Кора Антарова - Две Жизни
– Я никогда не предполагал, что сцена, эстрада и вообще подмостки могли бы играть какую-либо роль в моей жизни. Всегда избегал женщин от театра. Они казались мне в той или иной мере пропитанными духом карьеризма и желанием продать себя подороже, – ответил капитан.
– Неужели за вашу большую жизнь вы не встретили ни одной женщины, которая была бы действительно жрицей искусства? Для которой не было бы иной формы жизни, чем только то искусство, которому она служит и которым живёт? – спросил я снова.
– Нет, не встречал, – ответил он. – Я был знаком с так называемыми великими актрисами. Но ни от одной из них не вынес впечатления божественности их дарования. Приходилось встречать художников высокой культуры, которым, казалось, открывались тайны природы. Но... в жизни они оказывались людьми мелкими.
На этом закончилось наше свидание. Капитану нужно было сделать несколько деловых визитов, побывать на пароходе, а вечером он собирался навестить своих друзей. Мы расстались до следующего дня.
Утомлённый целым рядом пережитых встреч, я задремал, незаметно заснул и проснулся от громко звавшего меня голоса И., который торопил меня – переодеться, взять аптечку и идти к князю.
Он дал мне каких-то горьких капель. Я быстро снарядился в путь, и мы пошли пешком к особняку князя, что было не так далеко. Меня очень интересовала предстоящая встреча. Как ни была мне противна старая жена его, всё же жалость к ней, к её омертвелому телу и близкой смерти сильно билась в моём сердце.
Невольно я задумался, как тяжело умирать человеку. "Что думает о смерти Флорентиец? И как будет умирать он?" – подумал я. И вдруг, среди бела дня, средь уличного грохота и суеты я услышал его голос: "Смерти нет. Есть жизнь – одна, вечная; а внешних форм её много". Я остановился как вкопанный и непременно попал бы под колёса экипажа, если бы И. не дёрнул меня вперёд.
– Лёвушка, тебя положительно нельзя отпускать ни на шаг, – сказал он, беря меня под руку.
– Да, нельзя, Лоллион, – жалобно ответил я. – Проклятый турецкий кулачище сделал меня сумасшедшим. Я просто прогрессирую в безумии и не могу остановиться. Я всё больше галлюцинирую.
– Да нет же, Лёвушка. Ты очень возбуждён был сегодня. Что тебя смутило сейчас?
– Мне пришло в голову, как тяжело умирает старая княгиня. Я подумал, что всем очень страшно и тяжко умирать. Подумал, какой рисуется смерть Флорентийцу, – и вдруг услышал его голос: "Смерти нет. Есть жизнь, – одна, вечная; а внешних форм её много". Ну разве не чепуха мне послышалась? – всё так же жалобно говорил я И.
– Друг мой, ты услышал великую истину. Я тебе всё объясню потом. Сейчас мы подходим к нашей цели. Забудь о себе, о своём состоянии. Думай только о тех несчастных, к которым мы идём. Думай о Флорентийце, о его светлой любви к человеку. Старайся увидеть в князе и княгине цель для Флорентийца и стремись внести в их дом тот мир и свет, которые живут в сердце твоего великого друга. Думай только о нём и о них, а не о себе, и ты будешь мне верным и полезным помощником в этом тяжёлом визите. И он станет лёгок нам обоим.
Мы вошли в дом князя, пройдя через калитку довольно большого тенистого сада.
Встретила нас уже знакомая нам по путешествию горничная и сказала, что сама княгиня всё как бы спит, а князь ждёт нас с нетерпением.
Мы прошли через совершенно пустые комнаты и услышали позади поспешные шаги. Это догонял нас князь.
– Как я рад, что дождался вас, – обратился он к И. – Я уже готов был ехать к вам, так меня беспокоит состояние княгини. Да и сам я не менее нуждаюсь в вашей помощи и советах, – продолжал он, приветливо улыбаясь и пожимая нам руки.
– Отчего же вас так тревожит состояние вашей жены? Я ведь предупреждал, что её возврат к жизни будет очень медленен и что большую часть времени она будет спать, – сказал И.
– Да, это всё я помню. И – что очень странно для меня самого – абсолютно и беспрекословно верю каждому вашему слову. И вера моя какая-то особенная, ни с чем не сравнимая, – говорил своим тихим и музыкальным голосом князь, пропуская нас в дверь третьей комнаты, кое-как меблированной и изображавшей нечто вроде кабинета.
Князь усадил нас в кресла, сел сам и продолжал:
– Я не стал бы описывать вам своё состояние, если бы оно не было так странно. Чувство веры в вас дало мне силу жить сейчас. Точно в мой спинной хребет влилась какая-то мощь, которая держит на своей крепкой оси всё моё тело и составляет основу моей уверенности. Но как только я представлю, что вы скоро уедете, – вся эта мощь исчезает, и я чувствую себя бессильным перед надвигающимися тяготами жизни.
– Не волнуйтесь, дорогой мой князь, – сказал И. – Мы ещё не так скоро уедем, во-первых. А во-вторых, сюда прибудет мой большой друг вместе со своим товарищем и учеником, который уже получил звание доктора медицинских наук. Они тоже помогут вам. Возможно, что юный доктор, тот наш молодой друг, останется вам в помощь. Как видите, судьба бывает иногда более чем заботлива.
– Не умею выразить, как я тронут вашей добротой. И, главное, той простотой и лёгкостью, с которыми вы делаете так много для людей, и помощь вашу так легко принимать, как будто это сущие пустяки, – закурив папиросу, сказал князь и, помолчав, продолжал:
– Я очень тревожусь сейчас. Здесь должен был встретить свою мать, мою жену, её сын, который желает, чтобы ему выделили его долю наследства. Я очень надеялся на это свидание, думая, что этот акт раздела имущества освободит меня от многих мук и судов после её смерти. Сын её, хотя и видный генерал и занимает высокое положение при дворе, – сутяга и стяжатель, враль и обманщик первосортный. Я получил сегодня телеграмму, что он не приедет, а присылает двух доверенных адвокатов из Москвы. Вы представляете, что это будет за ужас, если такие два франта явятся сюда, увидят мою нечленораздельно мычащую жену, не владеющую ни руками, ни ногами...
– Я вам уже сказал, – перебил И. князя, – что речь вашей жены и её руки восстановятся довольно скоро. Ноги её, по всей видимости, так и останутся до конца парализованными. Но смерть её наступит ещё нескоро; и вам придётся нести тяжкий крест ухода за ней не менее двух лет, а то и более. Сердце у неё исключительно здоровое. Не смотрите на предстоящее как на наказание. Великая мудрая жизнь не знает наказаний. Она даёт каждому возможность созревать и крепнуть именно в тех обстоятельствах, которые необходимы только ему одному. В данном случае вы не о себе думайте, а о вашей жене. Старайтесь всей добротой, на которую способно сердце, раскрыть ей глаза. Объясните, что нет смерти, как нет и отдельной жизни одной земли. Есть единая вечная Жизнь живой земли и живого неба. Это жизнь вечного труда Вселенной. Жизнь, духовная жизнь света и радости, включённая в плотные и тяжёлые формы земных тел людей. И земная жизнь человека – это не одно, конечное существование от рождения до смерти. Это ряд существований. Ряд плотных, видимых форм; и в каждую влита единая, вечная жизнь, неизменная, только меняющая свои условные временные земные формы. У нас будет ещё не один разговор на эту глубочайшую тему, если она вас интересует. Сейчас я хотел только, чтобы вы осознали величие и смысл каждой земной жизни человека, чтобы вы поняли, как ясно он должен видеть всё в себе и во вне себя. И какую мощь в себе носит каждый, если научился владеть собою, если он может – в одно открывшееся его знанию мгновение – забыть о себе, как о временной форме, и постичь глубокую любовь в себе, чтобы ею дать помощь другому сердцу. Пройдёмте к вашей жене, вам предстоит сделаться её слугой, самоотверженным и щадящим. Вскоре я окончательно скажу, когда ей можно будет сидеть в кресле.
С этими словами И. поднялся. Я внимал ему, стараясь не пропустить ни единого слова. Но всё было для меня так ново и неожиданно, что я ничего не понял до конца, ничего не смог уложить в последовательную логическую цепь.
По растерянному лицу князя я видел, что и он понял не больше моего, хотя слушал он И. в каком-то благоговейном экстазе. Мы поднялись и втроём вошли в комнату княгини. Как выгодно эта комната отличалась от лазаретной каюты, представившейся нашим глазам на пароходе во время скандала. Окна были открыты и занавешены гардинами так, что в комнате была полутьма. Благоухали расставленные всюду цветы, и царил образцовый порядок.
На высокой постели лежала в красивом батистовом халате княгиня. Возле постели сидела сестра милосердия, поднявшаяся нам навстречу.
На шум шагов княгиня повернула голову. Лицо её не имело больше того бессмысленного выражения, которое было на нём в последний раз, и только вокруг рта ещё оставалась синева.
В глазах её, впившихся в И., было сознание окружающего. Она пыталась поднять руку, но по телу её пробегали только судороги. Глаза с мольбой устремились к князю и из них полились на дряблые и бледные щёки ручьи слез.
