Владимир Файнберг - Скрижали
— Сонька, больно… Я тебя жалею, а ты зачем меня сдала? — Он грязно выругался, попытался встать.
— Хватай! Подхватывай! — закричал Борис. — Под мышкой бери, тащим к машине. На ноги не ставь, может, перелом.
С трудом они втянули его на заднее сиденье «жигулей».
— Садись с ним. Промедол в сумке? Вкати укол. Засучи рукав, коли прямо в руку. — Борис, стоя снаружи, торопливо отбивал щёткой остатки лобового стекла, смахивал их на дорогу.
— Мужики, вы кто? Рэкетиры? У меня ни копья, не губите… За что избили?
— Спокойненько, спокойненько. — Никольский дрожащими руками сделал укол. — Ты кто? Куда шёл?
— Не шёл я — убег из лечебницы для алкашей. Выпил. Залез в грузовик — до Москвы добраться. Проснулся, думал Москва, выпрыгнул из кузова… Все болит.
— Что у тебя болит? Что? — обернулся к нему Борис. — Ногами двигать можешь? Руки шевелятся?
— Нет, не знаю. Скула болит, говорить больно. В боку — тоже.
— Скула у него болит! — Борис уже вёл машину, уже трепетала надежда, уже скоро должны были кончиться эти проклятые повороты. — Ты мне стекло лобовое разбил, капот погнут! Сколько сейчас стоит — знаешь?
— Мужики, отпустите! Не помню ничего…
Щурясь от летящего в салон снега, Борис вывел машину на шоссе, и только когда свернул к Москве, в голову ударило: первый же гаишник остановит разбитые «жигули», увидит раненого… Справа впереди виднелась автобусная остановка. Пустая.
— Витька, платок есть? Оботри ему рожу. Сейчас будем расставаться.
В мгновение ока они вытащили своего пассажира, прислонили к бетонной стенке остановки.
— Держи четвертак! — Борис засунул купюру в нагрудный карман ковбойки. — Доедешь до Москвы, там метро, доберёшься.
— Спасибо, мужики, — прохрипел раненый и стал оседать…
Оба, не оглядываясь, кинулись к машине.
Борис мчал по шоссе, лихорадочно думал о том, что теперь придётся, не заезжая в Онкоцентр, сразу же окольными путями пробираться к Николаю Ивановичу, благо суббота, хоть в этом повезло. По субботам и воскресеньям тот всегда у своего гаража, чинит чужие машины, прирабатывает к пенсии.
— Витька, осмотри сиденье, крови не осталось?
— Вроде нет… Только лужа. Обоссался. Дай какую‑нибудь тряпку. Знаешь, кажется, у него ребра сломаны.
— Не сдохнет. — Борис передал тряпку через плечо.
— Не должен. Если ещё и пневмонией не заболеет. Холодно. В одной ковбойке… Достал «Скрижали»?
— Не до «Скрижалей». Въедем в город, высажу у первого же метро, сам доедешь до Онкоцентра. Все сдашь. О том, что случилось, не болтай. Ясно? И про тётушку Кетован тоже.
— Наделали мы с тобой дел…
— Каких дел? Каких? Какие к нам претензии? Одной хотели помочь, другой сам свалился. У тебя, может, совесть болит?
Никольский молчал, не отзывался.
— Сидишь, думаешь: нельзя было его оставлять? Ну и пусть болит твоя совесть. Если она вообще есть! Я думаю о людях хуже, чем они о себе думают. Если этот выродок сдохнет — тем лучше. Меньше народа — больше кислорода. Сегодня он пьян, завтра кого‑нибудь зарежет. Если б ехали на большой скорости и он сиганул вот так из грузовика, могли бы погибнуть. Болела бы у него совесть?! Тебе хорошо, ты один. А у меня Линка и Танечка… Из‑за него, из‑за этой пьяни, придётся сейчас за стекло, за жестянку платить. От своих отрываю. Они там на пособии. У него об этом совесть болеть будет? Линка скопила шекелей, повела наконец куклу покупать. Зашли в магазин. Танечка увидела десятки, сотни кукол. Мать говорит: «Выбирай». Девочка растерялась, заплакала. Истерика с ней была.
— С тобой, по–моему, тоже истерика, — промолвил Никольский.
Борис высадил его, даже не доехав до первой станции метро.
Возможно, из‑за метели ГАИ не обратило внимания на автомашину без лобового стекла. Он перевёл дыхание, когда подъехал наконец к скопищу кооперативных гаражей.
Еще издали увидел: мастер на месте. У раскрытых дверей гаража в окружении неумёх–автолюбителей копается в моторном отсеке старенького «запорожца».
Борис выскочил из машины, стряхивая с себя снег, расталкивая толпу.
— Николай Иванович! Здравствуйте, это я — Боря!
Старик выпрямился во весь свой огромный рост, снял очки.
— Здравствуйте, доктор. Что опять стряслось?
— Николай Иваныч, дядя Коля, понимаешь, человек помирает! Вызвали срочно. По дороге тормознул у аптеки лекарство ему купить. Ребенку. Ребенок помирает. А там рядом пивная. Стоит сволота, подонки. Говорят, давай денег. Не дашь — разобьём автомашину. И разбили! Гляди: вышибли стекло. Лобовое. Капот помяли.
— Где ж я тебе стекло возьму? Да и работы у меня до вечера. Вот «запорожец» инвалида, и ещё два клиента с «жигулями»… Добывай стекло, приедешь через неделю.
— Дядя Коля, ребёнок умирает!
— Ну и езжай. Только обмойся, у тебя лицо в крови.
— Да меня же милиция остановит! Говорю, умирает. Ребенок. Может, дорога каждая минута!
— А что с ним? — спросил инвалид с палкой.
— Понимаете, врачи лечат от бронхита, а у него пневмония, двустороннее воспаление лёгких. — Борис продолжал врать и в то же время чувствовал, будто в него вселился кто‑то, кто верит в болезнь этого несуществующего ребёнка, почти видит его, разметавшегося на постели.
Из гаража высунулся напарник мастера — молодой сварщик.
— Доктор, слышал — нужно лобовое?
Борис подошёл, шепнул:
— Достанешь, не обижу, сам понимаешь…
Тот так же, шёпотом, ответил:
— Если опять «зелёными» — сделаю.
— Сколько тебе?
— Двадцать.
— Целых двадцать?! Ты что?
— Ладно. Гони пятнадцать.
Борис отвернулся в сторону, отсчитал пятнадцать долларов.
Сварщик живо сунул их в нагрудный карман засаленного комбинезона, шепнул:
— Дяде Коле про «зелёные» ни гу–гу, — и побежал к другому раскрытому гаражу.
Через минуту сварщик был уже тут как тут с новеньким лобовым стеклом.
— Николай Иванович, — сказал инвалид, — сделай сначала ему. Мне спешить некуда, у человека такое дело. А покамест идёмте, я тут рядом живу. Лицо как следует обмоете. Может, йод нужен?
Минут через сорок Борис на машине со вставленным стеклом и выправленным капотом уже выкатывал с территории гаражного кооператива.
Николай Иванович деньги за работу взять отказался, сердито махнул рукой:
— Вечно с тобой что‑нибудь… Езжай. Может, успеешь, спасёшь.
…Снегопад кончился. Борису Юрзаеву хотелось петь. Вот только пятнадцати долларов было жалко. Захотелось есть. Он взглянул на часы: ещё не было и двенадцати.
Он остановился у телефона–автомата, позвонил Никольскому.
— Ты почему дома?! Почему не поехал в Онкоцентр?
— Был. Только вошёл, — хмуро ответил Витька. — Сдал. Твоего приятеля нет. Сегодня суббота, мог бы сообразить.
— Сдал — молодец! Обедать собираешься? Не хочешь меня пригласить?
— Знаешь, Борис, сегодня я уже по горло сыт нашими приключениями…
— Понятно.
— Погоди, не вешай трубку. Сейчас, только вошёл, звонок: какие‑то бездельники ищут Артура Крамера или кого‑нибудь из его учеников. Дали телефон. Если хочешь, запиши.
— Какие бездельники? Какие?
— С созвездия Орион! Записывай, если хочешь.
— Говори. Так запомню.
«Наверняка это закинули сеть Юркины покровители с их высокими связями, — думал Борис. — Идиоты! Ищут Артура в Москве, хотя сказал же, что он в Азии!»
До вечера, до того времени, когда нужно было ехать в офис за ответом, оставалось слишком много времени, с крыш, карнизов и деревьев лились потоки талой воды, возвращаться в свою разорённую нору не хотелось. Борис набрал номер, пока он не забылся.
Какая‑то дама с низким, как определил про себя Борис, «усатым», голосом обрадовалась, когда он применил обычную формулу — сказал, что звонит ученик и друг Крамера, попросила немедленно приехать к ней на квартиру, где как раз собралась группа «Орион».
— Что за группа? Видите ли, я ещё не обедал… — закинул удочку Борис.
— Чудесно! Ни в коем случае нигде не обедайте. Приезжайте прямо ко мне в Кузьминки. Мы вас накормим. Любите борщ? — Она продиктовала адрес.
Борис ехал по мокрому, слепящему асфальту, думал: «Все удачно. Полоса везения. От сбитого алкаша избавился. Машину починил. Да ещё обедом накормят, кто б они ни были, эти фрайера с созвездия Орион!» Единственное, что слегка беспокоило, — непонятная заинтересованность в Крамере людей, к которым он сейчас мчался.
Но беспокойство снялось, когда, сидя в квартирке в одной из пятиэтажек близ метро «Кузьминки», в тесном окружении уже немолодых людей, взиравших на то, как он поглощает сначала украинский борщ, затем сосиски с жареной картошкой, Борис увидел в руках хозяйки книгу Крамера, почтительно обёрнутую в целлофан. Всё объяснилось очень просто: компания прочла роман «Здесь и теперь» и жаждала познакомиться с автором или, на худой конец, с кем‑либо из его учеников.
