Бхагаван Раджниш - Опасно — Истина! Смелость принять непознаваемое
— Чья это девочка?
Отец смотрел на меня и отвечал:
— Что поделать? Он никого не слушает.
Ему было обидно.
— Не стоит обижаться, — говорил я ему, — нет ничего страшного в том, как меня называют другие: мальчиком или девочкой, — это их дело; для меня нет никакой разницы.
Но ему было обидно, что его мальчика называют девочкой. Просто понятие о мальчике и девочке... В Индии, когда рождается мальчик, звучат гонги, играет музыка, поют песни, по всей округе раздают сладости. А когда рождается девочка, ничего не происходит, ничего! Сразу можно узнать, если родилась девочка, — не слышно ни гонгов, ни колокольчиков, ни музыкантов, ни песен — ничего не происходит, никто не раздает конфеты, — значит, родилась девочка. И никто не зайдет спросить, потому что это обидит родителей — им придется ответить, что родилась девочка. Отец будет сидеть понурый... Родилась девочка.
Поэтому мой отец говорил:
— Странно — у меня мальчик, а мне приходится страдать, как будто у меня девочка.
Однажды он по-настоящему рассердился, потому что человек, который спросил обо мне, был очень важной персоной. Это был сборщик налогов нашего района. Он сидел в магазине и, увидев меня, спросил:
— Чья это девочка? Странно, она одета как мальчик — и так много карманов, и все набиты камнями?
Отец сказал:
— Что поделаешь? Это мальчик, а не девочка. Но сегодня я остригу ему волосы, хватит!
И он принес ножницы и остриг мне волосы. Я не произнес ни слова. Я пошел в парикмахерскую, которая была прямо напротив нашего дома, и попросил парикмахера... Он был опиумным наркоманом — очень хороший чело-век, но иногда он мог сбрить половину твоих усов, а про другую половину забыть. Можно было сидеть в его кресле, с салфеткой, повязанной вокруг шеи, а он все не приходил. И приходилось идти его искать. Куда он ушел? Это было нелегко, никто не знал, куда он ушел. Да и куда ты пойдешь с половиной усов? Но я любил ходить только к нему, потому что это занимало много часов.
Он рассказывал тысячу разных вещей, совершенно не связанных и ни к чему не относящихся. Я получал большое удовольствие. Именно благодаря этому человеку, Натуру — его звали Натур, — я узнал, каков человеческий ум. Впервые я познакомился с человеческим умом благодаря ему, поскольку он не был лицемером. Он говорил все, что приходило ему на ум. В сущности, между его умом и его языком не было никакой разницы! Он просто произносил все, что происходило в его уме. Если он спорил с кем-то в уме, он начинал спорить вслух — а рядом никого не было. Один я никогда не спрашивал его: «С кем ты споришь?»
Поэтому он был всегда рад мне, так рад, что никогда не брал с меня денег, если я приходил подстричь ногти или за чем-то еще.
В тот день я пришел к нему и сказал — мы обычно называли его кака, что означает дядя:
— Кака, если ты в порядке, побрей мою голову наголо.
— Хорошо, — ответил он. Он не был в порядке — иначе бы он отказался, потому что в Индии голову бреют только в том случае, если у тебя умер отец, иначе наголо никто не стрижется. Видимо, он принял изрядную дозу опиума, и он побрил меня наголо.
— Отлично, — сказал я.
Я пришел домой. Отец посмотрел на меня и спросил:
— В чем дело?
Я сказал:
— Какой смысл — ты остриг мои волосы ножницами, и они вырастут снова. Я решил покончить с этим. И кака согласился. Я попросил его, и он сказал, что согласен: «В любое время, когда нет клиентов, можешь приходить и я тебя побрею наголо, и денег не надо». Так что не беспокойся. Он обслуживает меня бесплатно, так как его никто не слушает, кроме меня.
Отец сказал:
— Но ты прекрасно понимаешь, что проблем теперь будет еще больше.
И тут же подошел какой-то человек и спросил:
— Что случилось? У этого мальчика умер отец?
Без этого никто...
— Видишь! — воскликнул отец. — Было лучше, когда ты был девочкой. А теперь я умер! Отращивай волосы как можно скорее. Иди к своему каке, этому наркоману, пусть что-нибудь сделает, иначе у меня будут большие проблемы. Весь город, все начнут приходить. Ты ходишь по всему городу, и все будут думать, что твой отец умер. Все начнут приходить.
И все действительно стали приходить. Это был последний раз, когда он что-то со мной сделал. После этого случая он сказал:
— Я больше ничего не буду делать, ведь это приводит к еще большим проблемам.
— Я ни о чем не просил, — ответил я, — я просто делаю свое дело. Тебе не нужно было вмешиваться.
Я никогда не позволял ему давать мне советы. Вскоре всей моей семье стало понятно, что я терпеть не могу советов — что бы мне ни говорили, я все делал наоборот, чтобы отучить их давать мне советы.
Я говорил им:
— Если вы посоветуете мне что-нибудь, я сделаю полностью наоборот, так что лучше не давайте мне советов. Я не хочу всю жизнь носить в себе ваши голоса, — пожалуйста, не засоряйте мой ум. Я хочу слушать свой собственный голос, если он есть. А если его нет, то мне хорошо и так. Меня вполне устраивает мое естество.
Постепенно они поняли, что в мои дела лучше не вмешиваться, да в этом и не было смысла, поскольку это приводило к еще большим проблемам — я начинал делать что-то такое, что доставляло им еще больше беспокойства.
В конце концов дошло до того, что, бывало, когда я сидел в комнате, моя мама оглядывалась вокруг и говорила:
— Никого нет. А я хотела, чтобы кто-нибудь сходил на рынок за овощами.
Я отзывался:
— Я тоже никого не вижу. Здесь никого нет, только я сижу — никого нет.
Меня не брали в расчет, не считали кем бы то ни было — я был никем. Она могла смотреть на меня и говорить:
— Я никого не вижу.
И она соглашалась со мной:
— И я никого не вижу, комната пуста.
И она уходила, чтобы найти кого-нибудь, чтобы отправить его на рынок.
С того момента как они признали меня никем... я заметил, что именно с того момента перестал слышать голоса. А это произошло где-то в возрасте девяти или десяти лет. Им пришлось признать меня никем — ни в чем не рассчитывать на меня, не поручать мне никаких дел, даже самых мелких.
Потому что, бывало, мама говорила мне:
— Сходи принеси дюжину бананов, — и я шел. Рынок был недалеко, всего в четверти мили — наш город был небольшим. Но пока я туда шел, я встречал так много людей, завязывалось так много разговоров, что к тому времени, когда я попадал на рынок, я забывал, зачем пришел. Кроме того, рынок уже закрывался. Нужно было скорее что-то покупать, потому что солнце уже садилось или давно село.
Тогда я возвращался домой и спрашивал:
— За чем ты меня посылала?
— Тебе ничего нельзя поручить, — отвечала мать. — Я просила сделать простую вещь: купить дюжину бананов — а ты приходишь через пять часов с пустыми руками и снова спрашиваешь.
Я отвечал:
— Что поделать? Мне повстречалось столько людей, нужно было решить столько проблем, столько вопросов, было столько споров. Когда я пришел на рынок, я уже обо всем забыл, поэтому мне пришлось вернуться и спросить.
Все перестали надеяться, что я могу быть чем-то полезен, — но это мне невероятно помогло. Мало-помалу в своем собственном доме я стал отсутствующим. Все проходили мимо меня, как будто никого не было. Со мной не здоровались. Меня ни о чем не спрашивали.
И, насколько я помню, с тех пор я не слышу никаких голосов. Но до десяти лет они меня очень одолевали, и когда я начал работать над собой, мне пришлось встретиться со всеми этими голосами и сознательно их отбросить. Это не сложно, нужно просто осознать, что это не твой голос, а голос твоего отца, матери или раввина, — и с благодарностью сказать ему: «Спасибо, что был со мной все это время, но теперь все, хватит. Теперь мы расстаемся».
И как только ты освободишься от всех голосов, только тогда... потому что среди толпы на рыночной площади, в которую ты превратился внутри себя, практически невозможно услышать свой собственный голос. Это будет началом того, чтобы быть собой; дальше случится гораздо большее — но это естественно, тебе не нужно ничего для этого делать.
Все, что тебе нужно, — это избавиться от голосов, которые заглушают твой собственный голос. И как только это произойдет, начнет расти твое собственное видение, твое собственное понимание. Понемногу, понемногу ты начнешь осознавать проблемы, которые никогда раньше не осознавал — у тебя были готовые ответы. Впервые ты начнешь слышать чрезвычайно важные вопросы — раньше ты даже не подозревал, что они у тебя есть.
А свой собственный вопрос всегда очень важен, именно потому, что это твой собственный вопрос, и в самом этом вопросе заключен ответ.
Только если вопрос твой собственный, в нем заключен ответ. Но все так называемые доброжелатели постоянно дают тебе свои собственные вопросы и ответы. Никого не интересует, твой ли это вопрос, твой ли это ответ. В действительности они боятся, что однажды ты можешь найти свой собственный вопрос. А как только ты найдешь свой вопрос, все их ответы окажутся недействительными, все их писания окажутся чепухой. И они опасаются, что, как только ты обретешь свое собственное существо, ты станешь индивидуальностью.
