Константин Серебров - Один шаг в Зазеркалье. Герметическая школа (Книга первая)
“Все, конец, – перепугался я, – сейчас они расправятся и со мной”, – и я беспомощно посмотрел на Джи.
– Вспомни, что это сон, – улыбнулся он и внезапно растворился в воздухе.
Тут я оттолкнулся от каменных плит мостовой и взмыл в воздух. Несчастный, держась за мою руку, поднялся вместе со мной над площадью, не веря своим глазам, и мы понеслись прочь. Пораженные стражники, остолбенев, смотрели на чудо, а потом спохватились и стали бросать в нас копья, но мы с были уже высоко. Я вдруг стал хохотать во все горло над их полнейшим бессилием, да так сильно, что внезапно проснулся.
Придя в себя после неожиданного приключения, я зашел в гостиную. Джи сидел на диване и беседовал с Феей. Увидев меня, он улыбнулся и сказал:
– Ну, заходи, брат Касьян. Что-то давно тебя не было видно.
– В вашем обществе время набрало такую скорость, что я никак не могу прийти в себя, – восхищенно сказал я.
– Разве ты не знаешь, что время измеряется количеством событий? – спросила Фея.
– Я так и не понял, как достичь Освобождения, – сказал я и вопросительно посмотрел на Джи.
– А ты никогда и не поймешь, – хихикнула Фея.
– Почему? – запротестовал я.
– А если ты не готов? – испытующе спросил Джи.
– Я мечтаю об этом уже несколько лет.
– Что ж, посмотрим, – произнес Джи и поманил меня в другую комнату.
Он сел на текинский ковер, скрестив ноги, и указал мне место напротив. Когда я стал погружаться в трансовое состояние, Джи легко прикоснулся к моей груди. И в тот же миг во мне внезапно открылась сияющая бесконечность – это был свет бесчисленных звезд внутреннего Космоса. Яркая волна благодати разливалась во мне. Утратив осознание тела, я почувствовал свое единство со Вселенной, ощутил себя мощным сияющим “Я” на грани звездных миров.
Когда сознание вернулось в тело, я был полностью уверен, что Джи является тем человеком, который сможет привести меня к Просветлению.
– Я дал тебе возможность прикоснуться к высшему “Я”. Теперь перед тобою всегда будет сиять маяк вечности, – сказал он.
Мое сердце переполнила неописуемая радость, и я увидел, как лицо Джи озарилось золотистым сиянием.
– Я хотел бы научиться у вас самостоятельно входить в это состояние, – сказал я как можно спокойнее, хотя сердце выпрыгивало из груди от сильного волнения. Он посмотрел на меня с некоторым сомнением, а затем ответил:
– Это будет совсем не то обучение, о котором ты начитался в книгах. Все будет по-другому, и, может быть, ты еще не раз пожалеешь о своей просьбе. Высшее “Я” лежит на тысячемильной внутренней глубине, и для того чтобы достичь его, надо пройти много испытаний.
– Я не жалею о том, что выбрал, – заявил я.
Для меня ситуация была кристально ясной: Джи имел доступ к сокровищу, которое я желал приобрести любой ценой.
– Господь любит горячих или холодных, – ответил загадочно он, – а если ученик ни рыба, ни мясо – то он ни на что героическое не годится.
В Кишиневе у меня были единомышленники, которые тоже стремились к освобождению от уз сансары, но никто из них так и не встретил человека, знающего Путь. Мне казалось, что охотники за внутренней свободой будут счастливы встретиться с тем, кто укажет на отраженный свет духовного солнца. Мне хотелось предоставить им хотя бы один шанс.
Первым на очереди был мой лучший друг Григорий, и я направился к нему, чтобы сообщить радостную весть.
Григорий был аспирантом кафедры биологии. Много лет он пытался достичь внутренней свободы, сидя в отрешенной позе на крыше Академии Наук. Жил он на чердаке старой лаборатории, ночи проводил в медитациях, вглядываясь в далекие звезды. Он искал в бесконечном небе ту звезду, где провел свою прошлую жизнь. Григорий был уверен, что пришел на Землю для того, чтобы найти свое постоянно ускользающее “Я”.
Тело его было красивым и мускулистым – следствие его напряженных тренировок по системе хатха-йоги. В него постоянно влюблялись студентки университета, но ему удавалось держаться в стороне, избегая мягкого женского плена. В тайном углу его аскетического жилища было спрятано более сотни эзотерических книг, в которых он пытался найти метод, ведущий к полному Освобождению.
Но когда я взобрался на чердак, то нашел своего друга весьма озабоченным.
Теперь он, вместо толстой и пожелтевшей книги гуру Шивананды “Медитация и жизнь”, напечатанной на фотобумаге, внимательно листал небольшую брошюрку “Забота о беременной женщине”.
– Что с тобой приключилось? – удивился я. – Готовишься к важному докладу?
– Да нет, – сконфузился он, – дело обстоит гораздо хуже.
– Я принес тебе радостное известие: наконец-то я нашел человека, который может указать на Путь.
На мгновение в глазах Григория появилась живая искорка неподдельного восторга, но затем взгляд медленно потух, и он с сожалением произнес:
– Ты опоздал.
Только сейчас я заметил, что чердак перегорожен белой занавеской. Чья-то рука осторожно отодвинула ее, и оттуда появилось милое существо с худеньким личиком и слегка округленным животом. Не обращая на меня внимания, она стала развешивать на веревке рубашки Григория.
– Вот, видишь? – встрепенулся он. – Куда мне с ней к Богу, разве что в загс.
– Прошу вас не беспокоить моего мужа, – вдруг очнувшись от дремоты, сказало милое существо.
– И больше не напоминай мне о прошлом, – в сердцах добавил Григорий.
– Ну и влип ты, Григорий, – разозлился я. – Как говорил мой дядюшка, теперь ты точно умрешь в неведении, как последний пес под забором.
И я презрительно удалился. Григорий молча наблюдал, как я спускался по лестнице, зная, что видит меня в последний раз.
Когда я, совершенно расстроенный, вернулся домой, то застал Джи погруженным в изучение “Философии свободы”. Заметив меня, он оторвался от книги и спросил:
– Ну что? Так и не уговорил своего приятеля встретиться со мной?
– Я опоздал. Он успел жениться.
– Нет, – ответил Джи, – ты пришел вовремя, а вот он опоздал.
Я немного помолчал, а потом спросил:
– Я думаю-думаю и все не могу понять, с какого конца мне приступить к внутреннему развитию.
– Начни с изучения себя, – ответил он, осматривая меня, словно видел в первый раз.
– Мне кажется, что я уже вдоль и поперек изучил себя, – возразил я.
Джи налил себе зеленого китайского чаю, посмотрев на меня как на бестолкового человека, и произнес:
– И кто же ты такой? Расскажи мне, пожалуйста, давно хотелось тебя послушать.
– Человек, – не совсем уверенно отвечал я.
– До звания человека надо еще дорасти.
Я почему-то покраснел.
– Человек, по крайней мере, знает культуру своей родины, а ты гордишься тем, что даже Пушкин тебе не по душе.
– При чем тут поэзия? – воскликнул я. – Что толку мне от этого Пушкина? Ведь с его помощью я никогда не достигну Просветления.
– Просветления, может быть, и не достигнешь, но хотя бы на человека будешь похож, – заметил он. – А так – ну кто ты? – жалкое подобие нетленной души.
Я от огорчения вышел из комнаты, прихватив томик Пушкина, и, сев на диван в своей комнате, стал перелистывать лощеные страницы. Может быть, я был невнимателен и не заметил в Пушкине чего-то очень важного и необходимого для своего развития? Но, тщательно пролистав всю книгу, я не обнаружил в ней ничего такого, что давало бы право получить звание человека. “Либо Джи мне не то говорит, – подумал я, – либо я совсем выжил из ума”. И мне так стало жаль, попусту проведенного времени своей жизни, что я чуть не расплакался. Но затем, вспомнив, что Григорий попал в еще более безнадежное положение, вовсе отказавшись от поисков Духа, я приободрился и, вернувшись к Джи, сказал:
– Если вы не возражаете, то мы сегодня навестим еще одного моего приятеля – художника Иона. Он, к счастью, не настолько провалился в мирское болото, чтобы позабыть о самой важной цели – стремлении к Богу.
Я знал Иона давно. Много лет он пытался найти свое небесное “Я”, изучая древние книги о Пути и выплескивая найденные в них откровения в необычайно странные картины.
Джи согласился, а Фея осталась дома – она нуждалась в отдыхе от долгого общения. Я привел Джи к Иону на окраину города, когда солнце уже закатилось за оранжевый горизонт. Жилище моего друга затерялось среди невзрачных закоулков, где днем бродили куры и надутые индюки, а ночью раздавался лай собак. В небольшом уютном дворике темнел сруб колодца с журавлем и росло несколько лоз вьющегося черного винограда.
Мы поднялись по винтовой лестнице к его логову, и я постучал условленным стуком. Послышался скрип половиц, и осторожный голос спросил: “Кто это?”
