Владимир Файнберг - Скрижали
«Знает. Должен хоть кто‑нибудь знать», — уговаривал он себя. После того как парикмахерша Нонна свела их тогда, Крамер в сердцах поделился: «Ну и Лисеева! На экране работает под голубой наив, некую деликатную бедную Лизу стиля «я у мамы дурочкаІ, жаждет, видите ли, приобщиться к духовным и всем прочим ценностям своих телесобеседников, а в жизни прёт как таран, в гости набивалась, в душу лезла».
Наконец Борису удалось дозвониться. Он назвался другом и учеником Артура Крамера. Это имя подействовало как пароль.
Лисеева обрадовалась, сказала, что ждёт портниху, что у неё сегодня особый день, какой бывает раз в жизни, что после портнихи, часа через три, с удовольствием примет его. «Что бывает раз в жизни? — бормотал Борис. — Раньше решил бы: вступила в партию».
Без пяти пять он припарковал свой «жигуль» у многоэтажного дома в одном их переулков центра Москвы. Открыл тяжёлую дверь парадного и очутился в обширном вестибюле с фикусом в кадке.
— Кто такой?! К кому? — гаркнул из‑за стойки старик–дежурный.
Борис инстинктивно сжался. Но тут же расправил плечи, подумал: «Я ведь не в зоне, не в зоне».
— В восемьдесят первую. К Таисии Лисеевой, — ответил он преувеличенно громко и направился к лифту по ковровой дорожке.
— Ноги надо вытирать, — ворчливо донеслось в спину.
Лишь в лифте он перевёл дыхание, подумал: «Бежать, драть из этой страны! Неужели через три недели кошмар кончится?»
Выходя на восьмом этаже из лифта, Борис услышал яростный шёпот:
— Уходите, умоляю — немедленно вон, слышите? Я вас ненавижу. Милицию вызову!
Дверь восемьдесят первой квартиры была распахнута, а зарёванная толстая Таисия Лисеева, яростно работая кулаками, выпихивала из неё высокого мужчину в сером костюме.
— Голубушка, — бормотал мужчина, уклоняясь от ударов, — слаб человек. Надобно ненавидеть грех, а не грешника. Драться нехорошо…
Борису пришлось чуть ли не подпрыгнуть, чтоб ухватить его за ворот, с натугой выдернуть через порог на лестничную клетку. В ту же секунду Лисеева захлопнула дверь, изнутри послышалось щёлканье замков.
— Ты кто? — ошеломлённо обернулся мужчина. С его исцарапанного виска на длинную белую бороду падали капли крови.
— Застегните ширинку, батюшка! — сказал Борис, на всякий случай сделав шаг назад.
— Благодарю вас, — неожиданно вежливо ответил тот, дрожащими пальцами поднял «молнию» на брюках и тотчас вошёл в лифт.
— Чур меня, чур, — пробормотал Борис. Ибо окровавленный мужчина был без всякого сомнения тот самый переодевшийся поп, которого он только вчера вечером видел на экране телевизора.
Когда Лисеева после настойчивых звонков и долгих переговоров через дверь наконец впустила Бориса, он поразился хаосу, царящему в квартире. Посреди холла на ковре сверкали осколки хрустальной вазы, в гостиной лежало опрокинутое кресло, диванные подушки валялись на полу.
Борис хотел было поднять кресло. Но Лисеева схватила его за руку.
— Не трогать! Не трогать ничего! Вызываю съёмочную группу, дозваниваюсь патриарху. Вы тоже будете свидетелем!
— Свидетелем чего?
— Миленький, ведь я сегодня утром крестилась, — заплакала Таисия Лисеева. — Крестилась, исповедовалась, рассказывала, почему я живу одна, как монашка, раскрыла всю душу. И он плюнул мне в эту самую душу, в святое! Утром крестил в храме, а сейчас неожиданно явился с коньяком. Якобы отпраздновать. А сам, не прошло и пяти минут, начал лапать, хотел изнасиловать, гонялся по всей квартире. Все могу простить человеку, но не грубость, не хамство! Кажется, я схожу с ума. Давление, голова раскалывается, — она опустилась на диван, держась пальцами за виски. — Если вы ученик Крамера — сделайте же что‑нибудь!
Борис подошёл, протянул руки и стал делать пассы сверху вниз.
— Легче, мне легче… Но знобко, морозит, — приговаривала Таисия. — Вас Бог прислал, это однозначно. Положите мне руку на лоб, другую — на затылок. Садитесь, вам неудобно. Легче, мне легче. До чего тёплые у вас ладони…
Борис не заметил, как это получилось, что она уже лежала, раскинувшись, на диване, а он лежал на ней и рука Таисии нетерпеливо расстёгивала ремень его джинсов.
«Что я делаю? — только и успел он подумать. — Лежу на Таисии Лисеевой. Да, лежу! Да, на Таисии!»
Когда всё кончилось и они поднялись, Таисия, заправляя за вырез платья выбившийся наружу золотой крестик на золотой цепочке, сказала:
— Уверена, Бог нас простит. А этот мерзавец будет гореть в аду. Это однозначно. Приберите пока, миленький, а я приведу себя в порядок. Кстати, как вас зовут? Боря? Какое славное имя! Вы кто по гороскопу? — И не дождавшись ответа, устремилась в ванную комнату.
«Оказал‑таки медицинскую и гуманитарную помощь, — злобно думал Борис, ставя на ножки кресло и собирая с пола диванные подушечки. — А там, в Тель–Авиве, Линка и Танечка дни считают! Черт его знает, что здесь на самом деле происходило. Еще не хватало прихватить СПИД от священника!»
Издалека донёсся голос Лисеевой:
— Идите сюда, в кухню, пить кофе!
Хотя теперь она была одета в домашний махровый халат, в ней появилось что‑то официальное, отчуждённое. Наскоро напудренное лицо постарело, углы рта горестно опустились.
— Собственно, что вы хотите узнать? Крамера я не видела с тех пор, как он вылечил мне мастопатию. Странный человек. Хотела сделать ему рекламу, взять интервью на целых тридцать минут эфира. Его бы увидели и услышали десятки миллионов… Отказался. Звонила несколько раз, пыталась уговорить. Просто по–человечески хотела понять, откуда он все это знает…
— Да! Откуда? — Борис опустил кофейную чашечку на блюдце. — Нам, своим ученикам, всегда твердит: «Я лишь передаю знания», но он откуда‑то их получил!
— Странный, неоднозначный человек, — повторила Таисия. — Он мне тоже сказал: «Все уже написано. К кому надо, к тому попадёт».
— Что написано? Что?
— Какой‑то труд. Так я поняла. — Таисия встала из‑за стола. — Ничем не могу вам помочь.
…Борис был несколько поражён тем, что она не то что не поцеловала на прощанье, слова доброго не сказала. Разбежались, как собаки после случки. Давно у него не было так мерзко на душе. И тем не менее посещение Таисии Лисеевой оказалось ненапрасным.
««СкрижалиІ — не чепуха, не чепуха, — бормотал он, ведя машину по улицам. — Хотели передачу делать на всю Россию. Говорит, там все написано. Уезжать без «СкрижалейІ — маразм».
Он мчался по Ленинградскому проспекту злой, собранный, готовый немедленно осуществить внезапно возникший план. Борис настолько верил в своё везение, что заранее даже не позвонил, не узнал, находится ли сейчас Толя Сергеев в квартире Артура.
Нажимая кнопку дверного звонка, он расслышал: в квартире Крамера играют на скрипке.
— Привет! — Толя стоял перед ним в трусах и майке со смычком в одной руке и скрипкой в другой. — Артура нет в Москве, я же говорил. Через пятнадцать минут убегаю — сольный концерт!
«Убегай, беги, дорогой… Как удачно все складывается», — подумал Борис, а вслух сказал:
— Понимаешь, один человек предупредил: Артур сегодня должен звонить домой как раз в это время, вечером. А он мне нужен, срочно!
— Откуда будет звонить? Кто предупредил?
— Одна баба с телевидения. Лисеева. Слыхал такую?
— Конечно. Вот досада! Концерт, сольный…
— Меня к тебе Бог прислал, — усмехнулся Борис и стал снимать с себя курточку с шарфом. — Подежурю. Скажи, что передать, — передам.
— Вправду Бог прислал! — обрадовался Толя.
Надевая перед зеркалом чёрный концертный костюм, прилаживая к белой манишке чёрный галстук–бабочку, он торопливо говорил о каких‑то звонках, письмах. А Борис исподволь уже оглядывал комнату.
— Когда вернёшься с концерта?
— Сразу после одиннадцати. Может, успею?
— Может, успеешь… А если позвонит скоро, сейчас? Что ж я буду ждать тебя целых четыре часа?
— А ты, уходя, захлопни дверь. Только проверь, защёлкнулся ли замок. — Толя уложил в футляр скрипку и смычок, надел пальто. — Не забудь передать привет, скажи: дома все в порядке.
Когда он вышел, Борис подбежал к двери, проверил, защелк–нулся ли английский замок. Потом на всякий случай обошёл обе комнаты, заглянул на кухню.
И опять прихлынуло, забилось в груди вчерашнее чувство удачи.
«Скрижали» находились где‑то рядом, скорее всего вон там, в секретере. «Синий еженедельник» — так, кажется, говорил вчера бородатый балбес Леонид, книжный барыга, кретин, уже держал сокровище и выпустил из рук. Слава Богу!
Борис перекрестился, подойдя к секретеру. Тут же поймал себя на этом жесте, криво усмехнулся: «Устраиваю шмон у Крамера и крещусь… Да, шмон. Да, крещусь. Видит Бог, только ради Линки и Танечки…»
Он потянул за медное кольцо, вделанное в крышку старенького секретера. Она откинулась.
