У Кришнамурти - Ум - это миф
В.: Естественно. Но если человек хочет действовать вне этих продажных игр во власть, разве он не должен быть по — настоящему смиренным?..
У. Г.: Нет. Смирение — это искусство, которым люди специально занимаются. Смирения не существует. Вы и сами знаете, что никакого смирения нет. Знание и смирение не могут существовать одновременно.
Когда я говорю это, я не даю вам нового определения смирения. Я считаю, что никакого смирения вовсе нет. Я просто не конфликтую с обществом, так что мне и в голову не приходит выдумывать противоположность жестокости в этом мире — смирение. Общество не может быть иным, нежели оно есть. Так что, поскольку у меня нет потребности что-то менять в себе, нет и соответствующей потребности менять что-то в обществе. Я не реформатор и не революционер. На самом деле никакой революции нет. Все это фальшивка. Это просто очередной товар для продажи на рынке и для надувательства доверчивых людей.
В.: Иными словами, нет разницы между миром Махатмы Ганди и миром Хо Ши Мина и между ценностями, которые нес Христос, и ценностями, за которые боролся Ленин?
У. Г.: Да. Никакой разницы.
В.: Дж. Кришнамурти во время разговора сказал мне, что его картина мира может существовать только благодаря тому, что он смотрит на жизнь с отстраненной позиции. И он не первый, кто так говорит. Многие великие люди в религии и искусстве говорили то же самое. Вы согласны с тем, что отстраненный человек видит яснее?
У. Г.: Это сказал Кришнамурти или его последователи?
В.: Он утверждает, что у него нет последователей.
У. Г.: Прежде всего, у меня нет картины мира, философской системы, которая могла бы вам помочь.
В.: Но, наверное, вы разработали философскую систему, которая вам помогает.
У. Г.: Мне ничто не помогает. Я не могу никому передать эту уверенность, которой я обладаю. И все равно эта уверенность не имеет абсолютно никакой ценности.
В.: Как вы пришли к этой уверенности?
У. Г.: Я наткнулся на нее. Видите ли, я получал начальные знания в Мадрасе, в такой же среде, из которой вышел Дж. Кришнамурти. Меня окружали религиозные люди, разные странные люди. Я рано понял, что все они обманщики, чья жизнь и чьи проповеди очень далеки от меня. Так что для меня они не имели никакой ценности. Я знаю все об этих спасителях, святых и видящих. Все они вводили в заблуждение себя и дурачили всех вокруг. Но вы можете быть уверены, что я не собираюсь быть одураченным кем бы то ни было. Я могу сказать, что все они заблуждаются.
«Перемена» (если вы хотите называть это именно этим словом), которая произошла со мной, имела чисто физиологический характер, без всяких мистических или духовных оттенков. Каждый, кто придает религиозный смысл простым физическим событиям, дурачит себя и все человечество. Чем вы умнее и хитрее, тем успешнее вы будете убеждать людей.
Итак, вы получаете силу от одних людей и затем проецируете ее на других. Вы получаете огромную силу от своих последователей, а затем проецируете ее обратно на них же. Это дает вам иллюзию, что она затрагивает всех вокруг. И вот вы выступаете с нелепым утверждением, что это повлияло на сознание всего человечества. На самом деле это не имеет никакого психологического или социального содержания.
Дело не в том, что я антисоциален. Как я уже говорил, я вовсе не конфликтую с обществом. Я не собираюсь разрушать храмы или церкви, сжигать книги. Ничего подобного. Человек не может быть иным, нежели он есть. Каким бы он ни был, он создаст общество, которое будет его зеркалить.
В.: Да, но как вы «наткнулись» на такую мудрость?
У. Г.: Аа! Вот в чем вопрос!
В.: Ее явно нельзя достичь, сидя под деревом в свете луны… У. Г.: Нет, достигать-то нечего…
В.: Я не имею в виду какие-то фантастические достижения, я имею в виду эту уверенность, которой вы обладаете. У вас есть уверенность, вот и все. Я чувствую, что ни я, ни другие не имеют ее, и я не знаю, как ее достичь.
У. Г.: Вы должны найти свой главный вопрос. Мой главный вопрос был такой: «Стоит ли что-то за абстракциями, которыми меня заваливают святые? Существует ли на самом деле что-то подобное просветлению или самореализации?» Я не хотел этого, у меня просто был такой вопрос. Так что, естественно, я должен был экспериментировать. Я перепробовал столько всего — и то, и это, и еще много чего. Это продолжалось какое-то время. А потом в один прекрасный день вы обнаруживаете, что обнаруживать-то и нечего! И вы отвергаете их всех целиком и полностью. И этот отказ — вовсе не ход мысли, не поверхностное отторжение. Это делается не для того, чтобы что — то получить или чего-то добиться.
В.: Это как потребность получить нечто духовное?..
У. Г.: Нечего получать. Нечего находить или выяснять. Понимание того, что понимать нечего, — это все, что есть. Даже это — логическое умозаключение. Иными словами, понимать тут нечего.
В.: Тот факт, что понимать нечего, несомненен для вас, но не для меня.
У. Г.: Прежде всего, видите ли, у вас нет голода, нет жажды получить ответ на этот вопрос. Так что вы не можете ничего сделать с этим. Что бы вы ни делали, это только консервирует вас в этом состоянии и не дает вам ощутить голод. То, что вроде бы произошло со мной, — не то чтобы мой голод был утолен, крошками или целым ломтем хлеба, — скорее этот голод не нашел удовлетворительного ответа и перегорел. Все эти жаждоутолители не помогли мне утолить мою жажду. Но в моем случае каким-то образом жажда перегорела. Я перегорел, но не в том смысле, в котором вы употребляете это слово. Это совершенно иной вид бытия — перегоревший человек. Сейчас есть только нечто живое. Нет потребности во взаимодействии. На этом уровне никакое взаимодействие невозможно. Абсолютно нет никакой потребности знать или быть уверенным.
В.: Я не понимаю…
У. Г.: Представьте себе дерево. Что взять с деревьев? Они даже не сознают, что приносят пользу другим формам жизни, дают им тень… И я так же, как это дерево — я никогда не знаю, приношу я кому-то пользу или нет.
В.: Разве у вас нет простых возвышенных чувств, таких как сострадание к другим, любовь, даже вожделение? Разве не было такого, что вы видели красивую женщину и хотели заняться с ней любовью?
У. Г.: Поток желаний так быстр, что он не останавливается на этом. Что-то есть — я не сказал бы, что это более интересно или более привлекательно, — но оно изменяет это движение и требует всего внимания. Все, что происходит в каждый конкретный момент, требует абсолютно всего внимания. В этом состоянии уже нет двух вещей — любящего и любимого, преследователя и преследуемого. То, что вы называете «красивой женщиной» (которая является идеей), уступает место чему-то еще. И приходит время, когда вы уже не можете любить ее по-прежнему.
В.: Вы имеете в виду, что когда вы видите красивую женщину, вы полностью вовлечены, притом что вам вовсе не нужно быть вовлеченным?
У. Г.: Мысли о том, что это женщина, не возникает. Вы думаете, что красивая женщина может дать вам. Мысли типа «что я могу получить от этой женщины» не возникает. Все постоянно движется. В этом нет никакого религиозного содержания.
В.: Забудем о религии. Мы говорим о красивых женщинах. Вы говорите, что они действуют на вас иначе. Вы не выказываете никаких признаков зацикленности на сексе, которую выказывает большинство мужчин в присутствии красивых женщин. И все равно они действуют на вас. Я зациклен на красивых женщинах и сексе и хочу уменьшить их влияние на меня. Как мне добиться такой же объективности в этом вопросе, как у вас?
У. Г.: Зачем вам этим морочиться? Вспомните, что…
В.: Вам не кажется, что человек, который увидел свет, должен освещать путь другим? Разве вы не ощущаете ответственности за своих собратьев? Разве это не является вашей обязанностью — поделиться с миром истиной, на которую вы «наткнулись»?
У. Г.: Нет. У меня нет способа передать это, а у вас нет способа это узнать.
В.: Да, но разве вы не хотите вдохновить окружающий мир?
У. Г.: Вдохновение — совершенно бессмысленная вещь. Нас вдохновляет столько вещей и столько людей, но действия, порожденные вдохновением, бессмысленны. Заблудившиеся, отчаявшиеся люди создали рынок вдохновения. Поэтому мне не нужно никого вдохновлять. Все вдохновенные действия рано или поздно уничтожат вас и все человечество. Это факт!
