Сатпрем - НА ПУТИ К СВЕРХЧЕЛОВЕЧЕСТВУ: Очерки экспериментальной эволюции
Твой золотой Свет спустился в мой мозг
И серые комнаты разума, затронутые солнцем, стали
Светлым откликом на оккультный план Мудрости…
Твой золотой Свет спустился в мое горло,
И вся моя речь стала теперь божественной песней…
Мои слова опьянены вином Бессмертного.
Твой золотой Свет спустился в мое сердце
Наполняя мою жизнь Твоей вечностью…
Твой золотой Свет спустился в мои ступни:
Моя земля теперь — твоя игровая площадка и твое жилище.[45]
Затем есть этот «огонь». Это больше не миф: «Видна его огненная масса», — говорит Веда, — «Агни полон света и конкретен в теле.»[46] Но поначалу это тело является лишь маленькой искрой; его огненная масса, его мерцающее пламя иногда зажигается, но часто гаснет, и требуется зажигать его снова и снова; это маленький крик удушья в ночи мира, потребность неизвестно в чем, что идет с нами, поднимается и опускается по нашим извилинам, неотступно следует за нами, как память о нечто ином, как золотое воспоминание в серости дней, как зов воздуха, потребность в пространстве, потребность в любви, потребность истинного существа. И этот огонь, этот крик растет:
Человек — это узкий мост, зов, который растет.[47]
Поначалу это маленькое пламя в разуме, нечто, что ощупью идет к более широкому вдохновению, к большей истине, к более чистому знанию, и что поднимается, поднимается, что хотело бы даже обрезать все тяжести мира, все путы, привязи, загроможденные земли; что поднимается и выходит иногда чистым, острым, на вершины белого духа, где все навсегда известно и истинно — но земля остается во лжи, жизнь и тело остаются в темном противоборстве и умирают и разлагаются. Затем это маленькое белое пламя начинает завладевать сердцем: оно хотело бы любить, лечить, спасать, и оно движется наощупь здесь и там, помогает ближнему, приходит на выручку, отдает себя и поет нечто, что хотело бы охватить все, содержать все и вобрать всю жизнь в свое сердце. Это пламя уже более теплое, более плотное, но минуты его объятия подобны бледным хрупким светлячкам на океане темной жизни: каждое мгновение оно глушится, тонет, скатывается волной и нашими собственными волнами темноты — ничто не изменилось, и жизнь продолжает свой круг. Затем искатель хочет ввести этот огонь, эту пылающую истину в каждое мгновение и в каждый жест, в свой сон и свои дни, в свое зло и в свое добро, во всю жизнь, и чтобы все было очищено, поглощено этим огнем — чтобы наконец–то было рождено нечто иное, более истинная жизнь, более истинное существо. Искатель вступает на путь сверхчеловека. И этот огонь все растет, он спускается, спускается по уровням существа, погружается в подсознательные пещеры, вытесняет серого эльфа, выживает нищету внутри и горит все более непрерывно, могущественно, как бы разгораясь от темного давления. Это уже почти тело нашего подобия, и оно ярко–красного цвета, переходящего в золотой цвет. Но оно еще колеблющееся и непрочное, ему не хватает фундаментальной основы, базы постоянства. Тогда искатель хочет ввести этот огонь в свою субстанцию и в свое тело, он хочет, чтобы его материя отражала бы Истину, воплощала бы Истину, он хочет, чтобы это излучалось наружу, как и вовнутрь — он вступил на путь супраментального существа. Ибо, действительно, это растущее я огня, это пылающее тело, которое все больше и больше похоже на наш божественный прототип, на нашего светлого брата на высотах, который, как кажется, переполняет все наши части и даже излучает вокруг уже оранжевую вибрацию, является тем самым телом, которое будет формировать супраментальное существо. Это следующая земная субстанция: «тверже алмаза и все же текучее газа», — говорил Шри Ауробиндо.[48] Это духовная конденсация великой Энергии, прежде чем она трансформируется в материю.
Но как втянуть этот огонь в нашу материю, как осуществить этот переход или трансмутацию этого темного и смертного тела в тело огненное и бессмертное? Эта работа сейчас идет, и трудно о ней говорить; никто действительно не знает, как и что делать, пока это не будет сделано. Никто не знает ни страны, ни дороги, потому что никто и никогда не ходил туда, никто никогда не делал супраментального тела! Но оно будет сделано, столь же неизбежно, как человек, обезьяна и сороконожка уже были сделаны в великом золотом Семени мира. Это последнее приключение на земле или, возможно, первое приключение в более чудесной серии на новой земле истины. Мы не знаем секрета, мы знаем только, в каком направлении надо идти — и, возможно, знать направление это уже знать секрет, поскольку он раскрывается под нашими ногами и выковывается хождением.
Так что, по меньшей мере, укажем направление, простое направление, ибо, как всегда, секреты просты. Огонь формируется частицами сознания, которые мы вводим в несознание. Если посмотреть сверху, то это несознание сопротивляется и нагревается от трения нового сознания, которое хочет войти: именно этот пустой и автоматический жест доставляет неприятности, когда требуется распустить его привычную борозду, чтобы повернуть его иным образом, под другим побуждением. Если посмотреть снизу, то это несознание задыхается и зовет, стучится и ищет. И то и другое верно. Это внутренняя память зовет солнечный луч, это великое извечное Солнце заставляет прорастать этот зов солнца. И процесс, великий Процесс прост: надо постепенно разжигать этот маленький огонь, помещать луч в каждый жест, в каждое движение, в каждый вдох, в каждую функцию тела; вместо того, чтобы действовать как обычно, автоматически, механически, надо призывать Истину и там, хотеть Истины и там, вливать Истину и там. И мы сталкиваемся с сопротивлением, с забвением, с беспорядком; механика бастует, заболевает, отказывается следовать солнечным путем. Следует вновь и вновь начинать тысячи раз, в точке за точкой, в жесте за жестом, в функции за функцией. Следует звать снова и снова. И тогда, вдруг, в маленькой точке тела, в маленьком проходящем веянии, появляется нечто, что больше не вибрирует старым образом, что больше не вертится как обычно, и дыхание вдруг обретает другой ритм, оно расширяется, освещается солнцем, оно подобно легкому наполнению воздухом, вдоху воздуха, никогда не ведомого раньше, никогда не пробованного, который освежает все, лечит все, даже питает, как если бы мы вдыхали нектар бессмертия. Затем все снова впадает в старую привычку. Следует начинать вновь и вновь, в одной точке, в другой точке, каждую минуту — жизнь становится крайне занятой, становится интенсивным поглощением. Крошечная секундная победа устремляет нас к другому открытию, к другой победе. И мы начинаем работать во всех уголках, во всех движениях; мы хотели бы, чтобы все заполнилось истиной и солнцем, которое меняет все, которое придает всему другой вкус, другой ритм, другое насыщение. Тогда само тело начинает пробуждаться, начинает хотеть истины, солнца, оно начинает зажигать свой огонь стремления здесь и там, оно начинает хотеть больше не забывать; а когда оно забывает эту маленькую новую вибрацию, оно внезапно чувствует как бы удушение, как если бы оно снова соскальзывало бы в смерть. Этот процесс простой, бесконечный, вечный: каждый жест, каждая операция, выполненная с частицей сознания, связывает это сознание, этот маленький огонь существа, со сделанным жестом и постепенно трансформирует его. Это вливание сознания, микроскопическое, методическое, многообразное вливание огня до тех пор, пока сама материя под этим давлением сознания не пробудится к потребности этого сознания, как семя пробуждается к потребности солнца. Тогда все начинает расти вместе, неизбежно, неудержимо, под действием этого золотого притяжения. Мало–помалу огонь разгорается, вибрация разливается, нота распространяется, клетки отвечают Импульсу: тело входит в новое функционирование, функционирование сознательной истины.
И добродетель тела заключается в его упорном постоянстве; как только оно что–то усвоило, то не забывает этого — оно повторяет свое светлое функционирование двадцать четыре часа в сутки, день и ночь, с тем же самым упорством, с каким оно прежде повторяло свои болезни, свои опасения, свои слабости и все свое темное функционирование тысячелетнего животного.
Эта телесная «демеханизация», стало быть, похожа на демеханизацию более высших уровней — ментального и витального — но вместо того, чтобы заполнять смутную территорию ментального несознания между тем и этим уличным фонарем, между тем и этим концом улицы, теперь надо заполнять смутную территорию телесного несознания между тем и этим вздохом, между тем и этим движением, с одного конца тела до другого; вместо ментальной механики, которая раскручивает тысячу никчемных мыслей, теперь телесная механика источает тысячу неуловимых страхов, дурных предчувствий, болезненных воспоминаний, и бегает кругами по своим старым темным артериям. И каждый «зов», каждая остановка в этой механике, чтобы направить взгляд сознания на это темное раскручивание, порождает, собирает свою маленькую каплю света, свой маленький момент бытия, свой маленький огонь, который добавляет одну каплю к другой, и в конечном счете начинает создавать другое течение по этим венам, другой ритм и другую песню, и другое горение тела, что как бы делает другое тело в теле, нечто вроде светлого двойника, который становится поддержкой, «побудителем», можно сказать, старого теневого тела. Именно этот светлый двойник в конечном счете заменит (?) или преобразует старое тело. Это следующее тело земли. Это «сын тела»[49], о котором говорили риши Вед.
