит к вам на каждой станции! Если муж едет в другом купе, то он придет к жене лишь на конечной станции, если вообще появится. А вам повезло, ведь на каждой станции этот мужчина приносит вам подарки».
«Вы правы, — потупила она взгляд в пол. — Это не муж, а друг».
«И сколько лет вы вместе?» — поинтересовался я.
«Около семи», — ответила она.
«Не может этого быть!» — снова воскликнул я.
«Откуда вы знаете?» — еще больше струсила женщина.
«Семь лет это слишком долгий срок, — рассудил я. — Медовый месяц заканчивается через две недели. А у вас, по-видимому, как раз медовый месяц».
«Вы меня шокируете, — призналась она. — Мы действительно решили устроить что-то вроде медового месяца. Мы знакомы всего лишь неделю».
Каждый человек скучает, когда остается наедине с самим собой. Поэтому когда Будда говорит: «Когда я сидел безмолвно, то ощутил свое присутствие, и на меня снизошло блаженство», мы слушаем его, но не верим ему. Может быть, он просто исключение из правил. Дело в том, что когда вы сидите безмолвно, то лишь скучаете.
Однажды со мной произошел странный случай. Я ехал в купе, в котором были четыре полки. Когда я зашел в купе, то не поверил своим глазам. На полках лежали три совершенно одинаковых человека. Потом я узнал, что они близнецы-тройняшки. И они храпели... Тут я вспомнил о том, что весь мир есть иллюзия, майя. Но они так громко храпели, что философия мне уже не помогала. Причем они храпели очень гармонично. Сначала храпел один близнец, а два оставшихся помалкивали. Затем подключался второй, он храпел еще громче. Потом вносил свою лепту третий, еще громче. Так они и храпели, по очереди. Я попал в замкнутый круг.
Посреди ночи мне надоело слушать эту музыку, и я решил что-нибудь предпринять. Я начал сознательно храпеть. Мой рев перебудил всех близнецов. Они стали таращиться на меня. «Что с вами? — спросили они. — Вы не спите, но все равно громко храпите».
«Если вы не перестанете храпеть, тогда я всю ночь буду сотрясать это купе своим храпом», — пригрозил я.
«Вы хотя бы глаза закройте, — попросили они. — У нас душа в пятки ушла».
«Тогда сделайте, как вам велят, — сказал я. — Мне вы не давали спать несколько часов. Прекратите свою симфонию!»
«А что мы можем сделать? — растерялись братья. — Мы тройняшки. Если один из нас что-то делает, то оставшиеся двое копируют его поведение. У нас одинаковые привычки. Мы все храпим! И мы ничего не можем изменить».
Я оставался непреклонным: «Тогда я стану так громко храпеть, что вы не сможете заснуть. И всю ночь будут бодрствовать пассажиры в соседних купе».
«Лучше мы больше не будем спать, — решили братья. — Мы почитаем газеты. Вы поступайте, как хотите, только мы очень просим вас не храпеть с открытыми глазами. Вы можете закрыть глаза и храпеть, к этому мы привыкли. Если же вы не хотите храпеть, тогда можете открыть глаза и заниматься чем угодно. Мы постараемся не храпеть, но вам следует учесть, что мы не в силах контролировать храп. Во сне человек все равно забывает о своих решениях».
«Мне это известно, — кивнул я. — Но я устал. Мне предстоит ехать с вами целые сутки, а вы еще только начали храпеть. Лучше сядьте и почитайте что-нибудь». Я дал им книги, сказав: «Читайте их, а я посплю. И запомните, что если кто-нибудь из вас станет храпеть, я устрою ему взбучку». И этим беднягам пришлось всю ночь читать книги, которые они совсем не понимали.
Утром я проснулся и сказал им: «Теперь вы спите. Я пойду в ванную комнату. Можете храпеть во всю глотку. Шум воды поглотит ваш храп. Я пробуду в душе максимально возможное время. Храпите на здоровье!»
Но я никого не осудил. Более того, эта история повеселила меня. Эти ребята раздражали меня, но они были потешными.
Я часто ездил в Удайпурский лагерь медитации. Из Джабалпура, в котором я жил, мне приходилось покрывать неблизкий путь. Я ехал тридцать шесть часов, потому что тогда еще не было авиации.
В Джабалпуре был аэропорт, но он был военным. Гражданских лиц самолеты не перевозили. Теперь этот аэропорт стал гражданским.
Итак, мне приходилось ездить на поезде и делать множество пересадок. Сначала я делал пересадку в Катни, потом в Бине, потом в Агре. Затем я делал пересадку в Читтаургаре. Город Аджмер расположен совсем близко от Читтаургара. Аджмер это один из оплотов мусульман, поэтому в этом поезде всегда было много мусульман. Поезд стоял на станции целый час в ожидании прибытия другого поезда, пассажиры которого должны были подсесть к нам и поехать в Удайпур.
Поэтому я всякий раз прогуливался по платформе. Все мусульмане садились в ряд и начинали молиться. А я веселился. Например, однажды я подошел к кому-то из них и сказал: «Поезд тронулся». Бедняга вскочил, рассердился на меня и закричал: «Ты помешал мне молиться!»
«Я никому не мешаю молиться, — возразил я. — Так молюсь я. Просто я всей душой желаю, чтобы поезд поехал дальше! Я вообще не разговаривал с вами. Я даже имени вашего не знаю».
«Вы произнесли эту фразу прямо посреди моей молитвы», — надулся он.
«Вы не молились, — сказал я. — Я следил за вами и видел, что вы постоянно поглядываете на поезд».
«Это верно», — смутился он.
Точно так же я поступал с другими молящимися пассажирами. Я подходил к кому-нибудь и говорил: «А поезд-то уходит». Он вскакивал и кричал: «Как вы смеете? У вас религиозный вид, но вы мешаете людям молиться!»
«Я никому не мешаю, — отвечал я. — Я просто молюсь Богу, чтобы он как можно быстрее дал нашему поезду зеленый свет».
Что представляют собой ваши молитвы? Вы вымаливаете у Бога разные вещи и события. Молитвы превращают вас в нищего, а медитация превращает вас в императора. Все равно никто не услышит ваши молитвы, никто не ответит на них. Все религии обращают вас к внешнему миру, чтобы вы не осознавали внутренний мир. Молитва обращена вовне. Бог где-то вне вас, и вы кричите что-то ему. Но так вы лишь удаляетесь от себя.
Всякая молитва лишена религиозного духа.
Однажды я ехал из Бомбея в Калькутту. Поезда оказалась долгой, но мне больше нравятся поезда, чем самолеты, потому что я мог отдыхать только в них. Из Бомбея в Калькутту на поезде нужно ехать двое суток, и это на скором поезде. Поэтому я надеялся отдыхать все это время, потому что в Калькутте мне предстояло не меньше пяти встреч в день, отдыхать там будет некогда.
