Джулия Кэмерон - Право писать. Приглашение и приобщение к писательской жизни

Пока я писала эту главу, солнечное весеннее утро сменилось пасмурным днем, и над головой нависли серые тучи. Вчера был солнечный день. У меня состоялся долгий и приятный разговор с новым дорогим другом. Сегодня расстояние между нами тяготит меня, как тучи над долиной Таос. Вчера вечером неожиданно пошел град. А сегодня моя сирень зацвела – несмотря ни на что.

Факт: я тоже цвету, несмотря ни на что.

Факт: долгая зима закончилась, несмотря на град.

Факт: четыре певчие птицы сидят у кормушки за окном моего кабинета. Ветер играет перьями на их хвостах, птицы качаются на кормушке, будто на качелях. Луч солнца пробивается сквозь тучи. Птицы поют на солнечном месте.

Способ приобщения

Когда пишем, мы находим свое место в мире. Мы говорим: «Вот где я сейчас и вот что об этом думаю». Напротив, когда мы сосредоточиваем внимание на местах, в которых бывали когда-то, часто вспоминаем и то, как себя чувствовали в то время. Иными словами, нанося на карту наши физические перемещения, мы так же с большей точностью можем составить карту собственных переживаний. Хорошие писатели – как и хорошие преподаватели писательского мастерства – знают это. Сейчас я говорю, в частности, о текстах и заданиях Натали Голдберг, в которых много внимания уделяется месту действия. Размышляя об этом упражнении, я думаю о Натали и о том, как она часто пишет в кафе и просит своих учеников делать то же самое.

Это упражнение я предпочитаю выполнять вне дома. Выделите час времени и пригласите себя в кафе, ресторан, библиотеку или любое другое непривычное место, где можно писать. Для начала перечислите все места, где вам приходилось жить. Для некоторых из вас это задание будет состоять всего лишь из нескольких пунктов. Для некоторых – из десятков.

Закончив составлять список, выберите одно место, с которым у вас связаны особенно яркие воспоминания. Перенеситесь в то место и время, когда вы там жили, и пишите от первого лица в настоящем времени. В течение получаса позвольте себе описать, какой была ваша жизнь тогда. Например:

«Мне девятнадцать лет, я учусь на втором курсе института и живу одна в верхнем этаже деревянного дома на Эди-авеню в Бронксе. В квартире две комнаты – маленькая гостиная и спальня, и еще кухня и ванная. Прямо перед окнами дома растет большое дерево. Белки забираются по ветвям так высоко, что подглядывают за тем, как я пишу. Мне страшно, одиноко, но я храбрюсь. Мне нравится, что, открыв окно, я слышу запах свежего итальянского хлеба из пекарни через квартал…»

Это мощное эмоциональное упражнение, к которому можно возвращаться неоднократно, каждый раз выбирая новое место. Такая писательская работа иногда пробуждает яркие эмоции, но при этом позволяет разглядеть в своей жизни поступательность, глубоко прочувствовать в повествовании нашего личного рассказчика тягу к приключениям.

Глава 24

Счастье

Знакомая картина: писатель – истерзанная душа, пишет из экзистенциальной тоски, из боли и одиночества. Напряженные губы сжимают сигарету, рука – рюмку, писать его заставляет гнев, ярость, негодование. Писать можно по всем этим причинам, но можно и по многим другим. Не последняя из них – радость:

ИЕРУСАЛИМ ШАГАЕТ ПО ЗЕМЛЕ

Все это – великое счастье.И воздух как шелк.И взгляды прохожихКак будто полны молока.Я бы рада быть хлебом,И ты б меня съел.Веселье опасно,Я тайн полна.«Да», – поют мои вены.И скрыть не выходит себя —Всю видно насквозь.И это, конечно, пройдет —Поцелуи ветров,Мелодия супаИ роща, что звонко хохочет,Когда я ее зову.

И все это – осанна.И все это – молитва.Иерусалим шагает по Земле.Иерусалим шагает по Земле.

Когда я писала это стихотворение, у меня голова кружилась от счастья. Это была середина книжного тура с композитором Тимом Уитером, когда он предложил записать вместе поэтический альбом. Мы колесили по Америке, давая концерты и поэтические чтения, представляя мою книгу «Золотая жила» и альбом Уитера «Страна сердца». Нашу работу принимали чудесно, наша дружба расцветала, и даже хватало времени, чтобы повидаться с друзьями.

Я восхищалась музыкой Уитера и уже давно хотела отправиться с ним в турне, и радость воплощенной мечты переполняла мое сердце. Меня поразила глубина этой творческой радости, и я, как обычно, отправилась писать. Идею этого альбома Уитер предложил как решение одной радостной проблемы: надо было что-то делать с рождавшимися во мне стихами – они возникали иногда по три раза на день. «Какая находчивость, – шутила я. – Путешествую в компании с Музой».

Я не единственный писатель, кто пишет от радости. Моя подруга Натали Голдберг отмечает: «Самая сокровенная тайна в глубине наших сердец: мы пишем, потому что влюблены в этот мир».

Насколько больше книг было бы написано, если бы мы верили, что писатели могут творить от любви, от радости, от блаженства – или просто от нежности? Что, если бы мы писали в газеты или в Конгресс, чтобы выразить, как довольны тем, что происходит?

Я убеждена: писательство – способ благословлять других и приумножить собственные благословения. Я дорожу письмами, открытками, факсами, записками и даже стикерами от друзей. Мы так хорошо владеем искусством отрицательного воображения, так умело пишем от беспокойства – а как бы выглядели наши тексты, да и жизнь тоже, если бы мы позволили себе положительное воображение?

Сейчас я в разгаре новой влюбленности. И это не погружение, а взлет. Может быть, это потому, что я старше, дважды разведена, уже давно одинока, и эта новая любовь настигла меня неожиданно, и двигаюсь я к ней не с ликованием фигуриста, чиркающего по зеркальной поверхности замерзшего пруда, а с осторожностью жителя берега, что боится ступить на тонкий лед. И все же…

Мужчина, в которого я влюбляюсь, высокий, добрый и с отменным чувством юмора. Щепетильный и привередливый писатель, иногда он позволяет себе неожиданные чудачества. Я не привыкла к мужчинам-чудакам. Я очарована. Смотрю на него, как в телевизор. «И что же дальше?» – спрашиваю я, наблюдая за очередными его шалостями, и они – чистая потеха, совершенная причуда.

НЕ ГОТОВА

I

Я к этому не готова.Блаженство невыразимо.Мы вместе плывемИ знаем, куда, всегда —Приливы, отливы —Не будем спешить.И где наши стены?И юркие тени?И свет этот – наш?Откуда он льется?Я знала иное солнце,Жила на иной земле,Где скорби был полон воздух,Уходим – еще не поздно.

II

До нашего знакомства,В лицо тебя я зналаОт звезд и от цветов.Я знала твое имяОт ветра и от трав.До нашего знакомстваМоим сердцем владел краснозем,Баюкало мои грезы небо,Лесной покров был зеленой постельюВот с кем венчалась яДо нашего знакомства.Теперь же я венчаюсьС глубинами вселенной.Наше небо меня не вмещает.И солнце – лишь свеча тому, что вижу.И падает стена —Крутая, как обрыв.

Настоящая жизнь непрерывно одаривает нас счастьем. Даже в самые тяжелые дни трудно не заметить чего-нибудь, что напоминает о более приятном мире. Я помню один суровый зимний день, когда я жила на Манхэттене. Я тогда мучилась сильной простудой. И моя дочь тоже. Мы вместе сидели взаперти, страдали и огрызались друг на друга.

– Давай прогуляемся, – предложила я.

– Зачем?

– Ну давай.

Мы закутались в зимнюю одежду. Запаслись бумажными салфетками. Выбрались на трескучую от мороза улицу. Вестхайлендский терьер взбесил своего хозяина, забравшись под стол, на котором уличный торговец разложил шапки и перчатки. На следующем перекрестке кареглазые малыши-близнецы задорно хохотали над шелковистым спаниелем, что был одного с ними роста. Мы прошли мимо британской парочки – влюбленные мило пререкались, какой именно из дурацких американских фильмов им посмотреть в кино. Мы остановились поразглядывать летние ожерелья, подсвеченные зябким декабрьским солнцем. Прошли мимо миниатюрной старушки, с ног до головы наряженной в меха, – она цеплялась за локоть высокой дочери, бесстрастной как лед блондинки.

– Ты, наверное, думаешь, что я тоже буду о тебе заботиться, когда ты станешь старушкой, – игриво проворчала моя дочь, подставляя мне руку.

Что же произошло? Мы вышли из дому в отвратительном настроении, уверенные в своих страданиях, и вот уже подобралось к нам счастье, хотя мы ничего для этого не предпринимали – мы только гуляли по улице, а оно кралось следом. Даже Скрудж бы заметил.

Прогулки тренируют физическое тело, производя поток эндорфинов и хорошее настроение. Точно так же, когда пишем, мы меняем химический состав самой души, восстанавливаем равновесие, когда нам не по себе, привносим ясность, видение верных поступков, целеустремленность в неуправляемые дни. Более того, если писать от недостатка счастья, скорее всего в процессе работы мы доберемся до писательства, которое происходит от избытка этого самого счастья. Обращаясь в памяти к счастливым мгновениям, мы вспоминаем само ощущение счастья.