Кора Антарова - Две Жизни
– Не бойся и не беспокойся. И. не забыл ни о Флорентийце, ни о сэре Уоми. Но о них сейчас говорить не следует. Старайся больше молчать. Ценность слова так велика, что иногда одно только произнесённое не ко времени слово может погубить целый круг людей. Дождись моего приезда, – поговорим.
Я долго сейчас это рассказываю. Но тогда всё промелькнуло как вспышка молнии.
Я протянул руки к Ананде; очевидно, что-то сказал, так как капитан в одно мгновение был подле меня, подавая мне стакан с вином.
– Бедный мальчик! Опять голова заболела? – нежно спросил он. И. тоже подошёл ко мне, ласково улыбаясь; и по его сверкающим глазам я понял, что он знал истинную причину моего внезапного беспокойства.
Моя мнимая болезнь отвлекла внимание капитана от нашего разговора. Побыв с нами ещё несколько минут, он отправился хлопотать по своим многочисленным делам. Вечер у него тоже был занят, и мы условились встретиться на следующий день часов в пять. Он хотел свезти меня обедать в какую-то знаменитую "Багдадскую" ресторацию, уверяя, что увижу там сюрпризы почище, чем живая чёрная женщина. Я на всё был согласен, лишь бы скорее остаться с И. и узнать подробности о брате и Наль.
Проводив капитана, И. вернулся ко мне на балкон и присел на кушетку, потому что я всё ещё лежал, чувствуя и на самом деле какую-то слабость.
– Ты будешь несколько разочарован, милый друг, ведь я знаю чуть больше того, что уже сказал тебе. Ананда вообще скуп на подробности. А на этот раз он особенно тщательно следил за каждым своим словом. У тебя такой вид, точно ты огорчён свершившимся браком? – спросил меня И.
– Не огорчён, конечно, – ответил я. – Если в браке счастье моего брата и Наль – значит, ценность их жизни, – для них самая главная сейчас, – ими достигнута. Но по всему я представлял себе нечто огромное, гораздо большее, чем самый обыкновенный брак.
И. неожиданно для меня весело-превесело рассмеялся, обнял меня, погладил нежно мою неразумную голову и сказал:
– Откуда же ты взял, мой дорогой философ, что брак это такое простое и обыкновенное дело? Всё зависит от людей, кто в него вступает. И могут быть браки огромного значения, а вовсе не только личного. Всякий брак, как ячейка, где рождаются и воспитываются люди, дело чрезвычайно важное и ответственное. Отцы и матери, – если они поднялись до осознания себя единицами Вселенной, если их трудовой день вносит красоту в единение всех людей, – будут готовы к воспитанию новых человеческих жизней; они будут проводить свои системы воспитания не на словах, но собственным живым примером увлекать своих детей в красоту. Если же они поднялись до больших высот творчества, они образуют те ячейки, где воплощаются будущие великие люди, творцы и гении, чьё вдохновение составляет эпохи в жизни человечества.
Гармония семьи не в том состоит, чтобы все её члены думали и действовали одинаково, имели или не имели тайн друг от друга. А в той царственно расточаемой любви, где никто не требует обязательств друг от друга, в той высочайшей чести, где нет слов о самопожертвовании, а есть мысль о помощи, о радости быть другому полезным. Я уже говорил, что приедет Ананда, – и в тебе забурлит творческий дух, а не Ниагара вопросов. Об одном только должен ты подумать, и подумать очень крепко: в сердце твоём уже не раз шевелился червь ревности. Большего ужаса, нежели пронизать свою жизнь ревностью, нельзя и представить.
Можно всю жизнь себе и окружающим отравить и даже потерять совершенно смысл долгой прожитой жизни только от того, что дни твои были разъедены ревностью. Можно иметь великий талант, можно увлечь человечество к новым вершинам в литературе, музыке, скульптуре, – и тем не менее создать для себя такую железную клетку страстей, что придётся века изживать ту плесень на своём духе, которую успел нарастить в подобной семейной жизни. И наоборот, одна прожитая в мире и гармонии жизнь проносится над человеком века и века подобно очищающей атмосфере, невидимой помощи и защите.
Не задумывайся сейчас над браком твоего брата. Много пройдёт времени, прежде чем ты поймёшь великий смысл его жизни и проникнешь в духовный его мир. Ведь до сих пор ты знал его как любимую нежную няньку, как воспитателя и отца.
Встань, дружок. Вот тебе часть пилюли Али. Пойдём к князю, мы обещали его познакомить сегодня с Жанной. Что касается твоего брата, то поверь: ни о каком легкомысленном шаге, ни о самопожертвовании во имя спасения Наль здесь не может быть и речи. Здесь один из величайших моментов его жизни. Отнесись к нему с полным уважением и даже благоговением.
Я принял лекарство, захватил свою аптечку и молча пошёл за И.
В доме князя мы нашли всё ту же гнетущую атмосферу. Князь, провожая нас к жене, рассказывал о беспрерывных попытках княгини улыбнуться и говорить, попытках мучительных для всех, не приводящих ни к каким результатам.
– Здравствуйте, княгиня, – сказал И., наклоняясь над измученным, старческим лицом больной, которая казалась тяжёлой, мертвенной массой среди чудесных, благоухающих цветов.
Княгиня с трудом подняла веки, но увидав И., совершенно преобразилась. Глаза блеснули сознанием, губы сложились в улыбку без всякой гримасы.
– Вы прекрасно себя ведёте. Я очень доволен вами, – говорил И., держа старуху за руку. – Можно немного раздвинуть гардины и впустить в комнату солнце, – обратился он к сестре милосердия.
Когда солнце осветило комнату, я поразился, с каким вкусом, с какой тщательной заботливостью она была обставлена. Казалось, князь, забывший совершенно о себе, перенёс сюда всё своё внимание, чтобы вознаградить больную за её страдания.
Я оценил; какой высокой внутренней культурой должен обладать этот человек, чтобы расточать доброту и заботу полумёртвому телу своей ужасной супруги.
Смог бы я когда-нибудь вознестись на такую высоту, чтобы забыть все горести и унижения совместной жизни и так ухаживать за женой, отравившей мою молодую жизнь?
Мне даже холодно стало, когда я подумал, что представляло собой существование князя, эта его "жизнь". Мысли опять увели меня от действительности, – "Лёвушка-лови ворон" Сидел вместо внимательного помощника лекаря, и очнулся я только от прикосновения И., смотревшего на меня с укором.
– Лёвушка, князь уже несколько минут ждёт пилюлю и держит перед тобой стакан с водой. Этак мы задержимся здесь, и Жанна снова обидится на господина младшего доктора за опоздание, – сказал он, улыбаясь только губами, но глаза его пристально и строго смотрели прямо в мои. Я покраснел и подумал, что он снова прочёл всё – как я судил, как копался в жизни князя.
Через несколько минут И. напоил больную красной кипевшей жидкостью, отдал сестре распоряжения, и мы вышли вместе с князем из дома.
До Жанны было не особенно далеко; но жара на улицах после затенённого и сравнительно прохладного дома князя была просто нестерпимой. Улицы, хотя и считались центральными, были грязны и зловонны. Пыль проникала в горло и хотелось кашлять.
Наконец, мы вошли в дом Жанны и сразу попали в атмосферу деловой суеты, весёлой беготни и детского смеха.
Квартиру было не узнать. В пустой вчера передней стояла отличная деревянная вешалка, занявшая одну из стен. У другой были теперь трюмо, столик, высокие стулья.
В магазине шла возня с установкой стеклянных шкафов и элегантных прилавков. Всем распоряжался Борис Фёдорович, лишь советуясь с Жанной и прекрасной своей дочерью Анной.
Но "благодать", казалось, не участвовала сегодня в этой работе. Дивное лицо Анны виделось мне ликом с иконы, так много в нём было ласки и доброты. Я и представить себе не мог это мраморное лицо в ореоле иссиня-чёрных кос так божественно, нечеловечески добрым.
Но Жанна... нахмуренная, точно недовольная, едва цедящая слова в ответ на вопросы Строганова... Я не выдержал, пошёл прямо к ней, и чувство у меня было такое, точно я иду с рогатиной на медведя.
– Вот как вы "легко" начинаете своё дело! Это что же, вы в благодарность И. так срамите его своей невоспитанностью? Сейчас же возьмите себя в руки, улыбнитесь и постарайтесь быть как можно внимательнее ко всем этим добрым людям; а особенно вежливы вы должны быть с тем новым другом, которого привёл к вам И., – сказал, вернее выпалил я ей всё это в лицо, быстро, как из револьвера выбрасывая горох французской речи.
Жанна, ждавшая, очевидно, что я иду к ней ласково здороваться, смотрела на меня ошалелыми глазами. Я не дал ей опомниться:
– Скорей, скорей приходите в себя. Вспомните пароход и трюм, откуда вас вытащили. Не для того вас вводят в жизнь, чтобы вы упражнялись в своём дурном характере. Где же ваш обет думать о жизни детей?
– Лёвушка, вы мной недовольны? Но вас так долго не было. Здесь все чужие; мне и страшно и скучно, – бормотала Жанна. Лицо её было совершенно по-детски беспомощно.
